…Среди лиц, близких к президенту, циркулируют слухи о новых разногласиях между Французской республикой и Британией. Согласно этим слухам, лорд Дизраэли потребовал объяснений по поводу состоявшихся недавно военно-морских учений французского флота. В ответ президент Греви будто бы намерен… Наш корреспондент в Копенгагене известил: …Приходят сообщения о перемещениях кораблей германского и датского военных флотов к северу от острова Сальтхольм в проливе Каттегат. Также в проливе Большой Бельт замечены суда, производящие учения по спуску морских мин со специально приспособленных для этого понтонов… Санкт-Петербург, Летний сад …июля 1878 г. Серёжа небрежно бросил сложенную газету на скамейку. Он и сам толком не понимал, зачем её купил – столичные «Ведомости» доставляли на квартиру Повалишиных, где лейтенант обитал во время вынужденного пребывания в Петербурге. Вот и эти заметки он успел проглядеть с утра – хозяин дома, обычно просматривающий утренние газеты прямо за столом (привычка, с которой его супруга безуспешно боролась уже много лет), деликатно уступил это право гостю. Понимал, что тому надо привести в порядок мысли, успокоиться перед важным визитом. Потому и спросил, желая отвлечь гостя: – Вы, Сергей Ильич, давеча допоздна засиделись в гостиной за книгой. Что-нибудь занятное попалось? Вместо ответа Серёжа показал потрёпанный томик на французском, купленный третьего дня в лавке букиниста на Литейном. – Шарль де Костер… – прочитал кавторанг. – «Тиль Уленшпигель». Как же, слыхал, занятная книжица. Особенно где речь идёт о морских партизанах, гёзах. «Пепел Клааса бьётся в мою грудь» – оттуда, кажется? Серёжа кивком подтвердил его слова – рот был занят омлетом с ветчиной. – Если хотите знать моё мнение, – продолжил Иван Фёдорович, листая книжку, – на войне не место таким страстям, как жажда мести и ненависть. Ни к чему хорошему они не приведут. К счастью, у нас, моряков, убийство – а куда ж на войне без него? – принимает характер опосредованный. Согласитесь, в прилетевшей с дистанции в полторы морских мили чугунной бомбе непросто разглядеть человека, врага, даже если он и убивает этой самой болванкой твоих товарищей… Юноша кивал, торопливо дохлёбывая чай. Слова Повалишина он пропустил мимо ушей – голова была целиком занята предстоящим визитом в Адмиралтейство. «Под шпиц», как принято говорить среди флотских офицеров. И вот – всё осталось позади. Покинув здание Адмиралтейства через одно из боковых парадных, Серёжа пошёл по Дворцовой набережной и, сам того не заметив, оказался здесь, на аллеях Летнего сада, сидящим на скамейке. Ненужная газета шелестела страничками рядом, и служитель, проходивший мимо с метлой и корзинкой для мусора, неодобрительно покосился на неё. Но ничего не сказал – не в здешних правилах тревожить приличную публику. А другой в Летнем саду не водилось – армячное да поддёвочное простонародье, как и нижние чины всякого рода оружия, сюда не допускались: глазели на господские променады из-за кованого кружева Невской ограды. Подумать Серёже было о чём. Однокашник Повалишина, капитан второго ранга (тьфу, пропасть, фамилия вылетела из головы!), предложил Серёже сесть, сгонял вестового за чаем – и огорошил неожиданным предложением. – Вы, вероятно, знаете из газет, – неторопливо, размеренно, словно на лекции, рассказывал кавторанг, – о наших действиях на океанских театрах. Успехи их несомненны, и сейчас самое время нарастить масштаб охоты на британских торгашей, однако сделать это, увы, не так-то просто. Два рейдера погибли, ещё от трёх мы не имеем известий. Клипер «Разбойник» и фрегат «Светлана», сильно пострадавшие от тропических штормов, укрылись в нейтральных портах и вряд ли быстро вернутся к прежнему занятию. Способов же вывести на океанский театр корабли с Балтики нет и пока что