…Они не успели. На подходах к Хамберу навстречу ордеру попалась рыболовная шхуна, и перепуганный шкипер сообщил, что русские уже несколько часов как покинули Гулль и прошли маячный створ Спер-Пойнт. Добыча ускользала. Флагман вздёрнул пёструю ленту флажных сигналов. Мателоты по очереди отрепетовали приказ, и броненосцы один за другим повернули на норд-ост. Русские, очевидно, пытались унести ноги, шмыгнуть в Датские проливы, откуда они, подобно татям ночным, выскочили, чтобы творить зло и разбой. Котлы дрожали от предельного давления пара, машины надрывались, выдавая всё, на что они были способны, и немного сверх того. Вице-адмирал Хей всю ночь провёл на мостике, ежесекундно ожидая доклада вперёдсмотрящего, углядевшего на северо-восточной стороне горизонта факелы над трубами чужих кораблей. К утру стали сдавать машины. Первым отстал «Дредноут» – его механизмы не вполне избавились от «детских болезней» и не выдержали яростной гонки. За ним сигнал «не могу держать ход» поднял и «Айрон Дьюк» – почтенному ветерану не по плечу оказались такие подвиги. Джон Хей на мостике скрипел зубами и даже разбил свой новенький бинокль. Очевидно, русские его обманули – сменили в темноте курс, ушли зигзагом куда-то в сторону, и теперь отыскать их на просторах Северного моря представлялось неразрешимой задачей. Выходит, поражение? Нет, флот Канала не готов поднимать лапки после первой же неудачи. Обороты пришлось снизить почти вдвое, но ведь и русские с их далеко не самыми совершенными механизмами не могли выдержать такой сумасшедший бег? А потому курс остаётся прежним – вперёд, к Скагерраку и Каттегату, куда неизбежно явится удирающая русская эскадра – и где их уже будут ждать броненосцы сэра Джона Хея. Угольные ямы и провиантские кладовые полны, корабли могут находиться в море несколько недель – посмотрим, кто кого! Ждать так долго не пришлось. Не прошло и двух дней, когда на подходах к Скагену эскадру встретила датская яхта. Нанявший её британский агент в Копенгагене сообщал вице-адмиралу, что русские корабли сорок часов назад прошли мимо гранитных верков замка Кронборг, миновали вслед за датским лоцманским ботом проливы и растворились в свинцовых просторах Балтики. И самое неприятное – вымпелов в русской эскадре было только два! Британский агент достаточно разбирался в типах боевых кораблей разных наций, чтобы со всей уверенностью заявить – это были «Сьюперб» и «Резистанс», броненосцы из состава эскадры несчастного сэра Эстли Купера Ки, включённые русскими в состав своего флота. Но… где же остальные? Кроме этих двух в набеге на Гулль были замечены ещё три или четыре вымпела. Что ж, только наедине с самим собой вице-адмирал Джон Хей мог признать: его провели. Пока он гонялся по Северному морю за призраком балтийской эскадры (очевидно, русские отослали сравнительно тихоходные британские трофеи заранее, за сутки до того, как остальные корабли покинули Гулль), броненосные фрегаты обогнули британские острова с севера и ушли в Северную Атлантику. Разгадай он сразу замысел адмирала Butakoff, имелся бы ещё шанс – крошечный и при отчаянном везении! – перехватить их где-нибудь северо-западнее Гебридов. А теперь – поздно, поздно! Русских уже не догнать. Северная Атлантика …ноября 1878 г. Вторые сутки, как установился ровный, без штормовых порывов норд-ост. От горизонта до горизонта тянулись ровные шеренги волн. Эскадра по-прежнему шла двумя колоннами: в левой – «Минин», «Герцог Эдинбургский» и «Пожарский», в правой – безбронные трофеи, «Клеопатра» и «Скоморох». Все русские фрегаты несли полное парусное вооружение, как раз на случай таких вот затяжных океанских крейсерств, – и теперь весело бежали вперёд, подгоняемые свежим четырёхбалльным ветром. Винты подняты в особые шахты и не мешают водяным струям обтекать плавные обводы корпусов. Кроме нижних парусов и марселей вздёрнуты брамсели и летучие кливера – громады парусов радуют сердце истинных марсофлотов, но и заставляют сменившихся с вахты спать вполглаза, всё время находясь в напряжённом ожидании. В любой момент могут засвистать боцманские дудки: «Все наверх, рифы брать!» И тогда хочешь не хочешь вываливайся из раскачивающегося на орудийной палубе гамака, куда залез всего-то две склянки назад, карабкайся по жёстким выбленкам вант, разбегайся по висящим над мокрой, стылой бездной реям… – Вы бы, Геннадий Семёнович, пошли поспали, – сказал Повалишин. – Бежим ровно, ветер славный – самое время добрать часика два. Да и руку вашу как бы не застудить… Им