— Такие дела, братья, — взял слово Василь. — Это и есть неволя. Убивают, жгут, похищают, надругаются — а мы молчим, немые и бессильные. Но сейчас уже виднеется конец порабощению. Двинулись русские, и никто не сможет их остановить. Но есть такая поговорка: «Бог то бог, да и сам не будь плох». Греки бьются за свободу уже семь лет. А как же мы, братья? Даром никто свободу не даст. — А то не знаешь! — разговорился Атанас Арнаут. — Как тронется русский воин против агарянина, то и я пойду с ним. В двух войнах я участвовал, теперь и сыновей пошлю воевать. Даром свободу не получишь, только бы дожить до нее хотелось бы. — Да все поступят как ты, — вмешался Бойчо. — Развел тут турусы на колесах. Праздная болтовня. — Болгарский народ — это одно, а чорбаджии и прочие мироеды, которые позорят имя болгарина — это другое. Их я причисляю к нашим врагам, — сказал Василь. — Но их немного. А когда придут русские, то народ поднимется. И он рассказал, как болгары во многих городах и селах готовятся к восстанию. В Сливенских горах молодежь училась стрелять, старики лили пули, женщины сушили сухари. — В Сливии всякое болгарское сердце ждет русских братьев. Как и в других местах: во Враце, в Елене, в Тырново, в Котеле… Я сам котельский и скажу вам точно, что народ там волнуется и ждет. То же и в Айтосе, и в Карнобате, и в Малом Тырново, и везде. Как только русская нога ступит на болгарскую землю, народ восстанет. — А наше… наше старое ополчение? — И оно собирается. Наши братья, которые рассеялись по землям Валахии и Бесарабии, сейчас стекаются в Кишинев и Бендеры, чтобы услышать волю русского царя. — Когда-то отец Софроний и Атанас Некович подавали прошение императору по вопросу свободы Болгарии, — произнес задумчиво Кормщик. — А сейчас найдутся ли такие? — Есть такие, — уверил его Василь. — Александр Некович, племянник Атанаса Нековича, подаст прошение, подписанное многими видными людьми в Болгарии и эмигрантами в Бухаресте, как только узнаем, где будет располагаться главная штаб-квартира… А вы, братья? Как вы будете встречать русских? Мужчины в комнате замолчали. На этот вопрос каждый давно уже искал ответ. Сейчас уже не было никакого сомнения, что предстоят судьбоносные события, что жизнь каждого совершит крутой поворот, и путь, по которому пойдет она, будет новым, трудным, тернистым, но идти по нему они были уже готовы. Бойчо Богданов знал, что поведет свою дружину в помощь русским войскам. Николай, брат похищенной Деспины, и его друг Тодор молча раздумывали, как утром будут собирать дружину из варненских юношей, и каждый из мужчин составлял собственные планы так, как им подсказывало сердце. 3 Уже заполночь Никола и Рада возвращались домой. Путь их проходил мимо руин дома Йовчо, от которых все еще поднимались тонкие ленивые струйки дыма. Возле пепелища выла хозяйская собака, как по покойнику. Ей вторили тревожные крики чаек. Никола прижал Раду к груди, чувствуя, как стучит ее испуганное сердце. Прижавшись к нему на жестком ложе, она сдерживала дрожь, не желая выказывать свой страх. Никола должен был отдохнуть, так как утром он собирался в дорогу. В комнате было совсем темно. Ветер шевелил ветви миндаля, и те стучали в окно, как будто кто-то постукивал по стеклу пальцами. Рада слышала, что в ночь перед Пасхой по дорогам бродят русалии. Эти коварные существа, злобные и мстительные, завлекают припозднившихся путников и губят их. Или плачут, как брошенные младенцы, привлекая молодых матерей, а то и лают как собаки, выманивая наружу хозяев. Или стучат в ворота, как нищие, просящие подаяния. Не дай бог столкнуться с таким… Раде показалось, что кто-то крадется под окнами. Прислушалась. Залаяла собака. Она шепотом спросила Николу, запер ли он дверь. — Запер, — уверил он ее. — Спи спокойно. Я же с тобой. Собака замолчала. Наступила тишина. Ветер стих, и ветви перестали стучать в окно. Рада закрыла глаза и положила голову на плечо мужа. Хорошо ей было так. Вспоминались ей прошедшие часы, такие прекрасные, что от одних воспоминаний ее охватывала