не предвидится… С этими словами владелец кабинета протянул гостю бювар, наполненный вырезками из иностранных – по большей части английских и голландских – газет, посвящённых действиям русских крейсеров. Подождал, прихлёбывая чай, когда гость бегло просмотрит вырезки, после чего продолжил в той же лекторской манере: – Предвидя подобный поворот событий, правительство ещё в конце прошлого года начало переговоры о приобретении в Североамериканских Штатах пароходов для переделки их во вспомогательные крейсера. Для этого в марте из Гамбурга в североамериканский порт Саут-Вест-Харбор вышел зафрахтованный германский пароход «Цимбрия», на борту которого помимо шести с половиной сотен флотских офицеров и нижних чинов находились закупленные на заводах Круппа новейшие морские орудия, а также материалы для устройства палубных подкреплений. В апреле, незадолго до вторжения британской эскадры в Финский залив, «Цимбрия» прибыла к месту назначения. Работы по переделке закупленных судов были проведены в авральном порядке, и уже в конце июня три из них, под новыми названиями «Азия», «Африка» и «Европа», вышли на большую океанскую дорогу. Серёжа ловил каждое его слово. Среди морских офицеров, его сослуживцев, давно ходили разговоры об американских рейдерах, но подробности о них черпали по большей части из тех же заграничных газет. – Начинание было признано удачным, и месяц назад правление императорского общества содействия русскому торговому мореходству выступило с предложением: приобрести в Германии несколько быстроходных торговых судов, для чего учредить комитет по устройству добровольного флота, а также открыть подписку для сбора необходимых сумм. Идея это получила всемерную поддержку, причём суммы, потребные для закупки судов, были образованы из личных средств великих князей и самого государя, а также из пожертвований, сделанных нижегородским, петербургским и московским купечеством. В результате две недели назад были приобретены у гамбургско-американского акционерного общества четыре океанских грузо-пассажирских парохода: «Гользация», «Тюрингия», «Гаммония» и «Саксония», вместимостью около трёх тысяч регистровых тонн каждый. Несколько раньше у Круппа закупили орудия калибра двести десять, сто семьдесят и сто пятьдесят миллиметров, а также боекомплект, по двести восемьдесят выстрелов на ствол. Серёжа уже понял, куда клонит собеседник, и боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть летящую прямо в руки птицу удачи. Впрочем, поправил он себя, удача тут ни при чём. Происходящее подчинялось неумолимой логике административной системы, морской стратегии и военного снабжения, а рядом с ними не место столь ненадёжным романтическим материям. – Для службы на этих судах набираются исключительно добровольцы. Как и те, кто ранее отправился в Североамериканские Штаты, они получат солидные подъёмные средства: мичман – четыреста рублей, лейтенант – шестьсот рублей, капитан-лейтенант – так и все восемьсот. Так что недостатка в охотниках, как вы понимаете, нет, и только ваши блестящие заслуги в недавней кампании… Лейтенант задохнулся от возмущения. Какие ещё, к свиньям, деньги? Да он готов на свои средства отправиться хоть в Германию, хоть в САСШ, только бы не упустить такой замечательный шанс! Разумеется, он согласился. Получил от предупредительного кавторанга бумаги, выслушал инструкции: – Завтра вам, голубчик, надлежит зайти в кабинет номер… чтобы оформить согласно установленному порядку… – и вот сидел на скамейке в Летнем саду, раз за разом прокручивая в голове услышанное в Адмиралтействе. До вечера, когда аллеи Летнего сада до отказа заполняет фланирующая публика, было ещё далеко – только цокали изредка по дорожкам франты на англизированных кобылах, их спутницы элегантно сидели бочком в мудрёных дамских