— Я не имею права подвергать вас опасности. Батюшка будет вам благодарен и я, да благословит вас бог! Но не надо лишнего риска. Я вынослива и не раз ходила за десятки миль пешком просто так, из детской прихоти. Почему же мне не сделать усилие, когда на карте стоит моя жизнь, — вернее, ваши драгоценные жизни? — Да это же кроткая голубка, Джаспер! — объявил Следопыт, не выпуская пальчиков Мэйбл, пока девушка из природной скромности не отняла у него руку. — И до чего же она прелестна! Живя в лесу, грубеешь, Мэйбл, а порой и ожесточаешься сердцем. И только встреча с таким существом, как вы, воскрешает в нас юные чувства и светит нам весь остаток жизни. Думаю, что и Джаспер вам это скажет. Как мне в лесной чащобе, так и ему на Онтарио редко приходится видеть подобное создание, которое смягчило бы его сердце и напомнило ему о любви к себе подобным. Ну-ка, скажи, Джаспер, так это или не так? — Мне, по правде сказать, сомнительно, чтобы можно было еще где-нибудь встретить такую Мэйбл Дунхем, — возразил молодой человек галантно, однако выражение искреннего чувства на его лице говорило о его правдивости красноречивее всяких слов. — И не только в лесах и на озерах не сыскать такой, но даже в поселках и городах. — Давайте оставим тут наши пироги, — снова взмолилась Мэйбл. — Что-то мне говорит, что нам не безопасно здесь задерживаться. — Такая прогулка не по вашим силенкам, девушка, лучше оставим этот разговор. Вам пришлось бы прошагать двадцать миль ночью, в непроглядной тьме, не разбирая дороги, перелезая через корни и пни, пробираясь по болотам и кочкам. Мы оставили бы в траве слишком широкий след и, подойдя к крепости, вынуждены были бы прокладывать себе дорогу с оружием в руках. Нет, подождем могиканина. Уважая мнение того, к кому они в эту трудную минуту обращались за советом и руководством, никто больше не возвращался к этому вопросу. Отряд разбился на группы. Разящая Стрела с женой сидели поодаль под кустами и тихо переговаривались; индеец говорил повелительным тоном, а жена отвечала ему с той униженной покорностью, которая так характерна для подчиненного положения подруги дикаря. Следопыт и Кэп, сидя в пироге, рассказывали друг другу свои многообразные приключения на суше и на море. В другой лодке сидели Джаспер и Мэйбл, и дружба их за один этот час сделала, должно быть, большие успехи, чем при других обстоятельствах это возможно было и за год. Несмотря на опасность, минуты летели незаметно; особенно удивились молодые люди, когда Кэп объявил, сколько времени уже прошло с тех пор, как они ждут. — Кабы здесь можно было курить, — заметил старый моряк, — я был бы предоволен таким кубриком. Наше судно находится в тихой гавани и крепко ошвартовано — его не снесет никакой муссон. Одно горе — нельзя выкурить трубку. — Еще бы — нас сразу же выдал бы запах табака. Какой смысл отводить глаза мингам, принимая все эти меры предосторожности, если они учуют нас носом? Нет, нет, откажитесь от своих привычек и даже от законных потребностей; берите пример с индейцев: чтобы разжиться одним скальпом, они готовы целую неделю голодать… Ты ничего не слышишь, Джаспер? — Это возвращается Змей. — Вот и отлично! Сейчас мы узнаем, чего стоят глаза могиканина. Могиканин появился с той же стороны, откуда пришел и Джаспер. Но, вместо того чтобы направиться на поиски друзей, он, обойдя излучину, чтобы его не увидели с другого плеса, сразу же зашел в кустарник, росший на берегу, и, обернувшись назад, стал внимательно что-то разглядывать. — Змей видит этих гадов! — прошептал Следопыт, залившись своим ликующим беззвучным смехом, и толкнул локтем Кэпа: — Так же верно, как то, что я белый человек и христианин, они клюнули на нашу наживку и засели в