Пока я топталась на пороге и грызла ногти, Доггер бросил на меня взгляд, который можно было определить только как упрекающий, и скрылся во мраке комнаты, чтобы одеться. Через пять минут мы стояли на дорожке в огороде. Было очевидно, что Доггеру трупы не в новинку. Как будто занимаясь этим всю жизнь, он опустился на колени, прижал два пальца к шее трупа, проверяя пульс. Медленно поднявшись на ноги, Доггер вытер руки, словно от грязи. — Я сообщу полковнику, — сказал он. — Разве нам не надо позвонить в полицию? — спросила я. Доггер провел длинными пальцами по небритому подбородку, словно размышляя над вопросом вселенского значения. На пользование телефоном в Букшоу были наложены строгие ограничения. — Да, — наконец ответил он, — полагаю, надо. Мы вместе медленно направились в дом. Доггер поднял телефонную трубку, прижал к уху, но я видела, что он крепко держит палец на рычаге. Его рот открылся и закрылся несколько раз, и лицо побледнело. Рука начала дрожать, и я испугалась, что он сейчас уронит трубку. Он беспомощно взглянул на меня. — Ладно, — сказала я, забирая у него телефон, — я сделаю. — Бишоп-Лейси 211, — произнесла я в трубку. Ожидая соединения, я думала, что Шерлок улыбнулся бы такому совпадению. — Полиция, — отозвался официальный голос на том конце линии. — Констебль Линнет? — уточнила я. — Говорит Флавия де Люс из Букшоу. Я никогда этого раньше не делала и была вынуждена полагаться на то, что слышала по радио и видела в кино. — Хочу сообщить о смерти, — продолжила я. — Возможно, вы могли бы прислать инспектора? — Может быть, вам требуется «скорая», мисс Флавия? — поинтересовался он. — Обычно мы не отправляем инспектора, если обстоятельства смерти не подозрительны. Подождите, я найду карандаш… Повисла сводящая с ума пауза, пока я слушала, как он копается в канцелярских принадлежностях. — Теперь назовите мне имя умершего, медленно, сначала фамилию. — Я не знаю, как его зовут, — ответила я. — Это незнакомец. Это была правда: я не знала его имени. Но я опознала — слишком хорошо опознала — тело в огороде. Тело с рыжими волосами, тело в сером костюме — это тот самый мужчина, за которым я шпионила через замочную скважину. Человек, которого отец… Но я вряд ли могла сказать об этом полиции. — Я не знаю его имени, — повторила я. — Никогда прежде его не видела. Я переступила черту. Миссис Мюллет и полиция прибыли одновременно, она пешком из деревни и они на синем «воксхолле». Под колесами затормозившего автомобиля захрустел гравий, передняя дверца распахнулась, и на дорогу вышел человек. — Мисс де Люс, — сказал он так, словно произнося мое имя вслух, получал надо мной власть. — Можно называть вас Флавией? Я согласно кивнула. — Я инспектор Хьюитт. Ваш отец дома? Инспектор оказался человеком довольно приятной наружности, с вьющимися волосами, серыми глазами и несколько бульдожьим видом, напомнившим мне Дугласа Бэйдера, аса-истребителя, чьи фото я видела в выпусках «Иллюстрированной войны», лежавших в гостиной. — Да, — ответила я, — но он недоступен. — Это слово я позаимствовала у Офелии. — Я отведу вас к трупу сама. Миссис Мюллет уронила челюсть и вытаращила глаза. — Боже мой! Прошу прощения, мисс Флавия, но как можно! Если бы на ней был надет передник, она бы закрыла им лицо и убежала, но вместо этого она вкатилась в открытую дверь. Двое мужчин в синих костюмах, которые до этого, словно в ожидании указаний, сидели на заднем сиденье машины, начали выбираться наружу. — Детектив-сержант Вулмер и детектив-сержант Грейвс, — представил их инспектор Хьюитт. Сержант Вулмер был неповоротлив и коренаст, со сломанным носом профессионального боксера; сержант Грейвс — маленький живой блондин с ямочками на щеках, он улыбнулся, пожимая мне руку. — А теперь будьте добры… — сказал инспектор Хьюитт. Детективы-сержанты достали чемоданы из багажника «воксхолла», и я провела торжественную процессию через дом в огород. Показав, где тело, я зачарованно наблюдала, как сержант Вулмер распаковал и установил на штатив камеру, его толстые, как сосиски, пальцы совершали неожиданно тонкие, едва заметные движения, настраивая аппарат. Пока он делал общие снимки огорода, особенное внимание уделяя