Охранник внимательно, с профессиональной настороженностью, наблюдал за действиями человека с зонтиком, умудряясь одновременно не выпускать из поля зрения окружающее пространство. Кажется, оснований для беспокойства не было и сейчас. — Смотрите под ноги, здесь ступенька… В помещение театра все трое попали через один из служебных входов. Миновав бесконечный и безликий коридор, единственным украшением которого оказалась шеренга однообразных дверей с номерными табличками, спутники поднялись по чисто вымытой мраморной лестнице. Нужный номер обнаружился в конце следующего коридора, за поворотом. — Салам, уважаемый господин Закатов! Прошу, проходите, присаживайтесь. Человек, шагнувший навстречу гостям, оказался немного моложе бородача: улыбчивый, русоволосый, с широким славянским лицом и с глазами, цвет которых при тусклом электрическом освещении определить было невозможно. Пришедшие ответили на приветствие, и гость обвел взглядом комнату: — Странное место вы выбрали. — А почему бы и нет? Идеальное место для встреч без свидетелей… К тому же мне в некотором роде захотелось сделать вам приятное. — Не понял. — Если не ошибаюсь, в молодости вы и сами имели отношение к актерской профессии? — О, вы очень хорошо осведомлены! В действительности много лет назад, еще при советской власти, молодой комсомольский функционер, выпускник театрального института Ахмед Закатов не только играл на сцене, но и руководил в родной горной республике культурно-массовой работой среди молодежи. Однако вдаваться в подробности собственной биографии, особенно здесь и сейчас, не имело особого смысла. — Присаживайтесь, уважаемый… Оставшись вдвоем за бесшумно и плотно прикрытыми от остального мира дверями, собеседники расположились в черных кожаных креслах напротив друг друга. — Как дела? Как здоровье? — Благодарение Аллаху, — поморщился гость. — Я очень рад, господин Закатов, что вы согласились уделить мне немного вашего драгоценного времени. — Надеюсь, общение будет взаимно полезным. — Мы можем разговаривать достаточно откровенно? — Да, конечно. — Гость качнул бородой и приготовился слушать. — Видите ли, уважаемый господин Закатов, прежде всего мне хотелось бы попросить вас об одной веши… надеюсь, эта просьба не окажется слишком бестактной? — Смотря о чем идет речь. — Поверьте, в высшей степени важно, чтобы не только этот разговор, но и сам факт нашей встречи ни при каких обстоятельствах не стал достоянием гласности. Понимаете? — Пока не очень, — усмехнулся Закатов. — Видите ли, я пригласил вас на эту встречу по собственной инициативе. Однако и у вас и у меня имеются определенные обязательства перед определенными людьми… — Вы хотите сказать, что об этой встрече не догадывается даже ваш… хозяин? — Ахмед Закатов намеренно выделил интонацией последнее слово. Глаза сидящего напротив человека опасно сощурились: он всегда был болезненно, до отчаяния самолюбив, и, если не встал тотчас же и не ушел, хлопнув дверью, значит, причины для этого имелись серьезные. — Я предпочел бы в дальнейшем использовать слово «друг»… если не возражаете. — Хорошо-хорошо, конечно! Серьезный разговор — это не кавказская кухня, тут главное не переперчить и не пережарить. — Как бы то ни было, мы с вами находимся на территории государства, предоставившего многим противникам нынешнего московского режима не только политическое убежище от преследований в России, но и возможность продолжать борьбу… Насколько мне известно, здесь, в Англии, местные мусульманские общины из года в год собирали весьма значительные средства на нужды вооруженного чеченского сопротивления. Однако сейчас, после известных событий, общественное мнение Великобритании… — Вы имеете в виду теракты в лондонском метро? — пригладил бороду Ахмед Закатов. — Совершенно верно. — Вы их осуждаете? — А вы разве