всем, всей команде, от командира до последнего трюмного матроса, дорого дался переход вокруг Шотландии. На траверзе Фарерских островов попали в сильнейший шторм, и порой казалось, что не понадобится никаких английских пушек – разъярённая Северная Атлантика сама раздавит жалкие железные скорлупки, посмевшие бросить ей вызов. Позже, когда эскадра миновала Гебриды, стало полегче. Перестало штормить, что нечасто случается в этих широтах поздней осенью, и адмирал, желая сэкономить уголь, велел ставить паруса. – Сколько ж можно спать, Иван Фёдорыч! – добродушно отозвался собеседник командира. – Эдак я совсем в медведя превращусь и в спячку залягу до весны. Что до руки, то она уже почти не болит. Наш дражайший эскулап аккуратно всё заштопал. Думаю, как придём в Североамериканские Штаты – можно будет уже снять этот такелаж. И брезгливо подёргал правой рукой полотняную петлю, в которой висела левая. Привет из британского форта Полл. – И-и-и, даже и не мечтайте! – замахал руками Повалишин. – В Филадельфии первым делом отправлю вас в больничку – подлечитесь, приведёте себя в порядок. – Но ведь… – Даже и не спорьте, а то вмиг спишу на берег. Сами виноваты: надо же было исхитриться и получить удар штыком. Единственный из всей «Клеопатры» раненый – и тот командир десантной партии! Проявили, называется, геройство… – Да какой там геройство… – пренебрежительно отмахнулся старший офицер. – Этот Полл – одно название что форт. Уж не знаю, как его там перестраивали, а только сильно подозреваю, что своровали на этом немало, чисто по-российски. Береговые фасы действительно подновили, обложили камнем. Орудийные дворики обустроили, траверсы… А с тыла полнейшее запустение: рвы позавалились, на гласисах гуси пасутся и кусты выше человеческого роста, в казематах амбразуры досками заколочены. Боцман, когда всё закончилось, в потерну сунулся – вода стоит по колено, вонища, крысы дохлые плавают. Признаться, больше всего я опасался, когда мы к этому форту по суше добирались, в обход. Шутка сказать: три версты шагать, считай, вслепую. Туман, изгороди какие-то повсюду, не видно ни зги, только собаки где-то брешут. Не ровен час, наткнёшься на местных жителей, тревогу поднимут… Операция действительно была рискованной. Не желая вступать в артиллерийскую дуэль с береговой батареей (двенадцать шестидесячетырёхфунтовок – это всё же солидно), Бутаков решил взять пример со знаменитых корсаров вроде Френсиса Дрейка и Генри Моргана. Старый пятиугольный форт, построенный ещё в шестнадцатом веке и подновлённый, если верить справочникам, в 1861 году, стерёг подходы к Гуллю с моря. А потому решено было входить в эстуарий с утра, в туман, когда часовым на верках батарей видны только неясные, размытые силуэты кораблей. Для верности адмирал пустил вперёд британские трофеи – «Сьюперб-Олег», «Резистанс – Адмирал Грейг» и «Клеопатру». Но одной этой хитростью дело не ограничилось: не доходя нескольких миль до форта Полл, с кораблей высадили на шлюпках десант, который должен был с началом бомбардировки ударить батарейцам в спину. – Могли, конечно. Так ведь не наткнулись! – Ясное дело, не наткнулись, – проворчал в ответ старший офицер. «А рука-то у него побаливает, – подумал Повалишин, – вон как кривится. Нет, обязательно надо в больницу!» – Этот Гулль – провинция-с, сонное царство, вроде нашего Урюпинска. Ну, мы дошли, во рву расположились, осмотрелись. А как вы открыли пальбу – тотчас бросились на приступ. Да и какой приступ, смех один! Я более всего опасался, что нас снарядами с кораблей и побьёт… Старший офицер знал, что говорит: до того как попасть на «Клеопатру», он в прошлую кампанию командовал отрядом паровых катеров на Дунае – наводил переправы, высаживал десанты и не раз схватывался с турками врукопашную. – Однако ж штыком вас знатно пырнули! – Ну так британцы вояки отчаянные, упрямые. Кто успел винтовки похватать – тот отбивался, покуда на ногах стоял. А как с ног сбили – сдался, потому как сила солому ломит. Только немного их оказалось, тех защитников. Мы потом пленных расспросили – две трети гарнизона в городе по бабам да кабакам, а комендант форта, майор Деррек, лежит у себя на квартире пьяный вусмерть. Так в себя и не пришёл, даже от пальбы. Пришлось водой отливать болезного… – Может, не надо было его с собой забирать? – задумчиво произнёс Повалишин. – Проку с такого пленного: только провиант казённый переводит да мается морской болезнью. Вестовой докладывал – всю каюту заблевал. Обрюзгший, похожий на собаку породы мопс