Он мог бы вернуться в спальню и забаррикадироваться там с Матильдой. Да, он мог… Но любопытство оказалось сильнее — оно уступало разве что страху оказаться в смешном положении. Каким же идиотом Франсуа будет выглядеть, если окажется, что он всего-навсего забыл погасить свет? Франсуа на ощупь подошел к камину и схватил кочергу. Он чувствовал себя готовым использовать ее в качестве оружия, если понадобится. Он бесшумно пересек гостиную. За дверью кухни раздавались какие-то звуки, но это вполне могло быть и урчание холодильника. Франсуа больше ни в чем не был уверен. Кровь пульсировала у него в висках. Холодная дрожь пробежала по всему телу. Сжав в правой руке холодную металлическую кочергу, он положил другую руку на ручку двери. Затем, мысленно сосчитав до трех, чтобы набраться храбрости, он резко открыл дверь, надеясь воспользоваться эффектом неожиданности. _ Он был просто ошарашен представшим перед ним зрелищем. Людовик вульгарно развалился за столом перед тарелкой с холодным цыпленком, остатками салата и открытой бутылкой пива. — Как же вы меня напугали! Но Людовик, казалось, вовсе не был удивлен. Он смотрел на него с обезоруживающим спокойствием. С такой абсолютной безмятежностью, что Франсуа не смог успокоиться. Он остался настороже, как если бы поздний час и усталость мешали ему правильно оценить ситуацию и быть уверенным, что ему не угрожает опасность. — Но, черт возьми… что вы делаете? Закончив пережевывать то, что у него было во рту, Людовик приложил руку к жирным губам. — Мне хотелось есть. Мысли Франсуа окончательно запутались. Двери и окна крепко закрыты, а у Людовика не имелось ключей от дома, в этом он был уверен. И на каком основании он позволил себе проникнуть в дом посреди ночи, чтобы опустошать их холодильник? — Как вы вошли? Отпив глоток пива, Людовик издал странное журчание, как если бы полоскал рот после того, как почистил зубы. — Так у меня же ключ от мастерской мадам Вассер. Мастерская? Франсуа понадобилось несколько секунд, чтобы понять. Ну конечно же… Она соединена с домом крохотной и совершенно бесполезной комнаткой: «шкаф для метел», как они всегда называли ее между собой. А внутренние двери запираются на такие же замки, что и дверь мастерской. — Надеюсь, это не я вас разбудил? «Иногда наши реакции объясняются совершенными пустяками». Вот что сказал себе Франсуа, снова ложась в кровать и мысленно снова переживая этот эпизод. Не будь этого нелепого наивного замечания, в котором обнаружилось почти детское простодушие Людовика, он бы его без сомнения вышвырнул manu military[12] как негодяя. Но его обезоружила театральная реплика, которую Людовик произнес, будто чужие слова, заученные наизусть: — Вам бы сейчас поспать: время два часа ночи! Сказав это, Людовик со всей силы почесал себе голову. — Мне не спится. Этот дождь мешает мне спать. Франсуа внимательно посмотрел на большое пятно от подливы на его нижней рубашке. Заметив это, Людовик рассмеялся. — Я насвинячил. Франсуа почувствовал, как мурашки бегут у него по правой руке. Именно сейчас он понял, что во время всего этого разговора продолжал сжимать в руке кочергу. — Я иду спать. Не шумите, когда будете уходить. Он не стал поворачиваться к нему спиной и вышел из кухни, пятясь задом. — Месье Вассер? — Да? Лицо Людовика приняло торжественное выражение. — Я хотел вам сказать… Я очень рад, что живу с вами. Вы для меня настоящая семья. — Что это такое было? Франсуа закрыл за собой дверь. Матильда не вставала или, скорее всего, поспешила вернуться в кровать после того, как с мучительным беспокойством ждала его на пороге комнаты. — Ничего. Я оставил форточку открытой, должно быть, двери хлопали. — Но… я слышала, как кто-то говорил! — Это я говорил сам с собой. Ударился об обеденный стол. Давай спать. Уже очень поздно. Франсуа снял халат, погасил лампу и скользнул под одеяло. Почти полчаса он провел, неподвижно лежа на спине и прислушиваясь к малейшему шуму. Только в три часа ночи он услышал, как Людовик проходит через мастерскую и покидает дом. Удостоверившись, что Матильда уснула, Франсуа снова спустился в нижний этаж. Он запер дверь, отделяющую дом от мастерской, позаботившись о том, чтобы ключ остался в замке. 14 Франсуа встал задолго до восхода солнца и пошел на кухню, чтобы удостовериться, что ночной посетитель не оставил никаких следов своего присутствия. К большому его удивлению, все было безупречно: тарелка, стакан и вилка с ножом были помыты и поставлены на место. Ни малейшей крошки — ни на столе, ни на полу. Кухня казалась сценой преступления, сверху донизу отчищенной убийцей до прибытия криминалистов. Внезапное облегчение, которое он испытал, уступило место беспокойству, не покидавшему его весь день. Если бы Матильда не проснулась из-за шума, он, скорее всего, так ничего бы и не узнал о выходке Людовика. Интересно, это первый раз, когда тот проник в дом во время их сна или отсутствия? Какие еще странные поступки он совершает без их ведома? В синеватом свете кухни Франсуа представил себе Людовика, который шатается по комнатам, роется по шкафам, вторгаясь в их частную жизнь. Он попытался выбросить неприятные мысли из головы. Еще раз проверив, все ли в порядке, Франсуа снова поднялся в спальню, но уже не смог заснуть. Больше часа он провел, ворочаясь с боку на бок и снова переживая недавнее происшествие. В ушах его снова прозвучали слова Лоренс: «Оставайтесь начеку, месье Вассер. Никогда не знаешь…» О ночном происшествии с Людовиком он решил никому ничего не рассказывать. В итальянской кофеварке закипала вода. Кухню наполнял восхитительный запах. — Куда же она подевалась? Уголком глаза он уже две минуты наблюдал, как Матильда роется в шкафах. Она открывала их один за другим, обшаривая сверху донизу и еще раз в обратном порядке. — О чем ты? — В голубом сервизе не хватает одной чашки. — Ты уверена? — Абсолютно. Я всегда расставляю их в одном и том же месте. У нас всегда было восемь чашек, а сейчас их только семь. Три на столе и четыре в шкафу. Вода кипела. Матильда убавила газ. Франсуа рассеянно посмотрел на стол и на план работ, как если бы чашка вопреки очевидному могла каким-то образом ускользнуть от его взгляда. — А в мойке ты посмотрела? Матильда пожала плечами. — Ты же прекрасно знаешь, что я никогда не кладу в мойку фарфоровую посуду. — Верно. Может быть, ее оставили в столовой, когда там вчера пили кофе… — Я уже проверила. Мы всегда пользуемся только тремя чашками: твоя, моя и для… Матильда резко остановилась, и Франсуа заметил, что в ее лице что-то неуловимо переменилось. Черты его застыли в задумчивом, почти горестном выражении. Это имя так и не сорвалось у нее с губ, будто спелый фрукт, который уже можно сорвать. Это навело Франсуа на мысль, что история с исчезнувшей чашкой только что предстала перед ней в новом свете. Голубая чашка… И как она раньше не связала это воедино? Он снова вспомнил, как предыдущей ночью стоял с кочергой в руке посреди кухни, освещенной только висячей лампой, ошеломленный представшей перед ним сценой. Людовик… Опять он. Взгляд Матильды продолжал блуждать в пустоте. Трех или четырех секунд оказалось достаточно, чтобы в воздухе повисло неловкое молчание. — И?..