сёдлах. Мелькали меж деревьев шумные стайки студентов – служители бдели, чтобы они не устраивались на траве, расстелив пледы, с бутылками пива и связками баранок, – да чопорные гувернантки выгуливали девочек в кружевных платьицах и румянощёких мальчуганов в неизменных матросках и коротких, до колен, штанишках. Но Серёжа всего этого не замечал – перед его глазами дышали океанские просторы, ходили от горизонта до горизонта серо-стальные валы, валяющие с борта на борт вспомогательный крейсер «Москва», на котором ему предстояло служить старшим артиллерийским офицером… Молодой человек помотал головой, отгоняя упоительное видение. Следовало подумать о делах иного рода – теперь-то уж ясно, что имел в виду Повалишин, предрекая ему непростое объяснение с Ниной. Пожалуй, прикинул молодой человек, лучше провести разговор не дома. Например, пригласить девушку прогуляться по Невскому. Зайти в какой-нибудь модный магазин, потом отобедать у того же «Жоржа Данона» – и уже за столиком, между делом… Нина, конечно, расстроится, но устраивать сцену на людях, пожалуй, не решится – а там и отойдёт, поймёт, порадуется за него. В конце концов, она ведь племянница морского офицера, а значит, должна понимать! Приняв это решение, Серёжа испытал немалое облегчение. Он извлёк изящный, в латунной обложке блокнотик, вырвал страницу, черкнул несколько строк карандашом. Выйдя из ворот Летнего сада на набережную Мойки, он подозвал рассыльного в ярко-красном кепи с блестящим жестяным номером и отправил с запиской на Большую Морскую. В депеше Нине предлагалось нимало не медля брать извозчика и катить на Невский, угол Екатерининской набережной, где он будет её ждать, начиная с пяти часов пополудни. Санкт-Петербург, Екатерининская набережная …июля 1878 г. Ждать пришлось куда больше часа. Впрочем, другого чего Серёжа и не ждал – уважающая себя барышня непременно опоздает на свидание, да ещё и назначенное столь вольным способом. Нет чтобы прийти самому, с букетом, приобретённым в хорошей цветочной лавке! Тогда, конечно, тоже придётся подождать – всякой приличной девушке нужно время на сборы, и время немалое. Но в три четверти часа, пожалуй, можно было бы и уложиться… Букет, правда, имелся. Серёжа предусмотрительно приобрёл его у девчонки-цветочницы, устроившейся со своей корзинкой на противоположной стороне Невского, напротив Казанского собора. И прохаживался весь час, заложив букет за спину и страдая от нелепости своего положения Ему казалось, что взгляды прохожих обращены на него, и во всяких глазах угадывал сочувственную насмешку: «Что, братец, ждёшь? Ну, жди-жди, то ли ещё будет…» Нина подъехала, когда часы на углу показывали без четверти семь. Солнечно улыбнулась жениху, спрятала на миг лицо в лепестках цветов – Серёжу захлестнуло волной незнакомого аромата – и торопливо продела руку в шёлковой бежевой перчатке в его локоть. – Куда пойдём, друг мой? – Спозвольте пройтить, вашбродие! – раздалось из-за спины. Юноша обернулся, торопливо посторонился, пропуская двоих заляпанных извёсткой мастеровых, торопившихся с охапкой инструментов своего ремесла к давешней тумбе на углу. Тот, что шёл впереди, поставил на тротуар ведро с кистями, содрал с тумбы рогожи, с натугой поднял плетёный короб и пропихнул его в большую дыру в боку тумбы. Серёжа обратил внимание, что мастеровой обращается со своей ношей необычайно осторожно. Второй, высокий, с журавлиными ногами, волокущий лестницу-стремянку, едва не задел прохожего – полного усатого господина в рединготе и чёрной как сажа шляпе-котелке, буркнул что-то извинительное и потянул из кармана конец бечёвки. Обиженный господин попятился, пробурчал брюзгливо: «Развели безобразие, а ведь тут государь император ездит! И куда только смотрят градоначальник с полицмейстером?» – и в подтверждение своих