англичанин, вечно недовольный тяготами морской жизни и требующий особого к себе отношения, успел всем изрядно надоесть. – Оставить его было бы бесчеловечно, – ухмыльнулся старший офицер. – Это сейчас он пленник, герой, до конца защищавший вверенное ему укрепление. А оставь мы его – пошёл бы под суд за то, что с пьяных глаз проспал вверенную ему батарею. В Нью-Йорке отпустим на берег, а сейчас – пусть помалкивает в тряпочку и радуется, что так благополучно всё обошлось! – С флагмана пишут: приготовиться к повороту последовательно. Курс – зюйд-вест-тень-зюйд! – заорал сигнальщик. – Ну вот, отдых наш и закончился, – вздохнул Повалишин. – Боцман, свищи малый аврал! Подвахтенных на брасы, к повороту стоять! Отступление третье «ВЕЛИКОЕ ЦАРСТВО БУДЕТ РАЗРУШЕНО» Собираясь начать войну, один древний деспот задал вопрос предсказателю: «Кто будет победителем?» Предсказатель подумал-подумал и ответил той самой фразой, что вынесена в заголовок этой главы. Чем вверг упомянутого владыку в тяжкие раздумья. «Великое царство будет разрушено». Чьё? В войне, как известно, участвуют минимум две стороны. Понимай как хочешь. Для нашего повествования не так важно, какой вывод сделал из предсказания тиран, приказал ли он обезглавить хитроумного пророка за неумение чётко выражать мысли, и даже – чем закончилась та давно забытая история. Важно то, что, объявляя войну России, Британская империя могла и не задавать такого вопроса – ответ был выписан на стене палаты общин огненными буквами, подобно библейскому «Мене, текел, упарсин». Или, как не замедлил пояснить другой пророк, ветхозаветный, «мене» – «исчислил Бог царство и положил конец ему»; «текел» – «взвешено на весах и найдено легковесным»; «упарсин» – «разделено царство и дано мидянам и персам». Знать бы ещё, кто выступает в роли мидян и персов… Тут необходим некоторый экскурс в то, что позже назовут геополитикой. Так уж вышло, что во второй половине девятнадцатого века (неважно, реальной или альтернативной истории) в мире имелось всего две по-настоящему великие империи. Нет, были и другие державы, мощные, амбициозные, быстро развивающиеся, или, наоборот, сонные, живущие прошлым, постепенно расползающиеся, как мокрая промокательная бумага. Но именно империй – только две, что бы ни думали о себе в Мехико, Рио-де-Жанейро, Вене или, скажем, в Берлине. Правда, фундаменты у этих империй очень уж разные. Россия – гигантские необжитые просторы, недра, набитые сокровищами, которые не будут до конца разведаны ещё лет двести. И люди, очень много людей – сумрачных, упрямых, готовых истово верить и так же истово сражаться. И ещё – время, которое течёт над всем пространством от Варшавы до Владивостока иначе, чем над остальным миром. И дело тут не в какой-то особой неторопливости, консерватизме русских или их нежелании воспринимать плоды прогресса. Просто так уж получилось. Законы мироздания. Напротив, фундамент, на котором стоит Британская империя, соткан из живых нитей торговых морских путей, составлен из мозаичных кусочков колоний, сшит пунктирами курсов броненосных эскадр и застёгнут на пуговицы факторий, портовых городов и фортов. Он выставлен напоказ всему миру – смотрите, удивляйтесь, завидуйте! Ведь именно на этом стоит и промышленная мощь, воплощённая в мануфактурах, верфях, прокатных станах, и наука оксфордских и кембриджских профессоров, и несметные богатства, состоящие не из золота, а из оборотов торговых компаний, судовых страховок, патентов на изобретения. И, в конечном счёте, из политического влияния, опутавшего, словно паутиной, всю планету. И это, конечно, куда более гибкое, подвижное образование, способное породить новое богатство, силу, власть, нежели то, что составляет опору северного конкурента. Более ликвидное, как сказали бы экономисты совсем другой эпохи. Но ведь ликвидное – значит, более зыбкое, уязвимое, подверженное воздействию извне? Но главное – это, конечно, вера. Не та, что в России – вера в доброго царя, в необъятность просторов и народ-богоносец. Речь о вере «внешней», о некоем единожды установившемся после окончания эпохи наполеоновских войн и Венского конгресса «всемирном договоре», из которого следовало, что Британия – сильнее всех, во всяком случае на морях. Никому и в голову не приходило оспаривать этот постулат. Да, готовились к противостоянию, да, строили потихоньку планы крейсерской войны, отгораживались фортами и береговой артиллерией, но… Британия, господа, правит морями. А вместе с ними и всем миром, потому что морские пути – это и есть то единственное, что связывает мир воедино. Точка. Больше говорить не о чем. А что, если эта вера однажды даст трещину?.. Россия, решаясь на эту войну, рисковала меньше, чем Великобритания. При самом неблагоприятном развитии событий на морских просторах, англичане не имели достаточно войск, чтобы рассчитывать на сколько-нибудь заметный успех на суше. Наоборот, сами они рисковали многим. Слишком многим. Никто ведь всерьёз не верил в возможность поражений Ройял Нэви – и когда это случилось, с ужасом обнаружили, что империя, над которой никогда не заходит солнце, грозит расползтись по швам. Причём в самом буквальном смысле. Суровые вощёные нити коммерческих линий, сшивавших паруса империи, вдруг оказались перехвачены бритвенно-острыми курсами русских клиперов и винтовых корветов. Посланные преподать смутьянам урок броненосные эскадры не вернулись, а если и вернулись, то без сколько-нибудь заметного успеха. И – началось! Прежние союзники и соседи, ещё вчера трепетавшие перед мощью Королевского флота, зашевелились и стали прикидывать: как бы оттяпать у одряхлевшего льва кусок пожирнее? Англичане недаром упорно воевали по всей периферии своей империи – от восставших сипаев до фанатиков аль-Махди и короля зулусов Чаки. Британия не могла позволить себе хотя бы раз продемонстрировать слабость. И в РИ (не забыли ещё значение этой аббревиатуры?) ей это удавалось, и даже тщательно скрываемую слабость Королевского флота с его разномастными, зачастую откровенно неудачными кораблями и архаичными дульнозарядными пушками так никому и не удалось распознать. Но ведь подобные события никогда не происходят вдруг, одномоментно. Так ремонтные бригады пытаются латать расползающуюся под напором воды плотину, затыкают дыры, мечутся от одного места прорыва к другому, масштаб бедствия накапливается и накапливается до тех пор, пока не срывается, подобно лавине, и не хоронит под собой и жалких человеческих букашек, и всё, созданное их руками… X. Особенности королевской охоты Занзибар …ноября 1878 г. Занзибарская столица встретила «крейсерцев» выцветшим от жары небом, тонкими иглами минаретов, зубчатыми стенами оманских фортов, заунывной арабской музыкой и густым лесом мачт в гавани, среди которых опытный глаз капитан-лейтенанта Михайлова сразу же выделил слегка откинутые назад мачты французского колониального крейсера и, чуть дальше, – стеньги и дымовую трубу британского корвета «Сириус». Оба находились здесь как стационеры – Занзибар, отделившийся с 1861 года от могущественного Оманского султаната, лежал на перекрёстке торговых морских путей и, конечно, не мог остаться без самого пристального пригляда морских держав. А ещё здесь сидела заноза, не дающая покоя европейцам. Рынок рабов, самый крупный в Восточной Африке. Из Занзибара «чёрное дерево» вместе со слоновой костью расходилось по всему Востоку – к аравийским шейхам, в Османскую империю, Персию, даже Индию. Покончив с работорговлей в Вест-Индии, европейцы решительно ничего не могли поделать с оборотом живого товара в Восточной Африке и Азии. Занзибарский невольничий рынок по-прежнему оставался одним из самых оживлённых в регионе. Восток решительно не желал отказываться от своих многовековых привычек. – Какая мерзость! – кипятился Греве, когда они возвращались после прогулки по городу. – Была б моя воля, сейчас вооружил бы матросиков и перевешал бы этих скотов на фонарях! – Так нет здесь фонарей, барон! – с усмешкой отвечал его спутник, старший офицер «Крейсера». – Готов побиться об заклад, на весь Занзибар не найдёте ни одного порядочного фонарного столба. – Ну, тогда на пальмах! – продолжал кипятиться Греве. – Уж их-то здесь хватает. Не понимаю, как можно терпеть эдакое свинство?! Куда смотрит командир французского «Инферента»? Вкатил бы разок по дворцу здешнего султана из своих пяти с половиной дюймов – мигом забегали бы и сами головы работорговцев на блюде принесли! А то – встали на бочку и чего-то ждут… Вид чернокожих рабов, мужчин, женщин, детей, которых осматривали, выбирали, словно обычный товар, произвёл на впечатлительного Греве неизгладимое впечатление. – Нельзя, Карл Францевич! – развёл руками старший офицер. – Я бы и сам, признаться, с удовольствием, только команду дайте… Однако ж наш командир отправился сейчас с визитом во дворец, и подозреваю, что говорит он там отнюдь не о невольничьем рынке. По слухам, султан… как его там, не припомните, барон? – Сеид сэр Баргаш ибн Саид аль-Бусаид, – ответил барон. – Весь вечер зубрил.