истома. Повторятся ли они когда-нибудь? И неизвестно почему припомнилось ей… Она перенеслась на морской берег, очутившись среди дубрав и цветущих полян неподалеку от монастыря Св. Константина. Каждый год в мае христиане из города отправлялись туда, чтобы участвовать в монастырском празднике. После литургии в небольшой церквушке начиналось веселье. Толпы людей, музыка, песни, огни… Несется запах жареного ягненка… Два года назад на том празднике Рада отдала свое сердце Николе. На следующий год они пошли туда уже молодоженами. Целый день они бродили по лесу, бегали по теплому песку на берегу моря, а ночь провели на поляне за монастырем. Поверх мягкой травы они постелили толстый ковер и утонули в аромате тимьяна. Над головами их мерцали огоньки звезд, подпевал им шепот волн… Этой ночи Рада не сможет забыть. Погрузившись в воспоминания, Рада задремала. Снилось ей, что она снова там, на поляне возле монастыря. Собралось много народу. Играли волынки, танцевала молодежь, а она, затерявшаяся в толпе, искала Николу. В длинной белой сорочке она ступала босиком по густой траве, которая оплетала ее ноги. Потом кто-то сказал ей, что Никола женится, венчают его в монастыре. И тут же увидела: стоит Никола перед алтарем весь в белом, но не венчают его попы, а отпевают. Рада застонала во сне. Никола прижал ее к груди, поцеловал в лоб. Он хотел было сказать ей что-нибудь ласковое, но по тяжести ее головы и по ровному дыханию понял, что она спит и ей снится сон. А то, что она стонет во сне — так ведь чего только не случилось сегодня. Капитану Николе исполнилось тридцать лет. Если бы не встреча с Радой, кто знает, когда бы он остепенился. Беззаботный, свободный, то в Солуне, то в Царьграде, то в Пирее… Но Рада возникла в его жизни, и капитан предпочел ее вольной холостяцкой жизни. Он отказался от дальних рейсов, ходил только в Царьград и быстро возвращался, всегда с подарками один другого краше: красные туфельки, шелковые головные платки, пояски с серебряными пряжками, расшитые узорами царьградские тапочки, разные бусы и ожерелья — и все ему казалось, что мало. Прижав к груди Раду, он решил отказаться от новой гемии. Не хотел, чтобы постройка задерживала его здесь. Как только вернется из Бальчика, он, чего бы оно ему ни стоило, увезет отца и Раду из этого оплота бесчинств и господского своеволия. Решил так и успокоился. Задремал, но скоро разбудил его лай сторожевого пса. Не вор ли залез к ним во двор? Сейчас в городе полно всякого сброда. Он бесшумно поднялся и подошел к окну. Пес перестал лаять и заскулил задушено, как будто горло ему перехватило собственной цепью. Никола вышел из дома. Снаружи все было спокойно, только пес как-то давился и хрипел. Никола поспешил к животному. Он не увидел, как из мрака отделились две тени, налетели на него как вороны черные и вбили ему в спину два острых клюва. Разверзлось над капитаном Николой черное небо и рухнуло на него. Глава IV Положение флота становится опасным 1 Из-за плохой погоды корабли Черноморского флота задержались на переходе из Севастополя. На подходе к мысу Херсонес их застал шторм, который бушевал целых восемь дней. Только на девятый день они прошли меридиан Аю-дага. Через два дня после этого перед ними открылся скалистый, выступающий в море острым мысом берег Анапы. Корабли отдали якоря в заливе напротив крепости и принялись ожидать подхода сухопутного отряда под командованием полковника Перовского. В генеральном штабе придерживались теории: тот, кто держит в руках крепости Анапа и Поти, владеет Кавказом и в целом положением на Востоке. Вице-адмирал был согласен с такой постановкой вопроса, но в данном случае основным театром военных действий армии был не Кавказ, а Балканы, и он считал, что флот должен находиться у болгарских берегов Черного моря. Анапу и Сочи можно будет взять дипломатическими усилиями, когда придет время для обсуждения условий будущего мира. А данное отвлечение сил флота на восток вице-адмирал Грейг считал напрасной потерей времени. Мнение князя Меншикова, начальника Морского