— Есть специальное слово, которым называют таких людей, — сказала она. — Я где-то читала об этом. Их называют психопатами. Это человек без моральных устоев. Мистер Дж. Л. Б. Матекони слушал молча, его лицо приняло озабоченное выражение. А когда мма Рамотсве закончила, он сказал: — Вы никуда не поедете. Я не хочу, чтобы моя будущая жена подвергалась подобной опасности. Она посмотрела на него и сказала: — Мне очень приятно, что вы обо мне беспокоитесь. Но это моя работа, я ведь частный детектив. Если бы я боялась, я бы занималась чем-нибудь другим. Мистер Дж. Л. Б. Матекони расстроился. — Вы же совсем не знаете этого человека и не должны идти к нему в дом. Если вы настаиваете, я пойду с вами. Подожду на улице. Он даже не будет знать, что вы не одна. Мма Рамотсве обдумала его предложение. Ей не хотелось обижать мистера Дж. Л. Б. Матекони, и если ожидание на улице его успокоит, почему бы им не поехать вместе? — Хорошо, — согласилась она. — Вы подождете снаружи. Возьмем мой фургончик. Посидите в кабине, пока я с ним поговорю. — А если я срочно понадоблюсь, — добавил он, — кричите. Я буду прислушиваться. Ужин заканчивали в более спокойном расположении духа. Мотолели читала брату вслух в его спальне — дети поужинали раньше. После ужина мистер Дж. Л. Б. Матекони отнес посуду на кухню, а мма Рамотсве пошла к детям. Девочка сидела в кресле с книжкой на коленях и почти спала. У Пусо слипались глаза. Одна рука лежала на груди, другая свешивалась с кровати. Мма Рамотсве положила его руку на кровать, и мальчик улыбнулся ей сонной улыбкой. — Тебе тоже пора спать, — сказала мма Рамотсве его сестренке. — Мистер Дж. Л. Б. Матекони говорит, что у тебя был трудный день — ты ремонтировала двигатель. Она отвезла Мотолели в ее комнату, помогла пересесть с кресла на кровать. Девочка любила проявлять самостоятельность, но позволила мма Рамотсве переодеть себя в новую ночную рубашку, которую мистер Дж. Л. Б. Матекони купил сегодня во время их прогулки по магазинам. Цвет не тот, подумала мма Рамотсве, но выбирал-то мужчина. Откуда ему знать, что покупать? — Тебе здесь хорошо, Мотолели? — спросила мма Рамотсве. — Я так счастлива, — призналась девочка. — И с каждым днем становлюсь все счастливее. Мма Рамотсве подоткнула одеяло и поцеловала девочку в щеку. Потом погасила свет и вышла из комнаты. С каждым днем я становлюсь все счастливее. Мма Рамотсве подумала о том, будет ли мир этих детей лучше того, в котором росли она и мистер Дж. Л. Б. Матекони. Они становятся все счастливее потому, что Африка теперь независима и делает свои собственные шаги в этом мире. Каковы же подростки в других странах с их тщеславными диктаторами и коррумпированными чиновниками? А африканцы все время пытались вести скромную и честную жизнь среди общей суматохи и разочарований. Те люди, которые принимают решения о судьбах мира, облеченные властью люди в Вашингтоне и Лондоне, — знают ли они о таких, как Мотолели и Пусо? Интересуются ли ими? Интересовались бы, если бы знали, в этом мма Рамотсве была уверена. Иногда ей казалось, что Африке нет места в сердцах тех, кто живет за океаном, ведь им никто никогда не говорил о том, что африканцы такие же, как они сами. Они попросту ничего не знают о людях вроде ее отца, Обэда Рамотсве, — его фотография в парадном костюме стояла у нее в комнате. Раньше у тебя не было внуков, сказала она человеку на фотографии, а теперь есть. Двое. Здесь, в этом доме. Увы, фотографии не говорят. Отец был бы рад познакомиться с детьми, подумала мма Рамотсве. Из него получился бы замечательный дедушка. Он рассказал бы внукам о традиционной ботсванской морали и объяснил, что значит вести честную жизнь. Теперь это придется сделать им — ей и мистеру Дж. Л. Б. Матекони. Нужно будет съездить в сиротский приют и поблагодарить мма Сильвию Потокване за то, что отдала им детей. А еще за все то, что она делает для других сирот. Мма Рамотсве сильно подозревала, что ее никто и никогда за это не благодарил. Шумная и энергичная мма Потокване была настоящей матерью семейства, и такой она и должна была быть, как детективу положено быть пронырливым, а механику… А каким, кстати сказать, положено быть механику? Промасленным? Нет, не то. Нужно будет хорошенько об этом подумать. — Я буду наготове, — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони, понижая голос до шепота, хотя в том не было никакой необходимости. — Знайте, что я здесь. Вот тут, возле дома. Если вы закричите, я услышу. При тусклом свете уличного фонаря они осмотрели дом — неприметное здание с самой обыкновенной красной черепичной крышей и заброшенным садом. — Садовника он определенно не