слов махнул рукой вдоль Екатерининской набережной. Серёжа повернулся. Со стороны Конюшенной площади приближался царский кортеж. Это был так называемый малый выезд – шестёрка лейб-конвойцев и закрытый возок. Городовые уже вовсю суетились, расчищая дорогу, взлетали зонтики, шляпки, картузы, неслись приветственные возгласы. Серёжа собрался было увлечь спутницу в сторону, освобождая проезд, и в этот момент встретился взглядом с долговязым мастеровым. Он узнал его сразу – тот самый студент-правовед из трактира на Измайловских линиях, заподозривший в Серёже филёра; «чижик-пыжик», осмелившийся нагрубить Нине в гельсингфорсской кофейне и потом едва-едва не сцепившийся с Серёжей в поединке в заснеженной подворотне. Но что он делает здесь, в фартуке мастерового? Почему сменил тросточку, скрывающую смертоносный клинок, на ведёрко с извёсткой? Серёжа оглянулся на спутницу. Лицо Нины вдруг заострилось, сделалось жёстким – она тоже узнала недоброго знакомого. Кортеж тем временем приближался. Господин, возмущавшийся беспорядком, устроенным мастеровыми, бочком попятился к чугунному парапету – рука приподнимает в приветственном жесте котелок, круглая, усатая физиономия расплывается в приветственной улыбке. Городовой одной рукой берёт под козырёк, другой задвигает за спину не в меру шустрого сорванца в гимназической рубахе. Конвойцы по двое поворачивают, огибая тумбу, ещё миг, и копыта гнедых коней зацокают по брусчатке Невского. Долговязый правовед замер в неестественной позе, будто перекошенный на левый бок. Глаза прикованы к Серёже, губы что-то неслышно шепчут. Вот он попятился, бросил взгляд на царский возок – и неожиданно пустился наутёк, оскальзываясь на своих ногах-ходулях. Стремянка со стуком полетела в сторону, задребезжало ведёрко, расплёскивая по мостовой огромную белую кляксу. Позже, когда Серёжу подробно расспрашивали о трагических обстоятельствах этого дня, он так и не смог ответить, почему заорал во весь голос: «Держи! Стой, каналья!» и кинулся следом. В спину ему ввинтился свисток городового, ударили тревожные крики столпившихся обывателей, злобный визг конвойских жеребцов. От раскуроченной тумбы змеилась, разматываясь из кармана фальшивого мастерового, тонкая бечёвка, из тех, какой в лавках завязывают пакеты с покупками. Вот она размоталась до конца, натянулась, и… Идея кислотного взрывателя очень проста. Разумеется, о его конструкции нельзя было прочитать в журнале «Нива», но ведь именно для этого и существуют товарищи по борьбе? Пачку тетрадных листков с подробным изложением всего, что касалось изготовления опасного устройства, неделю назад передал долговязому правоведу один из членов боевой группы. В плоской жестяной коробочке, завёрнутые в хлопчатую вату, покоились две стеклянные трубочки со стеклянными же шариками на концах – творение неведомых финских стеклодувов. Один из шариков был сплошным, в другом было оставлено отверстие. Через это отверстие в трубочку следовало влить серную кислоту и тщательно запаять отверстие крышечкой из медной фольги. Трубочки с кислотой и были главными элементами запалов. Для взрыва («детонации», как говорилось в приложенной к коробочке инструкции) достаточно было одного, но для надёжности рекомендовалось использовать оба. На свет появились два куска свинца. «Чижик-пыжик» отлил их из старой вагонной пломбы – чтобы раздобыть её, пришлось вечером пробираться на запасные пути железнодорожной станции. Форма для отливки представляла собой толстый диск с отверстием посредине. Когда готовое изделие остыло, он проточил по внешней стороне желобок, а потом разрубил готовое изделие надвое. Сложил обе половинки вокруг запальной трубки, после чего аккуратно, чтобы не раздавить хрупкую штучку, обмотал проволокой и закрепил. Теперь свинцовая чушка охватывала трубочку, но не