штаба, было другим. Он одобрял действия при Анапе и торопил со взятием этой крепости. Грейг и князь Меншиков беседовали в красивой, стильной и удобной адмиральской каюте на флагманском корабле «Париж». Между тем, волнение на море было довольно сильным. Качка корабля никак не отражалась на Алексее Самуиловиче, но князь был бледнее обычного. Генерал-адъютант Меншиков, красивый элегантный мужчина с веселым приятным нравом, прежде всего был амбициозным человеком. Он пользовался доверием императора, доказав тому свою полную преданность. Он умел говорить увлекательно, забавно и остроумно, но глубокими знаниями морского дела не отличался. Князь Меншиков торопился поскорее взять крепость Анапу, после чего должно последовать признание его полководческого таланта, а также награды и популярность. Ведь именно он — после того, как полковник Перовский прибудет с сухопутным отрядом, а Грейг высадит десантные части — возглавит осадный корпус. Перовский приближался к Анапе, флот уже находился поблизости, а вице-адмирал медлил с высадкой десанта, к недоумению Меншикова. Неужели хваленый адмирал оказался обыкновенным трусом? Или английская кровь его отца дала о себе знать? Англичане никогда не были искренними друзьями России. Такие мысли промелькнули в уме князя, но все-таки Грейг был его приятелем, и он отмахнулся от них. — Знаете, в прошлую войну наши войска взяли Анапу за два дня, — заметил князь. Адмирал усмехнулся: — Да, но и султан, вероятно, знает об этом, и постарался сделать так, чтобы прошлое не повторилось. Вы рассматривали крепостные сооружения? — Да, — ответил Меншиков. — Стены укреплены, обновлены защитные сооружения, много новых артиллерийских гнезд. Но все же я считаю, что пора приступить к высадке десанта. Перовский прибудет чуть ли не через несколько часов. Считаю, что оснований для промедления нет. Меншиков во второй раз высказывал это мнение. — Предлагаю выйти на палубу, — сказал Грейг. — Наши парламентеры должны уже вернуться из крепости. Князь был раздражен словами адмирала: тот снова не дал ответа на его предложение. — Парламентеры? — Меншиков забыл про них, так как не относился серьезно к ультиматуму, посланному Грейгом турецкому паше. — Неужели вы придаете какое-то значение ультиматуму? — А вдруг паша не любит кровопролития, — ответил Грейг. — Если он способен рассуждать разумно, то поймет, что регулярная турецкая армия двинулась уже в сторону Болгарии, а не в сторону Анапы. Меншиков скрестил руки на груди. Он с трудом отличал шутки от серьезных слов вице-адмирала. Вслед за ним князь вышел на палубу. Грейг не хотел тревожить Меншикова, но весь его многолетний опыт мореплавателя говорил о том, что надвигается беда. Берег, перед которым они находились, был ему знаком: скалы перемежались с выступающими песчаными отмелями. Если ветер поменяет направление и начнет дуть прямо от веста, то он неминуемо помешает кораблям выйти из залива и штормовать в открытом море. Ураганный западный ветер поволочет их к берегу — к коварным мелям, враждебным скалам, к неприятельским бастионам. И крепостные орудия завершат дьявольскую работу штормовой погоды. Грейг вполне владел собой, со штормами и ураганами он был знаком с ранней юности. Ему не хотелось смущать Меншикова своими предсказаниями. — Вы твердо уверены, что нам грозит опасность шторма? — тревожным тоном спросил князь. — Мне представляется, что мы уже наблюдаем его предвестники. Но давайте сначала послушаем парламентеров. — Но если вы действительно считаете, что шторм неизбежен, то нам грозит опасность. Не время ли уже выходить в открытое море? — Вы бесспорно правы. Когда разразится шторм, будет поздно, — спокойно ответил Грейг, пристально всматриваясь в мглистый горизонт. — Но как вы считаете, можем ли мы бросить отряд Перовского? Он подойдет через пару часов. Представляете, какова будет его участь, если мы покинем залив? У него всего около тысячи штыков, а неприятеля в крепости не менее двадцати тысяч. Все более высокие волны набегали в залив со стороны моря, ветер