– Спасибо, Мордимер, – сказал он, а во взгляде его я заметил искреннюю благодарность. – Ты не пожалеешь об этом. Ветер подул в мою сторону, и смрад, бьющий от Клингбайля, едва не парализовал мои ноздри. Я даже отшатнулся. – Уже жалею, – пробормотал, но так тихо, что он почти наверняка не услышал. Эпилог – Здравствуй, – сказал я, входя в кабинет Хайнриха Поммеля. Тот без слов указал мне в кресло. – Натворил ты дел, Мордимер, – сказал, даже не тратя сил на вступительные слова. – Я установил истину. – Да-а-а, установил истину. И что мы благодаря этому получили? – Что мы получили? Истину! Этого мало? Ну а кроме того, малое вознаграждение. – Я положил на стол толстый мешочек, наполненный золотом. – Забери его, – сказал Поммель измученным голосом. – Я решил отпустить тебя, Мордимер, на неопределенное время. Решил также написать письмо Его Преосвященству с просьбой принять тебя в число инквизиторов, лицензированных в Хез-хезроне. – Вышвыриваешь за то, что я оказался слишком проницательным, да? Слишком честным? – Не вышвыриваю. – Он взвесил в руке мешочек и бросил его мне на колени. – Это прекрасный аванс, Мордимер. Ну и я думаю, что так для нас всех будет лучше. – Почему? – спросил я расстроенно. Отложил кошель на столешницу. Тот был и вправду тяжелым. – Ибо то, что для тебя лишь средство, ведущее к цели, для других людей этой целью и является. Некоторое время я молчал. – Значит, я должен был договориться с Гриффо, верно? Освободить Захарию, взять деньги его отца, после чего принять деньги от Гриффо Фрагенштайна в обмен на то, что мы сохраним его семейные тайны? – Ты сказал, Мордимер. Значит, Поммель хотел всего лишь спокойно существовать. Именно таков был закон его жизни. А ваш нижайший слуга стал причиной того, что жизнь его сотряслась до самых своих основ. Наверняка моему главе не понравился разговор с людьми в черном. Быть может, не понравился ему также слух, что граф Фрагенштайн утонул, когда его навестили инквизиторы. Поммель, как видно, имел не настолько большие амбиции, чтобы оказаться добросовестным инквизитором, – он предпочитал оставаться в фаворе у местного дворянства. Как знать, быть может, и сам мечтал когда-нибудь сделаться одним из них? Я поднялся. – Возможно, ты позабыл, Хайнрих, что Бог все видит, – сказал я. – Видит и оценивает. Оценивает и готовит наказание. – Поучаешь меня? – Он тоже встал. Я видел, как его лицо идет красными пятнами. – Никогда бы не осмелился. – Я любил тебя, – сказал он, сделав четкое ударение на «любил». – Но теперь думаю, что ты можешь доставить больше хлопот, чем пользы. В связи с этим составлю письмо, в котором буду просить снять с тебя полномочия инквизитора. Я обмер, но миг спустя лишь склонил голову. – Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в шатре своем, вознес бы меня на скалу[8], – прошептал. – Убирайся уже, – приказал он измученным голосом. – Пока нет, – произнес кто-то. Я резко обернулся. В углу комнаты, опершись на суковатую палку, сидел худощавый человек в грязно-черном балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно пройти в Инквизиториум? А каким чудом – войти в эту комнату и подслушать наш разговор? – Добрый брат, ничего из того, что здесь происходит, тебя не касается. Пойдем, я прикажу накормить тебя, а потом перед дальнейшей дорогой наполним твою котомку мясом, хлебом и сыром. Он взглянул на меня и усмехнулся. – Большое спасибо, Мордимер, но я не питаюсь ничем, кроме Света. Услышав эти слова, я хотел спросить, не отворить ли мне в таком случае ставни, не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел ничего сказать. Хайнрих Поммель упал на колени и ударился лбом в доски пола так сильно, что я побоялся, не пробьет ли он дыру в подвал. – Мой господин, – закричал Поммель, – чем я заслужил такую честь? – Ты – не заслужил, – ответил человек в балахоне. Потом встал и приблизился к вашему нижайшему слуге, который глядел на все происходившее, словно баран. Он положил руку мне на плечо – и я едва не согнулся под ее тяжестью. Теперь тот, кого я принял за нищего, не казался ни столь низкорослым, ни столь худощавым, как поначалу. Даже бедный балахон сменился снежно-белым плащом. А волосы его засияли, словно чистое золото. – Мордимер, – сказал он. – Мой дорогой Мордимер… Ты и вправду не знаешь, кто я такой? Не понимая, я посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которые в них пульсировали. Я не мог уже самостоятельно отвести взгляд, поэтому он ударил меня по щеке. Я вырвался из ловушки и отшатнулся к стене. – Не хочу тебя пугать, мой дорогой мальчик, – сказал он, и в голосе том я услышал нотку