– Он не притворялся. Отравился формальдегидом. Наверное, я читала медицинское заключение и, возможно, разговаривала с ним. Фиброз легких виден на рентгеновских снимках и диагностируется с помощью биопсии. Насколько я помню, тесты показали снижение концентрации кислорода в крови, а спирометрия подтвердила нарушение дыхательной функции. – Спи… Что? – Спирометрия. Измерение жизненной емкости легких. – Понял, у меня, наверно, было то же самое, когда я курил. – Курите и в конце концов получите. – Ладно. Итак, проблема у него была настоящая. Следует ли из этого, что он и сейчас не совсем здоров? – Ну, если держится подальше от формальдегида и других раздражителей, болезнь не прогрессирует. Но это не значит, что он вылечился. Рубцы остаются навсегда. Так что проблема осталась. Насколько серьезная, я не знаю. – У него должен быть врач. Как думаете, в архивных карточках его имя может быть? – Они передаются в архив штата, но как долго там хранятся, не знаю. Вам лучше обратиться к доктору Маркусу. Я в этом деле помочь не могу. – 0-хо-хо. Мне бы хотелось знать ваше профессиональное мнение, доктор Скарпетта. Насколько серьезно он болен? Я к тому, что, может быть, этот парень все еще ходит к врачу или в поликлинику. Может быть, ему прописывают какие-то лекарства. – Курс лечения, конечно, назначен, да вот только выполняет ли он все предписания? При таких заболеваниях важно заботиться о своем здоровье, а самое главное – избегать контакта с больными, держаться подальше от тех, у кого простуда или грипп. При легочных заболеваниях опасно даже воспаление верхних дыхательных путей. Оно может легко перейти в пневмонию. Если он предрасположен к астме, то должен избегать всего, что ее вызывает. Какие-то лекарства ему, несомненно, прописаны. Например, стероиды. Может быть, ему делают противоаллергические инъекции. Может быть, он покупает лекарства без рецепта. Вариантов много. Может быть, он вообще ничего не делает. – Так-так-так, – говорит Браунинг, постукивая ручкой и продолжая жевать. – Я правильно понимаю, что если ему придется бороться с кем-то, то он быстро выдохнется? – Скорее всего так. – Все это продолжается уже больше часа, и Скарпетта очень устала. За весь день она почти ничего не съела. – Он может быть и силен, но его физическая активность ограниченна. Он не может бегать или играть в теннис. Если он долго принимает стероиды, то, возможно, располнел. Большой выносливостью определенно не отличается. – Полицейские переместились к деревянному сарайчику во дворе, и фонарики освещают двери, возле которых стоит мужчина с огромными кусачками. – Мы знаем, что Джилли Полссон была больна. Разве это не должно было его остановить? Он же понимал, что может заразиться, не так ли? – спрашивает Браунинг. – Нет. – Двери сарайчика распахиваются, и лучи фонариков бьют в темноту за ними. – Почему? – Сотовый начинает вибрировать. – Дело в том, что наркоманы в период абстиненции не думают ни о СПИДе, ни о гепатите, ни вообще о какой-либо опасности. Серийных насильников и убийц, когда ими овладевает желание насиловать и убивать, не волнует, что их жертва может быть больна и что они могут заразиться. – Скарпетта достает из кармана телефон. – Так что когда Эдгар Аллан шел убивать девочку, ему было не до гриппа. Извините, мне нужно ответить. – Это я, – говорит Руди. – Кое-что случилось, и я подумал, что вам нужно знать. То дело, которым вы занимаетесь в Ричмонде… Отпечатки совпали с теми, что мы нашли здесь, во Флориде. Личность не установлена. – Кто «мы»? – Мы с Люси. У нас тут одно дельце. Вы не в курсе. Рассказывать не буду. Люси не хотела, чтобы вы знали. Слушая Руди, Скарпетта смотрит в окно и видит, как из сарая выходит кто-то высокий в черном. Марино. Светя фонариком под ноги, он направляется к дому. – Что за дело? – спрашивает Кей. – Я не могу об этом говорить. – Руди молчит, потом вздыхает. – Не могу дозвониться до Люси. Чертов телефон… Не знаю, чем она так занята, но последние два часа не отвечает. – Он еще раз вздыхает. – Покушение на убийство. Одной нашей новенькой, молодой женщины. Когда это случилось, она была в доме у Люси. – Господи… – Скарпетта на мгновение закрывает глаза. – Ситуация не совсем понятная. Я сначала думал, она это инсценировала. Притворилась, чтобы обратить на себя внимание. Но отпечатки на химической бомбе совпали с теми, что мы нашли в спальне. Прогнали через систему и нашли еще одно совпадение. Дело в Ричмонде, убийство девочки. То самое, из-за которого вас вызвали. – Та молодая женщина. Что именно с ней случилось? – спрашивает Скарпетта. Из коридора уже доносятся тяжелые шаги Марино. Браунинг поднимается и идет к двери. – Лежала