кустах у костра. Воцарилось полное молчание: все следили не отрываясь за каждым движением Чингачгука. Минут десять могиканин неподвижно стоял на скале, но тут, видимо, что-то важное привлекло его внимание — он внезапно отпрянул назад, испытующе и тревожно оглядел берег и двинулся вниз по реке, ступая по неглубокой прибрежной воде, смывавшей его следы. Он, очевидно, торопился и был чем-то сильно озабочен, ибо то и дело оборачивался, а затем снова устремлял свой пытливый взор туда, где, по его предположениям, могла быть спрятана пирога. — Окликни его! — прошептал Джаспер, горя нетерпением узнать, чем встревожен делавар. — Окликни, а не то он пройдет мимо. — Как бы не так, как бы не так, паренек, — возразил его товарищ. — Нечего горячку пороть! Если бы что случилось. Змей двигался бы ползком. Господи, благослови нас и просвети своей мудростью! Похоже, что Чингачгук, у которого такое же безошибочное зрение, как у собаки чутье, и в самом деле нас не видит и не замечает нашего тайника. Однако Следопыт торжествовал прежде времени: не успел он произнести эти слова, как индеец, прошедший было мимо зеленой кущи, внезапно остановился, внимательно оглядел искусственные насаждения Следопыта, поспешно повернул назад, наклонился и, осторожно раздвинув ветки, предстал перед путниками. — Ну, как там проклятые минги? — спросил Следопыт, едва друг его подошел достаточно близко, чтобы можно было тихо переговариваться. — Ирокезы… — поправил его рассудительный индеец. — Неважно, неважно: ирокезы, черти рогатые, минги, мингвезы, да любое их иродово племя — дело от этого не меняется. Для меня все эти негодяи — минги. Подойди-ка поближе, вождь, нам надо серьезно потолковать. Друзья отошли в сторону и долго беседовали на языке делаваров. Узнав все, что ему было нужно. Следопыт вернулся к товарищам и поделился с ними полученными сведениями. Могиканин шел по следу враждебных индейцев, направлявшихся к крепости, но вдруг их внимание привлек дым от разложенного Джаспером костра. Тут они сразу же повернули обратно. Чингачгуку пришлось спрятаться, пока весь отряд не прошел мимо, так как индейцы легко могли его обнаружить. К счастью для могиканина, ирокезы были так взбудоражены своим внезапным открытием, что не обратили обычного внимания на лесные приметы. Во всяком случае, все они прошли мимо него вереницей, пятнадцать человек общим числом, легко ступая по следам друг друга, и Чингачгук тут же двинулся за ними. Достигнув места, где тропа могиканина и Следопыта сливалась с общей тропой, ирокезы спустились на берег, должно быть, в ту самую минуту, когда Джаспер скрылся за речной излучиной. Теперь они ясно увидели низко стелющийся дым костра. Рассчитывая подойти к нему украдкой, ирокезы снова углубились в лес и исчезли между деревьями, а Чингачгук, как он полагал, никем не замеченный, воспользовался этим, чтобы спуститься к воде и подойти к излучине. Здесь он остановился, как уже было описано, и подождал, пока ирокезы не окружили костер. — впрочем, они не стали долго мешкать. О намерениях ирокезов Чингачгук мог судить только по их движениям. По-видимому, они скоро догадались, что костер разложен лишь для отвода глаз, и, наспех обследовав это место, разделились на две партии: одна партия вернулась в лес, а человек шесть — восемь спустились к реке и по следу Джаспера направились к прежней стоянке путников. О том, что они предпримут, добравшись туда, можно было только гадать, ибо Змей, понимая всю опасность положения, счел своевременным вернуться к своим друзьям. Судя по кое-каким жестам ирокезов, он предполагал, что они спустятся вниз по реке. Но то была лишь догадка. Когда Следопыт рассказал все это своим спутникам, каждый из его белых товарищей