нет? — ответил вопросом на вопрос собеседник. — Из-за этих взрывов некоторые наши английские друзья считают теперь преступниками и нас… Однако, надеюсь, это не все, что вы хотели мне сказать, приглашая на встречу? — О, нет, конечно же, не все, уважаемый господин Закатов… Неожиданно что-то громыхнуло — раскатисто и неопасно: звук был приглушен то ли расстоянием, то ли толстыми стенами. — Гроза? — прислушался Ахмед Закатов. За годы, прожитые в эмиграции, он так и не смог привыкнуть к причудам и неожиданностям лондонской погоды. — Нет. — Человек, сидящий напротив него, отрицательно покачал головой. — Просто внизу начинается вечернее представление. — Какое представление? — «Гамлет, принц Датский». Здесь, кстати, любопытная труппа. И режиссер… Не видели еще? — Не довелось, — сокрушенно покачал головой Закатов. Где-то там, в зрительном зале, оркестр исполнял что-то красивое и торжественное, однако сквозь стены проникал лишь тревожный рокот ударных инструментов. — Вот так всегда: война, политика, работа… опять война, а жизнь проходит мимо. Можно даже сказать, уже прошла. — Что значит — проходит, уважаемый? Что значит — прошла? Вслед за молодостью у мужчины, как известно, наступает зрелость. А старость… Вряд ли наши многочисленные враги предоставят нам с вами возможность узнать, что же это за штука — старость. Ахмед Закатов улыбнулся — очень скупо, одними губами: — Враги, да… враги… Знаете, как один умный человек говорил? Он говорил: «Господи, спаси меня от друзей, а с врагами я как-нибудь сам справлюсь!» — Золотые слова… — покачал головой собеседник. И тот, и другой могли привести массу примеров того, как причудливо трансформируются под горным кавказским солнцем привычные, казалось бы, понятия: друг, враг, измена, выгода… Например, оба едва ли не из первых уст знали историю о том, как наряд ОМОНа задержал в зоне боевых действий двух подозрительных бородачей без документов. Сговориться удалось по-божески: всего за тысячу долларов и пять миллионов российских рублей по тогдашнему курсу боевиков отпустили восвояси. Но то ли жадность их обуяла, то ли просто стало — слю-шай! — обидно… Словом, дети гор пришли к родственникам, в республиканскую прокуратуру, созданную из Москвы, но укомплектованную местными кадрами. Там у них с радостью приняли заявление, все показательно оформили, выписали постановления на задержание омоновцев… и отправили гонца к подполковнику, командиру сводного отряда. Отправили не с лихим конвоем военной комендатуры, а с выгодным коммерческим предложением — выкупить дурно пахнущие документы всего за пятнадцать миллионов! И подполковник заплатил. Не сам, конечно: что-то вернули «виновники торжества», что-то пришлось взять из казенных, выделенных на скудное милицейское пропитание сумм… А как прикажете поступить? Мог получиться показательный процесс, а туп столичная комиссия, пресса… Карьера дороже! А прибыль местные товарищи между собой поделили по-честному — долю пострадавшим боевикам, долю в прокуратуру… Еще и с наваром остались. Играть словами, впрочем, можно было еще очень долго — следовало переходить к делу. — Послушайте тогда еще одну умную мысль. Вот ваш писатель Тургенев еще сто пятьдесят лет назад сказал: русский за границей — если не шпион, то дурак! На дурака ты вроде не похож… — А я не русский, — мгновенно отреагировал собеседник. — Я по паспорту — украинец… — Смешно, — оценил его ответ Закатов. — Так чего же вам все-таки надо? — Мне нужны деньги. — Попросите у вашего… друга. — Мне нужно много денег. — Попросите у ваших английских друзей. — Вряд ли они заплатят мне столько, сколько я хочу. Нет, конечно, англичане заинтересуются, однако… однако я почему-то посчитал более правильным и разумным обратиться в первую очередь именно к вам — и к вашим… хозяевам, уважаемый господин Закатов. * * *