в постели с гриппом. Дальше не вполне понятно. Ясно только, что он вошел через оставленную незапертой дверь. А потом его спугнула Люси. Случайно вернулась домой. Жертва была без сознания, в шоке… в общем, я толком не знаю. Что случилось, не помнит. Лежала на кровати голая, лицом вниз. – Она сильно пострадала? – Скарпетта слышит приглушенные голоса Браунинга и Марино. Улавливает слово «кости». – Ничего серьезного, только синяки. Бентон говорит, что синяки у нее на спине, на груди и на руках. – Значит, Бентон знает. Все знают, кроме меня. – Она начинает злиться. – И Люси ничего мне не сказала. Почему? Руди колеблется, потом снова вздыхает: – Думаю, тут личные причины. – Понятно. – Извините. Мне не нужно было ничего вам рассказывать, но, похоже, теперь наши дела как-то связаны, и я посчитал, что вам следует знать. Как именно они связаны, понятия не имею, так что не спрашивайте. Скажу только, что ничего более жуткого я еще не встречал. Вы хотя бы представляете, с кем мы имеем дело? Кто он? Какой-то псих? Маньяк? Марино входит в спальню и молча кивает. – Да, псих, – говорит она Руди и кивает в ответ Марино. – Скорее всего белый мужчина по имени Эдгар Аллан Поуг. Тридцать с небольшим. Искать нужно через аптеки. Проверить базы данных. Возможно, ему выписывают стероиды от легочного заболевания. Это пока все, что у меня есть. – Нам больше и не надо, – радостно отвечает Руди. Скарпетта закрывает телефон и смотрит на Марино, думая о том, что ее взгляды на правила меняются почти так же, как меняется освещение в зависимости от сезона или погоды, и то, что представлялось одним в прошлом, в будущем будет представляться совсем другим. Спецы, работающие в «Последней инстанции», могут проникнуть едва ли не в любую базу данных. И делают они это для того, чтобы выслеживать и находить чудовищ, что хуже любого зверя. К черту правила! К черту сомнения и чувство вины, что гложет ее сейчас! Кей засовывает телефон в карман. – Он мог заглядывать во все окно прямо отсюда, из спальни. Мог наблюдать за тем, что происходит в ее доме. Возможно, он видел, как развлекались миссис Полссон и ее муж, в какие игры они играли. И если они – не дай Бог – забавлялись в комнате Джилли, он тоже мог это видеть. – Док? – Марино хмуро смотрит на нее. – Док… – Я к тому, что человеческая натура, испорченная, больная человеческая натура, – странная штука. У того, кто видит, как над кем-то издеваются, может возникнуть желание сделать то же самое. Наблюдение за сексуальным насилием способно спровоцировать психически неустойчивую личность… – О каких играх вы говорите? – вмешивается Браунинг. – Док! – Глаза у Марино горят, как у вышедшего на след зверя охотника. – Там, в сарае, полным-полно мертвецов. Ты бы взглянула… – Вы говорили что-то о другом деле? – спрашивает Браунинг, когда они выходят в узкий холодный коридор. Запах пыли и плесени становится вдруг невыносимым, душащим, и Скарпетта пытается не думать о Люси и ее «личных причинах». Она пересказывает Браунингу и Марино то, что узнала от Руди, но реагируют они по-разному. – Если так, то Поуг, наверное, во Флориде, – говорит детектив, заметно волнуясь. – Уж теперь я его не упущу. – Он останавливается в кухне, словно не зная, что делать, потом снимаете пояса телефон. – Идите, я сейчас буду. Мужчина в синем тренировочном костюме и бейсбольной кепочке проверяет отпечатки на выключателе в кухне; в гостиной слышны голоса других полицейских. У задней двери свалены большие мешки для мусора. Их завязывают и помечают бирками как вещественное доказательство. Скарпетте вспоминается Джуниус Айзе – это ему придется возиться с жутким мусором безумной жизни. – Он что, работает на похоронное бюро? – спрашивает Марино. Задний двор погребен под густым слоем мокрых листьев. – Сарай пo завязку забит коробками и мешками. Знаешь, что в них? Человеческий пепел. Они, конечно, уже простояли здесь какое-то время, но не очень долго. Такое впечатление, что он перетащил все это из какого-то другого места. Скарпетта ничего не говорит, пока они не подходят к сараю. Она берет у одного из полицейских фонарик и направляет луч внутрь убогого склада. В круге света – уже развязанные мешки, из которых высыпается белая зола, кусочки костей и дешевые металлические коробки, покрытые белой пылью. – Думаете, он сам сжег всех этих людей? – спрашивает полицейский, тыча в мешки раздвижным жезлом. Луч ползет через темноту и останавливается на длинных костях и черепе цвета древнего пергамента. – Нет. Разве что у него был где-то собственный крематорий. – Кей переводит луч на заполненную пеплом жестянку из-под сигар. – Обычно прах кремированных возвращают родственникам примерно