«У них нет лиц! — подумала Станислава. — Бездушные исполнительные машины…» Бесконечно тянулись минуты. Станислава поискала глазами — на что присесть, но не нашла ничего. Комната была пуста. Пол замусорен окурками. В воздухе кислый запах застарелого табачного дыма и сырости. Ноги у Станиславы затекли. Она шевельнулась, меняя положение. И в этот момент разошлись тяжелые створки двери и гестаповец в высокой черной фуражке крикнул: — Иди сюда! За темным старинным столом, уставленным стопками серых папок, сидели двое. Один, пожилой, в очках с большими стеклами, сильно увеличивающими глаза, был похож на врача. Устало откинувшись на спинку готического кресла, он равнодушно разглядывал Станиславу. Второй, молодой, подтянутый, со светлыми, почти белыми волосами, зализанными в аккуратную прическу, что-то писал. Он оторвал взгляд от бумаги, поднял на Станиславу холодные бледно-голубые глаза и отрывисто спросил: — Имя? — Меня зовут Станислава Суплатович. — Возраст? — Пятьдесят шесть лет. Светловолосый снова склонился над бумагами. Минуты две длилось молчание. Пожилой все так же равнодушно смотрел на нее. Если бы не черная форма обоих офицеров и не часовой у входа в переднюю комнату, все походило бы на обычную канцелярию. Но в канцелярию эту приводили людей силой, и неизвестно, что с ними происходило потом. Справа от стола находилась еще одна дверь, закрытая коричневой портьерой. Вероятно, через нее задержанных выводили. Иначе куда могли деться женщины, вошедшие сюда перед ней? На левой стене — вешалка с тремя черными шинелями. «Тот, в фуражке, который меня вызывал, наверное, за портьерой», — подумала Станислава. Пожилой гестаповец наконец кончил ее разглядывать через свои выпуклые очки, открыл папку, лежавшую перед ним, и, просмотрев несколько бумаг, спросил: — Вы — канадская подданная? — Да. И как подданная другой страны я — лицо неприкосновенное. — Когда вы уехали из Польши в Канаду? — В тысяча девятьсот шестом году. — Причина? — Это долго и сложно объяснять. — Вы уверены, что долго и сложно? Ну, так я объясню вам в двух словах: вы — революционерка, большевичка и были осуждены в тысяча девятьсот шестом году. Так? — Зачем вопросы, если вы все знаете? — Необходимо уточнить кое-какие детали. — Пожалуйста. Он снова начал листать бумаги в папке. «Откуда узнали? — билось в голове Станиславы. — Неужели сохранились документы того процесса? Но какими путями они попали из Варшавы сюда, в Кельце, в руки гестапо?» — В судебном определении по вашему делу тысяча девятьсот шестого года сказано, — произнес пожилой, — что вы — очень опасный человек. Я вам прочитаю конец определения. — Он положил короткую толстую ладонь на бумагу в папке, пальцем отыскал строку: — «Особо опасная государственная преступница, действиями своими подрывающая основы существующего строя». И вот приговор — «Пожизненное поселение на Чукотке». Вы были отправлены в Сибирь по этапу летом тысяча девятьсот шестого года и пребывали на поселении, определенном вам, до весны тысяча девятьсот восьмого. Нам хотелось бы узнать, как вы попали в Канаду. Станислава вздохнула и переступила с ноги на ногу. — Я уже говорила, что это — длинная история. Светловолосый выпрямился на стуле. — Вы бежали с Чукотки на Аляску в тысяча девятьсот восьмом году. Так? — Считайте так, — сказала Станислава. — Особо опасная государственная преступница для России остается особо опасной государственной преступницей и для нас, — медленно произнес пожилой. — Что же, значит, вы тоже сошлете меня на Чукотку? — невольно вырвалось у Станиславы. — Вы представляете себе, где находитесь? — Да. Прекрасно представляю. — Отвечайте на вопросы и не пытайтесь иронизировать! С кем вы были связаны здесь, в Кельце? У кого вы жили сразу после приезда? С кем встречались? — Здесь, в Кельце, живут мои сестры. Но между нами уже давно нет никаких отношений, даже дружеских. У меня была единственная встреча с ними. А жила я все время в отеле, откуда меня взяли ваши солдаты. — Нам известно, что вы не все время жили в отеле. — Сразу после приезда я снимала частную комнату. Светловолосый записал что-то и хлопнул ладонью по столу. — Вернер! Из-за портьеры появился гестаповец в фуражке. — В камеру! ○ Большая полутемная комната заставлена железными больничными кроватями с грязными тюфяками. На кроватях сидят и лежат женщины. Душно. Видимо, помещение давно не проветривалось. Комната наспех переоборудована в тюремную камеру. — Садитесь сюда, милая. — Спасибо. Станислава опустилась на койку рядом с молодой черноволосой женщиной. Сколько же их всего здесь? Наверное, человек тридцать. — Меня зовут Эльжбета Павловская. — А меня — Станислава Суплатович. — Вас допрашивали? — Да. — Что им от нас нужно? — Не знаю. — Наверное, увезут в Германию на работу? — Все может быть. Станиславе не хотелось разговаривать. Она устала. Эльжбета почувствовала это. — Снимите плащ и ложитесь. — Благодарю вас. Станислава свернула плащ и подложила его себе под голову. Закрыла глаза. Сегодняшняя ночь измотала ее, но мысли не давали забыться. Они как белки беспокойно сновали в голове и упорно возвращались к одному и тому же: где Сат-Ок? Какую ошибку она сделала, привезя его сюда, в Польшу! Как ошиблась она сама! В первые же два месяца после приезда на родину Станислава разобралась в политической обстановке и поняла, что происходит вокруг. Демократия в 1938 году была такой же сказкой, как и тогда, в 1906-м. Та революция, которой она отдала сердце свое, произошла только на востоке, в России. А Польша, вырвавшись из хищных лап романовского орла, попала в когти санации[*]. Санация восстановила поляков против русских. Пилсудский привел страну на грань смерти. Чего он добился? Того, что происходит сейчас в Варшаве, в Радоме, в Кельце… на всей земле польской. Как это чудовищно и бессмысленно! Перед глазами ее встал сын, такой, каким она видела его в последний раз, — высокий, сильный, уверенный в себе. У него тонкие кисти рук, как у отца. И такая же гордая отцовская походка. Она ловила сходство с Высоким Орлом в каждом его жесте, в повороте головы, в звуках голоса. Когда на улицах Кельце начался черный шабаш, она сказала ему: «Укройся у своих новых друзей. Тебе сейчас опасно быть в отеле. Старайся меньше показываться на улицах». Что с ним? «Кажется, в почтовом отделении, куда его устроили работать, у него появились хорошие друзья. И он тоже разбирается в обстановке, мои беседы, мои слова не проходили мимо его ушей…