плотно, а с зазором – так, что могла свободно скользить по ней от одного шарика до другого. Теперь, если уронить или хорошенько встряхнуть запал, свинцовый грузик раздавит тонкое стекло, и кислота попадёт на смесь бертолетовой соли с сахаром. Смесь воспламенится, инициируя крошечную порцию гремучей ртути, от которой предстояло сработать основному заряду – гремучему студню с камфарой. Взрывчатую смесь, как и конструкцию самого запала, разработал один из членов боевой группы – изобретатель, инженер и превосходный химик. Правовед не знал его имени, правила конспирации чрезвычайно строги, но искренне восхищался товарищем, поставившим свой талант на службу борьбе с тиранией. Устройство было изначально разработано для того, чтобы бросать его рукой, как динамитную бомбочку-македонку, столь популярную на Балканах. На этот раз использовать его предстояло иным способом: рывком бечёвки сдёрнуть установленную внутри афишной тумбы бомбу. Упав наземь (к бомбе для верности были прикручены проволокой два кирпича), она неизбежно сработала бы от сильного удара. Так и получилось. Натянувшаяся бечёвка сдёрнула свёрток с закреплённой на высоте пяти футов доски, и та грузно ударилась о набросанные внизу булыжники. От толчка свинцовый грузик раскрошил в стеклянную пыль шарик запала и… Около пуда гремучего студня (бомбистам не требовалось швырять адскую машину, и они пустили в ход всю заготовленную взрывчатку) произвели эффект чрезвычайный – заряда такой силы не использовал ещё ни один из известных террористов, за исключением разве что Гая Фокса с его пороховым заговором. Взрывом в щепки разнесло многострадальную тумбу, расшвыряло толпу зевак и лейб-конвойцев, смяло, словно спичечный коробок под каблуком, царский возок и вырвало напоследок две секции чугунного парапета. Обломки досок, куски кирпича картечью хлестнули по толпе. С фасадов на несколько кварталов вокруг посыпались стёкла, и их весёлый звон смешивался с криками ужаса и боли тех, кто попал под этот смертоносный дождь. «С.-Петербургские ведомости» …августа 1878 года …мученическая гибель Государя и Самодержца Всероссийского Александра Николаевича. Вместе с ним взрывом бомбы, заложенной террористами в афишную тумбу, насмерть побито восемнадцать человек, среди которых – казаки личного конвоя Государя, кучер государева возка, двое полицейских чинов и петербургские обыватели различного пола и возраста. Не менее тридцати человек покалечено, восьмерым причинили смерть осколки стёкол, разлетевшиеся в результате взрыва из окон окрестных домов. Двенадцать обывателей получили от этих стёкол раны и увечья, от чего двое позже преставились. Петербургский градоначальник генерал от кавалерии Трепов… «Ведомости С.-Петербургского Градоначальства и Столичной полиции» …августа 1878 г. …двое террористов. Один из них был убит разрывом бомбы, другой – схвачен невредимым и признался в совершении злодеяния. По его словам, в организации этого преступления нигилистам всячески содействовал тайный резидент Британии, бельгийский подданный, имя которого не приводится по требованию цензуры. Известно, однако, что упомянутый резидент неоднократно передавал заговорщикам крупные суммы, а также содействовал доставке из Швеции в Санкт-Петербург химикалий, потребных для изготовления состава, именуемого «гремучий студень». Полковник от артиллерии N, известный знаток взрывчатых веществ, поясняет: – Все свойства (гремучего студня) были отлично изучены теми, кто решился применить их к снаряду, употребляемому для преступного замысла. Для воспламенения была использована гремучая ртуть, огонь для которой должен был сообщиться с составом, напитанным бертолетовой солью и антимонием. Для сообщения гремучей ртути огня воспользовались свойством серной кислоты… «Неделя» (экстренный выпуск) …августа 1878 г.