отозвался на его слова так, как диктовал ему жизненный опыт; каждый в поисках средств спасения обратился к своему привычному ремеслу. — Давайте выведем пироги на середину, — горячо предложил Джаспер. — Течение здесь быстрое, да и мы не пожалеем сил, и никто из злодеев за нами не угонится. — А как же нежный цветок, что распустился на поляне, — ужель ему суждено до срока увянуть в лесу? — возразил его Друг, впадая в поэтический речитатив, который он, живя среди делаваров, невольно перенял у них. — Каждый из нас скорее умрет! — воскликнул юноша, и щедрый румянец залил его щеки до самых висков. — Мэйбл и жена Разящей Стрелы лягут на дно пироги, а сами мы, как должно мужчинам, отразим натиск врага. — Ежели что касается весла или гребка, никто с тобой не сравнится, Пресная Вода, но по части подлости и хитрости минги не знают себе равных; лодка быстро летит по волнам, но пуля летит быстрее. — Наше дело — грудью встретить опасность, ведь на нас положился заботливый отец! — Но наше ли дело забывать о благоразумии? — О благоразумии? Как бы слишком большое благоразумие не заставило нас забыть о мужестве! Вся группа стояла на узкой песчаной полоске берега. Следопыт, утвердив в песке приклад "оленебоя", обеими руками держался за дуло карабина, касавшееся его плеча. В то время как Джаспер обращал к нему эти незаслуженные горькие упреки, ни один мускул не дрогнул на лице старшего товарища, и оно сохраняло свой ровный румянец загара, как будто ничего не произошло. Однако от молодого человека не ускользнуло, что пальцы друга, словно тисками, сжали железное дуло: только этим он себя и выдал. — Ты молод и горяч, — возразил Следопыт с достоинством, яснее всяких слов говорившим о его нравственном превосходстве, — а между тем вся моя жизнь протекла среди подобных приключений и опасностей, и мой опыт и мои знания могут противостоять нетерпению мальчика. Что касается мужества, Джаспер, то я воздержусь от запальчивого и несправедливого ответа на твое запальчивое и несправедливое обвинение, так как верю, что в меру своих знаний и опыта ты рассуждаешь, как честный человек. Но послушай совета того, кто уже имел дело с мингами, когда ты был еще ребенком, и знай, что легче обойти их коварство разумом, чем одолеть безрассудством. — Прости меня, Следопыт, — сказал юноша, в порыве раскаяния схватив руку старшего товарища, которую тот не стал отнимать. — Я искренне прошу у тебя прощения. Глупо и несправедливо было с моей стороны осуждать человека, чье сердце так же непоколебимо в Добре, как несокрушимы скалы на берегах моего родного озера. Только теперь щеки Следопыта окрасились ярче, и торжественное достоинство, в которое он облекся, уступив естественному порыву, сменилось выражением сердечной искренности, неразлучной с каждым его чувством. На рукопожатие юного друга он ответил таким же горячим пожатием, словно между ними только что не повеяло холодком: суровые черточки, залегшие меж его глаз, исчезли, и по лицу разлилось обычное выражение ласкового добродушия. — Добро, Джаспер, добро, — сказал он, смеясь. — Я на тебя не сержусь, да и никто не в обиде на твою давешнюю горячность. У меня сердце отходчивое — белому человеку не пристало злопамятство, — но я не посоветовал бы и половину твоих упреков обратить к Змею — он хоть и делавар, но краснокожий, а с ними шутки плохи. В эту минуту чье-то прикосновение заставило Следопыта обернуться: Мэйбл стояла в пироге выпрямившись; ее легкая, ладная фигурка чуть подалась вперед в позе напряженного внимания. Приложив палец к губам и отвернув голову, девушка приникла к просвету в листве, тогда как удочкой, зажатой в другой руке, она чуть коснулась плеча Следопыта. Не сходя со своего наблюдательного