держит, — заметила мма Рамотсве. — Взгляните, как все запущено. Очень странно не иметь садовника, если ты, как доктор Ранта, являешься высокооплачиваемым служащим. В этом случае твой долг — нанять прислугу, готовую выполнять всю работу по дому. Заработная плата в Ботсване низкая — недопустимо низкая, подумала мма Рамотсве, — но система обеспечивает людей рабочими местами. Если государственный служащий нанимает служанку, он таким образом кормит ее и ее детей. А если этот человек будет сам убираться, готовить и копаться в саду, что будут делать служанки и садовники? Не наняв садовника, доктор Ранта проявил себя как законченный эгоист, что, впрочем, совершенно не удивило мма Рамотсве. — Слишком эгоистичен, — заметил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Вот и я так думаю, — поддакнула мма Рамотсве. Она открыла дверцу кабины и вышла из фургончика. Для женщины ее комплекции фургончик был маловат, но он ей нравился, и она страшилась того дня, когда мистер Дж. Л. Б. Матекони скажет, что его пора менять. Ни одна современная машина со всеми ее удобствами и изысками не заменит мма Рамотсве маленького белого фургончика. На протяжении одиннадцати лет он верой и правдой служил ей во всех поездках, выдерживал октябрьскую жару и пыль Калахари, которая иногда налетает на город и покрывает все рыже-коричневым покрывалом. Пыль — главный враг двигателей, много раз объяснял ей мистер Дж. Л. Б. Матекони, но лучший друг голодного механика. Мистер Дж. Л. Б. Матекони наблюдал за тем, как мма Рамотсве подошла к входной двери и постучала. Видимо, доктор Ранта ждал ее, потому что дверь тут же открылась, а потом снова закрылась, впустив гостью. — А почему вы одна, мма? — спросил доктор Ранта. — Разве ваш друг к нам не присоединится? — Нет, — ответила мма Рамотсве. — Он будет ждать на улице. Доктор Ранта рассмеялся. — Телохранитель? Вам так спокойнее? Она не стала отвечать на этот вопрос и сказала: — У вас прелестный дом. Вам повезло. Он жестом пригласил ее в гостиную, указал на стул и сам уселся рядом. — Не хочу тратить время на разговоры с вами, — начал он. — Но, видимо, придется, потому что вы пытались меня запугать, хотя мне всегда трудно общаться с женщинами, которые лгут. Это единственная причина, по которой я сейчас с вами беседую. Его гордость задета, подумала мма Рамотсве. Его уже загоняли в угол, и в тот раз это тоже была женщина. Страшное унижение для бабника. А еще она подумала, что нет смысла в прелюдиях, и сразу же перешла к делу. — Как умер Майкл Куртин? Он сидел напротив нее, плотно сжав губы. — Я там работал, — сказал он, не обратив внимания на ее вопрос. — Я занимался экономикой сельского хозяйства, и когда был получен грант от Фонда Форда, понадобился специалист для изучения экономических возможностей мелких сельхозпредприятий. Это моя работа. Но я знал, что все бессмысленно. С самого начала. Те люди были идеалистами. Они надеялись изменить многовековой ход вещей. А я понимал, что ничего не получится. — Но деньги взяли, — поддела мма Рамотсве. Он посмотрел на нее с нескрываемым презрением. — Это работа. Я профессиональный экономист. Изучаю то, что получается, и то, что не получается. Вам этого не понять. — Почему же? Я понимаю, — сказала мма Рамотсве. — Так вот, — продолжал он, — мы, управляющий персонал, жили в большом доме. Там был один немец, самый главный. Бурхардт Фишер из Намибии. У него была жена Марсия. А еще южноафриканка Карла Смит, тот американский паренек и я. Мы прекрасно уживались вместе, вот только Бурхардт с самого начала меня невзлюбил. Сразу же после моего приезда он пытался от меня избавиться, но у меня был контракт с Фондом, и ему отказали. Он говорил им про меня неправду, но они не поверили. Американский мальчик был очень вежливым. Говорил на хорошем сетсвана, и людям он понравился. У него начался роман с южноафриканкой, и вскоре они стали жить вместе. Она делала для него все — готовила, стирала и вообще суетилась вокруг него. Потом у нее вдруг возник интерес к моей персоне. Я не давал ей поводов, но у нас закрутилась интрижка, хотя Карла по-прежнему жила с тем пареньком. Она все время обещала все ему рассказать, но говорила, что ей очень не хочется причинять ему боль. Поэтому мы встречались тайком, хотя это было непросто. Но нам удавалось. Бурхардт начал нас подозревать. Он пригласил меня в контору и припугнул, что расскажет обо всем американцу, если я не перестану встречаться с Карлой. Я ответил, что это не его дело, и он разозлился. Говорил, что снова напишет в Фонд и сообщит, будто я подрываю работу в коллективе. Поэтому я обещал порвать с Карлой. Но не сделал этого. С какой