Спустя пятнадцать минут Берестов вернулся — живой, здоровый и… кажется, неуволенный? Варя даже не заметила, как привстала и, зависнув над баррикадой, спросила, глядя прямо на Илью: — Всё в порядке? Он поднял голову от компьютера и посмотрел на неё. Варя смутилась, но паники почему-то не было. — Да, конечно, — ответил Берестов и чуть улыбнулся. — Я же говорил, мы с Юрьевским ещё в выходные пришли к консенсусу. Он сейчас мой прогул и не обсуждал, надавал только указаний. — Знаешь, как мой папа называет всякие указания от начальства? — сказала Варя, сама на себя удивляясь: она так и не села на место, чтобы скрыться за баррикадой, а продолжала стоять. — Указявки. Илья тихо засмеялся, и глаза его потеплели. — Интересный у тебя папа. Чувствую, большой оригинал. — Да, — кивнула Варя. — Он немного не от мира сего, но хороший человек. И смешной до ужаса. — Она наконец опустилась на своё место и продолжила, косясь на баррикаду: — А я Оле сказала, что мы с Дятлом в субботу придём в гости. — Это замечательно, Варь. Она немного помялась, повертелась на стуле, повздыхала… и всё же спросила: — А ты придёшь? — Если ты не возражаешь, — раздался из-за перегородки спокойный голос Ильи. — Нет-нет, — сказала девушка быстро. — Я… наоборот. — Тогда приду. Ну вот. Кажется, с её души свалился ещё один камень… 32 В конце рабочего дня они, не сговариваясь, вместе начали собираться и вместе же направились к выходу: Илья чуть впереди, Варя сзади. И совершенно не заметили многозначительных взглядов, которыми обменялись Мишин и Юрьевский, вышедшие из кабинета Сергея. Сев в машину, Варя пристегнулась и немного неуверенно покосилась на Илью. — Слушай… а можно… личный вопрос? Он, кажется, слегка удивился, но кивнул. — Конечно. — Нога… она тебе не мешает водить машину? — Нет, — покачал головой Берестов, явно ничуть не обидевшись. — Не мешает. И вообще почти ничему не мешает. Болит только, если ударишься или слишком долго ходишь. Ещё иногда ноет при плохой погоде, но терпимо. Знаешь же, бывают люди, у которых голова болит, когда погода меняется? А у меня вот нога. — Знаю-знаю, — усмехнулась Варя. — Я такой людь как раз. Чуть что — и башка раскалывается. — Ну вот. У Оли, например, хронический насморк, у её мужа зрение ни к чёрту с детства. У Полины — гастрит, а у Вовки плоскостопие, его даже в армию не взяли. У каждого человека что-то есть, и тем не менее к немногим относятся так, как ко мне. — Я поняла, — сказала Варя тихо. — Я очень хорошо понимаю, правда. У тебя просто внешнее проявление… ярче, что ли, острее. Когда человека видишь в первый раз, не можешь угадать, есть ли у него плоскостопие или гастрит. А хромоту замечаешь сразу. И невольно начинаешь сочувствовать. — Угу, — Илья чуть поморщился. — Особенно прикольно бывает, когда мне женщины уступают места в общественном транспорте. В том числе беременные. Я ещё и по этой причине решил учиться водить машину — невозможно было ездить в метро и автобусах, тошно до ужаса. Будто я не парень молодой, а дедуля с клюкой. Вот и пошёл в автошколу. Хоть вождение и не моё совершенно, но пришлось научиться. — А почему не твоё? — удивилась Варя. — Обычно мужчинам нравится… — Значит, я неправильный мужчина, — хмыкнул Берестов. — Мне это всегда было не по душе. Но сама понимаешь, сколько не очень приятного мы порой вынуждены делать… Вождение — не самая ужасная на свете вещь. — Это точно, — согласилась Варя. — Я, кстати, тоже не люблю водить машину. Но пришлось учиться: когда Дятел родился, его надо было возить то в одно место, то в другое… — А родители на что? — удивился Берестов, и девушка засмеялась. — Мой папа и машины — вещи несовместимые. Он рассеянный до ужаса… И хорошо, что сам это понимает, а то не дожил бы до своего возраста, врезался в какой-нибудь столб. А Ирина… тут вообще беда. Она бы и рада научиться, но её с детства в автомобилях укачивает так, что она из обычной женщины превращается в бледную поганку. — Говорят, когда сам водишь, не укачивает… — Говорят, — кивнула Варя. — Вот только у неё нет ни малейшего желания эту теорию проверять, да и у меня тоже, если честно. Мне проще самой отвезти Кешу, куда надо, чем потом Ирину реанимировать. Была ещё одна причина, но Варя решила о ней не говорить. Когда сам растёшь без мамы, не пожелаешь этого никому другому, особенно родному брату. Поэтому Варя, как могла, берегла мачеху. А если бы Ирина водила машину, Варя, наверное, с ума бы сошла от беспокойства. — А можно теперь мне личный вопрос? — спросил Илья, и девушка сразу напряглась. Какой ещё личный