поста, проводник мгновенно припал к глазку в листве и шепнул Джасперу: — Это гады минги. Держите ружья на взводе, друзья, но не шевелитесь, словно вы не люди, а мертвый сухостой. Джаспер быстро, но не производя ни малейшего шума, скользнул к пироге и с ласковой настойчивостью заставил Мэйбл лечь на дно, хотя даже ему не удаюсь бы заставить девушку склонить голову так низко, чтобы не следить за приближением врага. Позаботившись о Мэйбл, он стал с ней рядом и поднял ружье наизготовку. Разящая Стрела и Чингачгук подползли к зеленой завесе и, высвободив руки, залегли в кустах неподвижно, как змеи, стерегущие свою жертву, тогда как Июньская Роса, уткнув голову в колени и накрывшись холстинковым подолом, замерла на месте. Кэп вынул из-за пояса пистолеты, но сидел в растерянности, по-видимому, не зная, что делать. Следопыт застыл на своем посту: он заранее выбрал позицию, откуда удобно было целиться в неприятеля и наблюдать за его маневрами. Он и теперь сохранял обычное хладнокровие, которое не давало ему теряться в самые трудные минуты. А положение и впрямь было серьезное. В ту минуту, как Мэйбл коснулась удочкой плеча своего проводника, у речной излучины, ярдах в ста от их убежища, показались три ирокеза. Они шли в воде, обнаженные по пояс, в боевой раскраске, в боевом вооружении. Видно было, что они не знают, в какую сторону податься. Один указывал рукой вниз по течению, другой — вверх, а третий как будто предлагал переправиться на другой берег. Глава V Смерть везде, смерть во всем, Ей подвластно все кругом. Шелли. "Смерть" Это была одна из тех минут, когда сердце останавливается и кровь застывает в жилах. О намерениях своих преследователей путники могли судить только по их жестам да по отрывочным возгласам, выдававшим ярость и разочарование. Ясно было, что часть их повернула обратно к крепости и что, следовательно, хитрость с костром не удалась; но это соображение отступало на второй план перед непосредственной опасностью, угрожавшей путникам, так как индейцы, двигавшиеся вниз по реке, могли открыть их с минуты на минуту. Эти мысли с необычайной ясностью, словно по наитию, промелькнули в голове у Следопыта; надо было принимать какое-то решение, а приняв его, действовать единодушно. Следопыт сделал знак Джасперу и обоим индейцам подойти поближе и шепотом обратился к ним со следующими словами: — Будьте наготове, будьте наготове! Этих дьяволов всего-навсего трое, тогда как нас пятеро мужчин, из коих четверым такие передряги не в новинку. Пресная Вода, ты возьмешь на себя того, кто раскрашен наподобие смерти; Чингачгук займется вожаком, а Разящей Стреле я поручаю самого молодого дикаря. Смотрите же, ничего не спутать: было бы грешно всадить две пули в одного индейца, когда в опасности дочка нашего сержанта. Я буду держаться в резерве, на случай, если появится новый гад или если у кого-нибудь из вас дрогнет рука. Не открывать огня, пока я не дам сигнала. Стрелять будем только в крайности, чтобы не всполошить остальных злодеев, — они, конечно, где-то поблизости. Джаспер, мой мальчик, при малейшем движении у нас в тылу, сразу же выводи пирогу с сержантовой дочкой и греби к гарнизону что есть силы. Авось господь тебя не выдаст. Не успел Следопыт отдать команду, как приближение индейцев потребовало от путников полной тишины. Ирокезы медленно шли по воде, стараясь держаться нависшего над водой кустарника, но вдруг шорох листьев и потрескивание сучьев под ногами возвестили, что по берегу идет другой отряд — на одной линии с первым и шаг в шаг с ним. Так как искусственные насаждения увеличивали расстояние до берега, оба отряда, только дойдя до них, увидели друг друга. Индейцы остановились и вступили в разговор буквально над головами