грядке с огурцами, сержант Грейвс открыл потертый кожаный чемодан, в котором ряд за рядом аккуратно выстроились бутылочки и в котором я углядела упаковку прозрачных конвертов. Я жадно, чуть ли не истекая слюной, придвинулась поближе, чтобы рассмотреть все подробности. — Скажи, Флавия, — попросил инспектор Хьюитт, осторожно углубляясь в огурцы, — не могла бы ты попросить кого-нибудь сделать нам чаю? Видел бы он выражение моего лица. — Мы с раннего утра на ногах. Возможно, ты могла бы быстренько что-нибудь сообразить для нас? Вот так всегда. С рождения и до смерти. Без единого доброго слова единственную особу женского пола в поле зрения сослали кипятить воду. Сообразить что-нибудь, в самом деле! За кого он меня принимает… За служанку? — Я посмотрю, что можно сделать, — ответила я. Надеюсь, холодно. — Благодарю, — сказал инспектор Хьюитт. Потом, когда я двинулась в сторону кухни, он крикнул вдогонку: — Да, Флавия! Я ожидающе обернулась. — Мы зайдем в дом. Не возвращайся сюда. Ну не нахальство, а? Чертов наглец! Офелия и Дафна уже сидели за столом и завтракали. Миссис Мюллет проговорилась, и у них было достаточно времени, чтобы изобразить равнодушие. На губах Офелии все еще не было ни единого признака действия моего препарата, и я сделала себе мысленно заметку записать попозже время и результаты наблюдения. — Я нашла труп на огуречной грядке, — поведала я им. — Как это на тебя похоже, — заметила Офелия, продолжая приводить в порядок брови. Дафна дочитала «Замок Отранто» и погрузилась в «Николаса Никльби». Но я заметила, что она покусывает губу — верный знак недовольства. Повисло напряженное молчание. — Там было много крови? — наконец поинтересовалась Офелия. — Нет, — ответила я, — ни капли. — Чье это тело? — Не знаю, — сказала я, радуясь возможности одновременно сказать правду и умолчать. — Смерть совершенного незнакомца, — продекламировала Дафна на манер диктора Би-би-си, отвлекшись от Диккенса, однако заложив пальцем страницу, которую читала. — Откуда ты знаешь, что это незнакомец? — поинтересовалась я. — Элементарно, — ответила Дафна. — Это не ты, не я и не Фели. Миссис Мюллет на кухне, Доггер в саду с полицейскими, а отец еще пару минут назад был наверху и плескался в ванной. Я чуть не сказала ей, что это меня она слышала в ванной, но решила не делать этого: любое упоминание ванной неизбежно вызывало колкости в адрес моих гигиенических привычек. Но после утренних событий в огороде я почувствовала внезапную необходимость помыться. — Судя по всему, его отравили, — сказала я. — Имею в виду незнакомца. — Дело всегда в яде, да? — заметила Фели, играя с прядью волос. — Во всяком случае, в жутких низкопробных детективных романах. В таком случае он совершил роковую ошибку, попробовав стряпню миссис Мюллет. Когда она отодвинула липкие остатки вареного яйца, что-то заискрилось в моей памяти, словно вспыхнули дрова в камине, но до того, как я успела понять, в чем дело, мысль исчезла. — Послушайте, — сказала Дафна, зачитывая вслух. — Фанни Сквирс пишет письмо: «…мой папаша — одна сплошная маска из синяков синих и зеленых, а также две парты поломаны. Нам пришлось отнести его вниз в кухню, где он теперь лежит… После того как ваш племянник, которого вы рекомендовали в учителя, учинил это моему папаше и прыгнул на него с ногами и выражался так, что мое перо не выдержит, он с ужасным неистовством напал на мою мамашу, швырнул ее на землю и на несколько дюймов вогнал ей в голову задний гребень. Еще бы немножко, и он вошел бы ей в череп. У нас есть медицинское свидетельство, что если бы это случилось, черепаший гребень повредил бы мозги». Теперь послушайте вот этот отрывок: «После этого я и мой брат стали жертвами его бешенства, от которого мы очень сильно пострадали, что приводит нас к терзающей мысли, что какие-то повреждения нанесены нашему нутру, в особенности раз никаких знаков снаружи не видно. Я испускаю громкие вопли все время, пока пишу…»[11] С моей точки зрения, это классический случай отравления цианидом, но я была не в настроении делиться своими прозрениями с этими двумя невежами. — «…испускаю громкие вопли все время, пока пишу…», — повторила Дафна. — Подумать только!