печали. – Кто ты? – спросил я, удивляясь тому, насколько спокоен мой голос. Был удивлен, поскольку, кроме хорошо ощущаемой эманации его силы, не различал никаких признаков, что сопровождали появление демонов. – Знай, что смело могу вспомнить слова Господа: «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей»[9]. Если бы мог, я выхватил бы из ножен меч, но не было у меня ничего, кроме укрытого за голенищем стилета. Я вынул тот стилет, понимая, как смешно выглядит мой жест. Но речь здесь шла не об оружии, а о силе веры, что направила бы острие. – «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине»[10], – крикнул я. – Хорошо сказано, Мордимер, – признал он вежливо. – И то, что веришь, будто я демон, – это даже к лучшему. – Есть у тебя времени на три удара сердца, чтобы ответить. Потом тебя убью, – сказал я спокойно и решительно. Так спокойно и так решительно, чтобы скрыть собственный испуг. Испуг мышки, грозящей льву. – Мое сердце никогда не билось, а ты не в состоянии был бы причинить мне вред, даже если бы я такое допустил… – Это Ангел! – проверещал Поммель, не поднимая головы от пола. – Это Ангел! Сжалься надо мною, милостивый господин! – С тобой мне не о чем говорить, – буркнул стоявший рядом со мной человек, и я внезапно понял, что рот Поммеля пропадает. Через миг на его лице между носом и подбородком нельзя было различить ничего, кроме ровной кожи. – Ты и вправду Ангел? – спросил я, отступая на шаг и поглядывая на Поммеля, который отчаянно ощупывал лицо в поисках рта – и глаза его едва не вылезали от удивления. – Я не простой Ангел, Мордимер, – ответил он. – Я твой Ангел-Хранитель. Я свет, которым ты разгонишь тьму, я капля воды, которая падет на твои жаждущие уста, я дыхание ветра среди жара пустыни, я слово надежды там, где забыли слово «надежда». – Внезапно он вырос до потолка. Я прикрыл глаза, когда блеск поразил мои глаза. – Я – Слуга Божий, Молот Ведьм и Меч. Проведу тебя меж Ловцами Душ и дарую жизнь среди Черной Смерти. Желаешь ли меня обнять, Морди-мер? – Нет, – сказал я, зная, что через миг гнев его падет на мою голову. Я знал, что передо мной стоит демон, ибо такой человек, как я, не заслужил Ангела-Хранителя. Он пытался меня соблазнить, ввести во грех гордыни, обмануть… – А ведь не ошиблись в тебе. – Голос его загремел, словно бронзовый колокол. – Ты именно тот, кого я искал. Подойди, мое дитя. Теперь обниму тебя с истинной любовью. Уже не сгоришь в моем огне… Он даже не стал ждать моего позволения. Его огромные, сияющие белизной крылья прикрыли меня, словно одеяло из горячего снега. Милые мои, Мордимер Маддердин не дурак и знает, что снег не может быть горячим, ибо в руце человеческой превращается в воду. Ну и что до этого, если крылья Ангела казались созданными именно из раскаленных снежных полотнищ. Не делалось мне горячо, однако наполняли они жаром мои сердце, разум и душу. Было это чувство пугающее и удивительное, несущее полную боли сладость. Я закрыл глаза и, видимо, порядком простоял в странном трансе, прежде чем снова их открыл. Рядом со мной никого не было. Ни человека в черном балахоне, ни Ангела с крыльями, сотканными из раскаленного снега. Лишь на полу осталось белое перо, но и оно через миг зашипело, а затем исчезло, оставив только выжженный след на дереве. Я повернулся к Поммелю, чтобы взглянуть, что с ним происходит. Он уже отыскал рот, сидел в углу комнаты с онемевшим от испуга лицом и водил пальцами по губам. Взглянул в мою сторону. – Уезжай отсюда как можно быстрее, Мордимер, – сказал, и в голосе его звучали страх и злость. А может, также нотка зависти? – Забирай все эти деньги – и уезжай. Я дам тебе письмо к епископу, только оставь нас в покое. – Сделаю, как просишь, Хайнрих, – кивнул я. – Желаю тебе счастья – и спасибо за все. Он глянул на меня несколько более осмысленным взглядом. Вздохнул и встал с пола. Тяжело оперся о кресло. Пальцами левой руки провел по губам, словно проверяя, на месте ли. – Я тоже желаю тебе счастья, Мордимер. Правда. Несмотря ни на что. – И я услышал искренность в его голосе. – Но не будет его ни тебе, ни тем, кто по неосторожности окажется на твоем пути… – Почему же? – ужаснулся я. Он не ответил, но лишь перевел взгляд на выжженный в дереве след от ангельского пера. Потом взглянул на меня. – Беда простым созданиям, когда окажутся они меж остриями умелых рубак, – процитировал. – Риттер, – узнал я машинально. – Да, Хайнц Риттер. И разве он не гениален? Я подошел к столу, взял пухлый кошель с гонораром, полученным от Клингбайля. – Он прекрасен, – согласился. – И моя жизнь также будет прекрасной. Когда-нибудь…