стати? Вечером мы с ней встретились. Она сказала Майклу, что любит гулять по бушу в темноте. Парень этого не любил и остался дома. Просил ее не заходить далеко и остерегаться змей и диких зверей. У нас было местечко, где можно побыть наедине, — небольшая лачуга на краю поля. Там хранились мотыги, тяпки и прочий инвентарь. А еще там встречались парочки. В ту ночь мы с Карлой были в лачуге. Светила полная луна, и снаружи было достаточно светло. Вдруг я почувствовал, что снаружи кто-то есть, и пошел проверить. Подкрался к двери и медленно ее приоткрыл. Там стоял американец. На нем были только шорты и ботинки — ночь выдалась жаркая. Он спросил: «Что вы тут делаете?» Я не ответил, а он вдруг оттолкнул меня и вошел в лачугу. Увидел Карлу и, конечно, сразу все понял. Сначала он ничего не сказал. Просто долго смотрел на нее, а потом на меня. И бросился бежать прочь от лачуги. Но не к дому, а в противоположном направлении, в буш. Карла кричала, чтобы я бежал за ним. Так я и сделал. Бежал он очень быстро, но мне удалось догнать его и схватить за плечо. Он оттолкнул меня и снова побежал. Я гнался за ним по терновым кустам, они расцарапали мне ноги и руки. Вполне могли выколоть глаза, но обошлось. Это было очень опасно. Я снова схватил его, и на сей раз он не сопротивлялся. Я обнял его, стал успокаивать, хотел отвести домой, но он не мог идти и все время спотыкался. Мы как раз находились на краю глубокого рва, донга, который тянулся через буш. Он был футов шесть глубиной, и когда парень в очередной раз споткнулся, он упал в этот ров. Я посмотрел вниз и увидел, как он лежит на земле, не двигаясь и не издавая никаких звуков. Я спустился вниз и осмотрел его. Парень лежал тихо, и когда я решил осмотреть его голову — не ушибся ли он, — она свесилась на сторону у меня в руках. Тут я понял, что он сломал шею и уже не дышит. Я побежал к Карле и все ей рассказал. Мы вместе вернулись туда и снова осмотрели его. Он без сомнения был мертв, и Карла начала пронзительно кричать. Когда она замолчала, мы сели на дне рва и стали решать, что делать. Я подумал: если мы вернемся домой и расскажем правду, все равно никто не поверит в несчастный случай. Представил себе, как люди станут говорить, будто мы с ним подрались, потому что он застукал меня со своей девушкой. Кроме того, я прекрасно понимал, что если полиция станет допрашивать Бурхардта, тот наговорит обо мне гадостей и скажет, будто это я убил паренька. И тут уж мне придется туго. Короче, мы решили спрятать тело и сказать, будто ничего не знаем. Я знал, что там рядом есть муравейники. В буше их всегда полно. И это прекрасный способ избавиться от тела. Мне повезло — я быстро нашел большой муравейник. Муравьед проделал сбоку огромную дыру, я ее чуть-чуть расширил и положил туда тело. Потом прикрыл камнями и землей, а вокруг подмел ветками тернового дерева. Я думал, что замел все следы. Во всяком случае, собака, которую они привозили, ничего не учуяла. К тому же, на следующий день шел дождь, и мне это было на руку. В следующие несколько дней полиция задавала нам вопросы, и другим людям тоже. Я сказал, что не видел паренька в тот вечер, Карла говорила то же самое. Она вообще пребывала в состоянии шока и вела себя очень тихо. Меня она больше не хотела видеть и почти все время плакала. А потом Карла уехала. Перед отъездом сказала, мол, жалеет о том, что со мной связалась. Еще сказала, что ждет ребенка, но он не мой, а того парня, потому что к началу наших свиданий она уже была беременна. И уехала. А через месяц уехал и я. Мне предложили стипендию в университете, Карла отправилась за границу. Возвращаться в ЮАР она не собиралась — не любила свою страну. Говорят, подалась в Зимбабве, в Булавайо, и там открыла маленький отель. Недавно я узнал, что она по-прежнему там. Один из моих знакомых был в Булавайо и мельком видел Карлу… Доктор Ранта замолчал и посмотрел на мма Рамотсве. — Это правда, мма, — закончил он. — Я его не убивал. Я рассказал вам правду. Мма Рамотсве кивнула. — Вижу, — сказала она. — Я могу отличить, когда вы лжете, а когда нет. — Помолчав, она добавила: — И ничего не скажу полиции. Я вам это обещала и сдержу слово. Но его матери я обязательно расскажу правду, предварительно взяв с нее то же обещание — не обращаться в полицию. Думаю, она согласится. Не вижу смысла в том, чтобы полиция снова занялась этим расследованием. Доктор Ранта заметно успокоился. Враждебность исчезла, и он искал возможность заслужить расположение своей гостьи. — А те девушки? — напомнил он. — С ними у меня не будет неприятностей? Мма Рамотсве покачала головой. — Нет, с ними не будет. Можете не волноваться.