крепчал, корабли раскачивались на якорях. Запутавшись в противоречивых мыслях, Меншиков стоял на палубе, не замечая, что совсем промок. В самом деле, что за человек этот Грейг, не без тревоги спрашивал он сам себя. Разве можно ради тысячи человек подвергнуть смертельной опасности целый флот с многочисленным десантным отрядом, провалить планы командования по взятию Анапы. А может, действительно в нем заговорила английская кровь. До сих пор князь не обращал внимания на десятки анонимных писем, присылаемых из Николаева и Севастополя. В тех писали, что Грейг действует как умелый и скрытый враг. Его действия в должности как генерал-губернатора, так и главного командира флота вступали в полное противоречие с существующими порядками. А Меншиков, ведомый дружескими чувствами к этому опытному, искушенному в морских делах человеку, вместо принятия мер предупреждал адмирала об этих письмах. А тот действительно занимался чудачествами. Своевольно отменил телесные наказания. Его забота о матросских детях походила на демагогию. Он открыл для них школу и настаивал на создании больницы для матросских жен. Одни только неоправданные расходы на новую форму матросов чего стоят. И что он хочет сказать этими своими действиями? Дорогие мои матросы, ваши главные враги это те, кто держит вас голодными, раздетыми и босыми, бьет смертным боем? Не подрывает ли он этим императорский авторитет, а ослепленный князь продолжает водить дружбу с ним? А сейчас не собирается ли он одним махом уничтожить весь черноморский флот? Баркас с парламентерами подошел к «Парижу». Чиновник министерства иностранных дел титулярный советник Иван Ботьянов и флаг-офицер лейтенант Рогуля поднялись по штормтрапу. — Вернемся, князь, в салон, — позвал князя Грейг. — Послушаем ответ паши. Вице-адмирал Грейг не сомневался в том, каков будет ответ, но ему хотелось услышать от двух парламентеров их впечатления от посещения крепости. Те были посланы для вручения ультиматума главного командира флота, в котором он предлагал коменданту сдать крепость без боя, чтобы избежать напрасного кровопролития. Парламентерам была также поставлена задача: осмотреть, насколько возможно, состояние крепости, бастионов, орудий. И еще Грейг хотел понять, что за человек комендант крепости: фанатик, волевой или бесхарактерный, и тому подобное. Всем этим живо интересовался адмирал. Паша отверг ультиматум. В ответ он просил аллаха осенить его благодатью, чтобы он мог насладиться плодами своей победы. Адмирал получил ожидаемые сведения: крепость действительно была переустроена, укреплена, хорошо защищена, в ней было полно аскеров. Посланники собственными глазами видели, как через крепостные ворота поступали новые подкрепления от черкесов и других горцев. От запада с головокружительной скоростью надвигалась буря. Порывы ветра раскачивали корабли, на них обрушивались огромные волны, но все-таки истинный шторм был еще впереди. Важно было его выдержать, не позволить штормовому ветру выбросить корабли на отмели, маневрировать так, чтобы не приблизиться на орудийный выстрел из крепости. Важно было не оставить в одиночестве Перовского, который уже подал сигнал ракетами, что находится в двух верстах от крепости. К заходу солнца стихия разгулялась. Было одиннадцать часов вечера, когда вахтенный офицер занес в шканечный журнал флагманского корабля сдержанную, но тревожную запись: «Положение флота становится поистине опасным. Ветер, дующий прямо в залив, не дает возможности действовать парусами. Наблюдается дрейф в сторону песчаной отмели перед крепостью. Двести орудий на стенах крепости повернуты в нашу сторону в ожидании, что нас снесет на расстояние орудийного выстрела. Положение сухопутного отряда еще хуже. Он находится на открытой местности, с одной стороны горы, с другой стороны крепость и тысячи черкесов…» 2 Софья Петровна смотрела в окошко. Дождь лил как из ведра. Девушка испытывала непреодолимое желание выйти наружу и бегать под дождем долго-долго, до изнеможения, чтобы дождь смыл с ее души всю накопившуюся в ней муку.