у притаившихся путников. Ничто не защищало наших друзей от взоров неприятеля, за исключением листьев и веток, столь гибких, что они поддавались малейшему движению воздуха, — их в любую минуту могло развеять и унести сильным порывом ветра. К счастью, оба отряда краснокожих — и в воде и на земле — глядели поверх листьев, смешавшихся в сплошной полог и не вызывавших у них подозрений. Быть может, самая смелость выдумки Следопыта способствовала ее успеху. Разговаривали индейцы серьезно, приглушенными голосами, очевидно, боясь непрошеных слушателей. Говорили на наречии, понятном как обоим индейцам, так и Следопыту. Даже Джаспер уловил кое-что из этой беседы. — Река смыла след на иле, — сказал один из индейцев, стоявших в воде так близко от искусственной завесы, что его можно было бы ударить острогой, лежавшей в лодке Джаспера. — Река смыла след так, что даже ингизская собака и та не учуяла бы его. — Бледнолицые удрали в своих пирогах, — заявил индеец, стоявший на берегу. — Быть того не может — ниже по реке их ожидают ружья наших воинов. Следопыт многозначительно переглянулся с Джаспером и, сжав зубы, затаил дыхание. — Пусть мои юноши смотрят зорко, словно у них орлиные глаза, — сказал старый воин, стоявший в реке. — Мы всю эту луну провели на военной тропе, а раздобыли один скальп. С бледнолицыми девушка, а кое-кто из наших храбрецов нуждается в жене. По счастью Мэйбл этого не слышала. Джаспер же нахмурился еще сильнее прежнего, и на щеках у него вспыхнула краска негодования. Разговор умолк. Слышно было, как ирокезы берегом пошли вперед, осторожно раздвигая ветки кустарника, и вскоре шаги их затихли в отдалении. Те же, что стояли в реке, все еще оглядывали берег, и глаза их благодаря причудливой боевой раскраске казались раскаленными углями. Минуты две-три спустя они тоже отправились дальше, но словно нерешительно и с заминкой, как люди, что-то потерявшие. Вот они миновали искусственный заслон, и Следопыт уже раскрыл было рот, чтобы залиться тем ликующим беззвучным смехом, которым благословила его природа и привычка, но торжество его оказалось преждевременным: дикарь, шедший позади, еще раз оглянулся и внезапно остановился как вкопанный: судя по его напряженной позе и пытливому взгляду, что-то в кустарнике привлекло его внимание. К счастью для притаившихся путников, воин, в котором пробудилось подозрение, был еще молод и еще не завоевал доверия своих товарищей. Понимая, что юноше в его годы приличествует скромность и почтительность, он как огня боялся насмешек и презрения, какие вызвала бы поднятая им ложная тревога. Поэтому он не стал звать товарищей, продолжавших свой путь по реке, а в одиночестве подошел к кустам, не сводя с них словно зачарованного взгляда. Несколько листьев, обращенных к солнцу, слегка поникли, и это незначительное отклонение от привычных законов природы сразу же привлекло внимание индейца; чувства дикаря так искушены и обострены, в особенности на военной тропе, что ничтожные мелочи, казалось бы, не имеющие никакого значения, зачастую являются для него путеводной нитью. С другой стороны, именно незначительность замеченного им непорядка в природе помешала ему поделиться с товарищами своим открытием. Если он и в самом деле натолкнулся на что-то важное, пусть лучше никто не оспаривает его славы; в противном же случае он избежит насмешек, до которых так чувствителен молодой индеец. Впрочем, как и всякий лесной житель, юноша был настороже в ожидании возможной опасности или засады и двигался осмотрительно и с оглядкой. Все эти многообразные колебания привели к тому, что молодой ирокез замешкался и, прежде чем он приблизился к кустам настолько, что мог дотронуться до них рукой, обе группы его