вопрос?.. — Ну… можно, — ответила Варя осторожно и смутилась, уловив понимающую усмешку на губах собеседника. — Только не обижайся, пожалуйста. Я хотел узнать… ты не ходила к психотерапевту после… — он на секунду запнулся, но всё же закончил: — …После изнасилования? Варю чуть затошнило. — Нет. — А… почему? Она вздохнула. — Это сложно объяснить, но я попробую, если тебе интересно… — Интересно, Варь. С полицией я понял, но врач же не полиция. — Не полиция. И всё же… Там надо раскрываться, рассказывать о себе. У меня это не получается. Совсем не получается. Я пробовала дважды… В двенадцать и девятнадцать лет. В первый раз — после смерти мамы: даже папа со своей рассеянностью умудрился заметить, что я неделю молчу, и отвёл меня к психотерапевту. Я плохо помню, что она мне говорила… помню только, что легче не стало. Знаешь, когда стало? — Когда? — тихо переспросил Илья, и Варя улыбнулась. Немного горько, но улыбнулась. — Когда я разбила у нас дома всю посуду. Всю, до последней тарелки. Соседи даже ментов пытались вызвать, но те не поехали, сказали, что громить собственную квартиру посреди бела дня в нашей стране никому не запрещено. Даже пошутили, сказали: мол, звоните, если начнут посудой из окна швыряться… Варя смутно помнила тот день. Что-то её тогда взбесило… Кажется, в школе упомянули про предстоящее родительское собрание, что о нём нужно сообщить «вашим мамам». И Варю будто взорвало изнутри. Отец, вернувшись после работы домой, оглядел разгромленную квартиру уставшими глазами и сказал: «Дочур… а хочешь, завтра в зоопарк сходим?» Варя, ожидавшая отцовской ругани, тогда оторопела… и согласилась. Именно там, шагая по территории зоопарка под руку с папой, она по-настоящему осознала, о чём её перед смертью просила мама. И вспомнила, что у неё всё-таки остался человек, которого можно любить и о котором нужно заботиться. И поняла, что этому человеку плохо не меньше, чем ей. — А второй раз? — А? — Варя вынырнула из собственных воспоминаний и помотала головой, чтобы прогнать из головы образ себя двенадцатилетней. — А второй раз… Я тогда в институте училась, влюбилась без памяти в одного… придурка. Конечно, он для меня в то время придурком не был. Мы встречались, я даже жить с ним начала. Готовила ему, рубашки гладила и вообще думала, что это навсегда. А Стас… так его звали… я ему нужна была только для интимных и кулинарно-убирательно-гладильных услуг. Он из богатеньких был, крутой весь, как яйцо. Ну и однажды надоела я ему, другую телочку себе присмотрел. А я ещё тогда сильно переживала из-за отца и Ирины — он меня только-только с ней познакомил… В общем, Стас придумал очень оригинальный способ от меня избавиться. Привёл одного из своих крутых друганов и предложил заняться сексом втроём. Илья издал невнятный звук, похожий на сдавленное рычание. — Стас знал, что я не соглашусь, и поставил условие: мол, либо ты всех моих друзей обслуживаешь, либо выметайся. Я, конечно, была в то время наивной, — Варя усмехнулась, — но не до такой степени. Убежала из его квартиры, даже вещи не собрав. И так разнервничалась, что попала в больницу. С кровотечением. Там мне и сказали, что я была беременна. — Господи… — пробормотал Илья и повёл плечами, будто его что-то душило. — Угу. Вот после этого я и попробовала походить к психотерапевту второй раз… То же самое. Не могу я нормально раскрыться незнакомому человеку. И не помогает мне это совсем. — А что помогло? — спросил Берестов глухо. — Знаешь, как это ни странно, — Ирина. Она меня тогда в больнице часто навещала, почему-то совершенно не обращая внимания, что я с ней довольно грубо обхожусь. Позже я поняла, что она просто очень мне сочувствовала. Моя мачеха не идеальный человек, но сердце у неё есть. Ирина разговаривала со мной об отвлечённых вещах, приносила какую-то еду, и мы её вместе хомячили. А потом стала учить меня рисовать. — Рисовать? — Ага. Она ведь художница. Стены в квартирах расписывает, картины малюет, для журналов рисует. Очень талантливая. Узнала, что я совсем не умею рисовать, и начала меня учить. И рисование мне тоже помогло… А потом выяснилось, что она беременна, через девять месяцев родился Дятел — и мне стало не до своих проблем. Илья какое-то время молча крутил руль, гипнотизируя взглядом дорогу. И, когда они уже подъезжали к Вариному дому, спросил: — А что… с этим Стасом? — Понятия не имею. Я его не видела с тех пор, как институт закончила. Думаю, всё у него прекрасно. Нет, даже не так. Всё у него зашибись. Берестов мрачно усмехнулся, паркуясь возле подъезда дома, где жила Варя.