— К сожалению… — И не существует никакого устройства со взрывчаткой и ядерными изотопами? — Я попытался проверить слова Митрохина, однако точно выяснить ничего не удалось: свидетели тех событий либо давным-давно умерли, либо действительно ничего не помнят, либо просто не хотят вспоминать… — Тогда что же ты, в конце концов, скажешь своему русскому другу Алексу? — Посмотрим… — На этот раз голос профессора Лукарелли прозвучал не слишком уверенно. Чувствовалось по всему, что с ответом на этот вопрос он и сам еще не определился. — Вообще-то я пообещал, что остальные сведения о советском агенте под кодовым именем Полоний и о точном месте нахождения тайника будут переданы ему только после оплаты. — И как бы ты потом выкручивался, ловкач? — Не знаю, — поморщился итальянец. — Сначала надо было получить свои десять миллионов. А потом я бы, наверное, что-нибудь придумал. — Значит, ты хотел просто-напросто обмануть этих русских? — Мне не очень нравится это слово, но если вы настаиваете… Человек за спиной помолчал — очевидно, обдумывая ситуацию. — Японцы говорят — и обезьяна срывается с дерева, — сказал он вдруг и поинтересовался: — Умирать не хочешь? — Не хочу, — помотал головой Лукарелли. — А придется… — Поверьте, синьор, я могу быть вам очень полезен. — Кому это — нам? — насторожился невидимый собеседник. — Да какая мне разница! Еще какое-то время прошло в молчании. — Когда и как ты должен связаться с этим русским? Телевизионное шоу закончилось, и теперь под тихую грустную музыку на экране сменяли друг друга заставки, показывающие погоду в разных уголках планеты. В немецком городе Гамбурге, например, на завтра обещали переменную облачность без осадков и температуру двенадцать-четырнадцать градусов. По Цельсию, разумеется… — Он всегда сам мне звонит. — На мобильный телефон? — Да, я ему оставил свой номер… — Этот? — Сзади, из-за плеча Лукарелли, опять появилась все та же мужская рука. — Да, — узнал итальянец собственную «Моторолу». — Когда вы разговаривали с ним в последний раз? — В прошлую пятницу, вечером. — О чем? — Алекс сообщил, что человек, интересы которого он представляет, готов заплатить. Однако, по словам Алекса, десять миллионов — это все-таки немаленькие деньги, и ему необходимы какие-то доказательства того, что выставленный на продажу товар действительно есть в наличии… — Товар? — Да, именно так он и выразился, этот русский… — подтвердил господин Лукарелли. — Я сказал, что готов выслушать и обсудить любые предложения. Я попросил дать мне время, чтобы подумать. — Резонно, — согласился голос за спиной. — Но теперь он звонит мне из Лондона каждый день, иногда по несколько раз. — И что же ты ему отвечаешь? — А что я, по-вашему, могу ответить? — пожал плечами Лукарелли. — Я просто не беру трубку… Телевизор неожиданно замолчал — видимо, и здесь не по всем каналам вещают круглые сутки. «Вот и все, — подумал Лукарелли. — Если этот гад сейчас засунет мне в пасть какую-нибудь тряпку и переключит телевизор на работающую программу — значит, не договорились. Разговор окончен, и можно вспоминать отходные молитвы…» Профессор отчетливо представил себе, как пуля, почти без звука, ввинчивается в оцепеневший от ужаса мозг. Может, стоило бы заорать прямо сейчас, не дожидаясь развязки? Однако обошлось. — Наверное, я потом буду жалеть об этом, но… Одним болезненным рывком человек, задававший вопросы, сорвал с запястий профессора, туго скрученных у него за спиной, хромированную цепочку: такие цепочки когда-то использовались в Народной полиции ГДР вместо наручников. Надежно, компактно и очень практично… — Спасибо! Громила с пистолетом-пулеметом предусмотрительно сделал полшага назад — теперь он находился на расстоянии, которое позволяло перечеркнуть короткой очередью любое резкое движение сидящего на стуле пленника. — Спасибо, господа… — Первым делом итальянец принялся растирать кисти рук, восстанавливая кровообращение. Потом дотронулся до подсыхающей корки под носом: — О, мадонна! По-прежнему не оборачиваясь и стараясь не причинять себе лишней боли, Лукарелли занялся ревизией собственного организма — видимых повреждений не обнаружилось, но общее состояние было омерзительным. Ныли и подрагивали мышцы, мутило, до носа не дотронуться… — Следов никаких уже завтра не будет, — успокоил его голос из-за спины. — А пока ты все равно останешься здесь, у нас, под присмотром. На какое-то время. — Я понимаю. — Вот и прекрасно. — Я рассказывал чистую правду! — Надеюсь, милейший господин Лукарелли. Вы, кстати, ничего не хотите добавить к своей печальной истории? Потому что, если вы не были со мной искренним до конца или что-то по неосторожности упустили… ну, тогда вам не позавидуешь, честное слово. — Я рассказал все. Ничего не утаил и могу в дальнейшем… — Hv вот и хорошо. Тогда будем прощаться? На этот раз никаких указаний вооруженному громиле не последовало — тот, кто задавал вопросы, прекрасно справился сам. От удара под основание черепа голова итальянца мотнулась из стороны в сторону, тело обмякло и неторопливо сползло через подлокотник. Подождав, пока седоватый затылок профессора коснется кафельного покрытия на полу, человек за креслом встал и деловито, будто выполняя привычную, давно уже неинтересную процедуру, ударил лежащего ногой в пах. И еще пару раз, но теперь уже целясь по печени и по почкам. Наверное, после такой обработки господин Лукарелли запросто сможет претендовать на оформление инвалидности в профессиональном союзе международных аферистов… Впрочем, в данный момент он все еще был без сознания и на грубость не отреагировал. * * * Единственный по-настоящему надежный способ защитить свои телефонные переговоры от прослушивания — это вообще никогда не пользоваться телефоном. Поэтому Владимир Александрович, когда настало время, назначенное для выхода на связь, просто достал из кармана мобильник, набрал код России, потом еще три цифры, обозначающие оператора сотовой связи, и семизначный номер абонента: — Але? — Слушаю вас… — отозвался приятный девичий голос. Такой голос вполне может быть и у дрессированной секретарши в современном офисе, и у школьницы-переростка, только что вышедшей из ванной коммунальной квартиры. — Будьте добры Максима Ивановича Исаева. — Кто его спрашивает? — Это адвокат Виноградов… Максим Иванович просил сообщить, где и когда будет слушаться дело о взыскании алиментов. — Да, спасибо, я записываю. — Шестнадцатое декабря, четырнадцать часов тридцать минут. Восемнадцатый зал, третий этаж. На всякий случай пометьте себе номер дела: два дробь четыреста тридцать четыре тире ноль шесть… Очень правдоподобная фраза, лишенная какого-либо скрытого смысла — если не знать, что содержит она «контрольное» слово и личный шифр Владимира Александровича. Далекая собеседница сверилась с чем-то. И после небольшой заминки сообщила: — Максима Ивановича, к сожалению, нет в городе. Что-то еще передать?