товарищей ушли вперед на полсотни шагов. Несмотря на свое трудное положение, путники не сводили глаз с ирокеза, на лице которого отражалась борьба разноречивых чувств. Юношу прежде всего манили успех в деле, в котором даже старейшины племени потерпели неудачу, и слава, какая редко выпадает столь незрелому воину, впервые ступившему на боевую тропу; вместе с тем его одолевали сомнения, ибо поникшие листья, казалось, снова встрепенулись, освеженные дыханием ветерка; а в довершение всего прочего его не покидало опасение, нет ли за всем этим скрытой угрозы. Однако так незначительно было действие летнего зноя на лозы кустарника, наполовину погруженные в воду, что, когда ирокез дотронулся до них рукой, ему показалось, что он обманулся в своих предположениях. Желая в этом удостовериться, он осторожно раздвинул ветви и ступил в укрытие, и тут его глазам предстали подобно бездыханным изваяниям спрятавшиеся за ними фигуры. Не успел индеец вскрикнуть и отпрянуть назад, как Чингачгук занес руку, и тяжелый томагавк обрушился на бритую голову врага. Ирокез только вскинул руки, зашатался, рухнул в воду, и поток подхватил его тело, бившееся в предсмертных судорогах. Делавар сделал было героическую попытку вытащить ирокеза за руку в надежде раздобыть его скальп, но тут кровавую струю вместе с корчащейся жертвой закружило и унесло быстриной. Все это было делом одной минуты: события так быстро сменяли друг друга, что люди, менее знакомые с тактикой лесных сражений, чем Следопыт и его товарищи, не знали бы, что и предпринять. — Нельзя терять ни секунды, — негромко, но с величайшей серьезностью заявил Джаспер, выдергивая из воды бутафорские кусты. — Делайте то же, что и я, мастер Кэп, если хотите спасти племянницу, а вы, Мэйбл, растянитесь во весь рост на дне пироги. Сказав это, он сразу схватился за нос лодки, и — по щиколотку в воде — потащил ее вверх по течению, держась ближе к кустарнику и торопясь добраться до речной излучины, чтобы своевременно укрыться от неприятеля. Кэп сзади помогал ему. Вторая пирога, стоявшая у самого берега, должна была отойти следом. Делавар спрыгнул на узкую полоску песчаного берега и затерялся в лесу — на его обязанности лежало следить за неприятелем на этом участке военных действий, тогда как Разящая Стрела сделал своему белому спутнику знак взяться за нос пироги и следовать за Джаспером. Но, дойдя до излучины, Следопыт почувствовал, что пирога вдруг стала легче, и, оглянувшись, не увидел позади тускароры и его жены. У него сразу же мелькнула мысль об измене, но нельзя было терять время, так как заунывный вопль, донесшийся снизу, возвестил яснее всяких слов, что труп молодого ирокеза догнал его товарищей, спустившихся ниже по реке. Прогремел выстрел и Следопыт увидел, что Джаспер, обогнув излучину, пересекает реку, стоя на корме пироги, тогда как Кэп, сидя на носу, изо всех сил помогает ему грести. Достаточно взгляда, промелькнувшей мысли, и решение принято — такова повадка человека, искушенного в превратностях пограничной войны. Вскочив на корму своей пироги, Следопыт сильным гребком вывел ее на быстрину и начал переправляться на тот берег, но только держась ниже по течению, чем его товарищи, подставляя себя под пули ирокезов, — он знал, что соблазн завладеть его скальпом перевесит для них все другие соображения. — Не спускайся ниже, Джаспер! — скомандовал отважный проводник, рассекая воду долгими, сильными и ровными гребками. — Держись курса и приставай к ольшанику на том берегу. Береги сержантову дочку, а злодеев мингов предоставь нам со Змеем. Джаспер помахал ему веслом в знак того, что понял команду, а между тем выстрел следовал за выстрелом, и все они метили в одинокого гребца в ближайшей пироге.