в таких же дешевых коробках. Хотите что-то более изысканное – покупайте. – Скарпетта снова освещает длинные кости и череп, и череп. Смотрит на них пустыми черными глазницами и усмехается беззубым ртом. – Чтобы полностью сжечь человеческое тело, требуется температура около двух тысяч градусов. – А как насчет тех костей, что не сгорели? – Полицейский указывает жезлом на череп, и хотя жезл в руке не дрожит, Скарпетта видит, что парню не по себе. – Нужно проверить, были ли в последнее время случаи разграбления могил. На мой взгляд, эти кости довольно старые. Уж определенно не свежие. Запаха, который был бы, если бы здесь что-то разлагалось, я тоже не чувствую. – Кей смотрит на череп, и череп смотрит на нее. – Некрофилия, – говорит Марино, ведя лучом по мешкам и коробкам с белой пылью, останками десятков и десятков людей, тем, что накапливалось где-то долгими годами, а потом, относительно недавно, было перевезено и свалено здесь. – Не знаю. – Скарпетта выключает фонарик и выходит из сарая. – Весьма вероятно, что здесь какая-то афера. Может быть, Поуг брался исполнить последнюю волю покойного: рассеять его прах над морем в саду или каком-то другом месте. Получал деньги, а пепел куда-то отвозил. Потом перетащил все сюда. Трудно сказать. Нечто похожее и раньше случалось. Может быть, он занялся этим еще в ту пору, когда работал у меня. Надо бы проверить ближайшие крематории, узнать, не обращался ли Поуг туда с предложениями. Хотя, конечно, никто не признается. – Она поворачивается и идет к дому по мокрым листьям. – Так это все ради денег? – с некоторым сомнением в голосе спрашивает полицейский с жезлом. – Может быть, он так привязался к смерти, что начал убивать сам, – бросает Скарпетта через плечо. Дождь перестал. Ветер стих. Луна вынырнула из-за Туч и бледным осколком стекла висит над покрытой мхом черепичной крышей дома, где жил Эдгар Аллан Поуг. Глава 43 Улицу затягивает туман, и свет ближайшего фонаря едва дотягивается до Кей, чтобы отбросить на асфальт ее тень. Она смотрит через промокший, унылый двор на ярко освещенные окна по обе стороны от двери. Живущие по соседству и проезжающие мимо не могли не видеть, что в доме горит свет. Кто-то должен был видеть и рыжеволосого мужчину. Может быть, у него есть машина, хотя Браунинг сказал, что никакого транспорта на имя Поуга не зарегистрировано. Странно, думает Скарпетта. Либо он разъезжает на краденой машине, либо на своей, но с поддельными номерами. Или вообще обходится без машины. Телефон оттягивает карман. Он маленький и почти ничего не весит, но сейчас, когда на душе тяжело и мысли постоянно возвращаются к Люси, она ощущает его как нечто неуклюжее, лишнее и даже опасное. Надо бы позвонить, но не хватает смелости. Какова бы ни была ситуация в целом, знать детали совсем не хочется. В личной жизни племянницы редко случается что-то хорошее, и какая-то часть Кей только тем и занята, что тревожится, сомневается и укоряет себя за неудачи Люси. Бентон в Аспене, и Люси об этом знает. Знает она и о том, что у Бентона и Кей не все хорошо с того самого времени, как они снова вместе. Скарпетта набирает номер племянницы, и в этот момент дверь открывается, и на темное крыльцо выходит Марино. Видеть его покидающим место преступления с пустыми руками непривычно. В бытность детективом Марино всегда выносил столько пакетов с вещественными доказательствами, сколько могло поместиться в багажнике, но теперь он уже не детектив, и в Ричмонде у него никакой власти нет. А раз так, то пусть другие собирают улики, навешивают бирки и передают собранное в лабораторию. Может быть, они, эти другие, справятся с работой достойно, не пропустят что-то важное и не захватят лишнее, но, глядя на Марино, медленно идущего по занесенной мокрыми листьями дорожке, Скарпетта ощущает свое и его бессилие и прерывает звонок еще до того, как слышит голос автоответчика. – Что будем делать? – спрашивает она, когда он подхрдит ближе. – Сейчас бы сигаретку. – Марино оглядывает неровно освещенную улицу. – Джимбо сыскался. Наш бесстрашный агент по недвижимости. Дозвонился-таки до Бернис Тоул. Она, оказывается, дочь. – Дочь миссис Арнетт? – Точно. Миссис Тоул ничего ни о каком жильце не знает. По ее словам, в доме уже несколько лет никто не живет. И завещание какое-то странное. Подробностей не знаю, но вроде бы выходит так, что семья не может продать дом меньше чем за некую определенную сумму, и Джим говорит, что эти деньги сейчас уже никто не даст. Так что не знаю. Эх, сигаретку бы… Это, наверно, из-за сигарного дыма. Не хотел курить, а вот унюхал – и захотелось. – Что насчет гостей? Миссис Тоул разрешала кому-нибудь пожить в доме?