Страшным шумом пробужден: «Царь ты наш! Отец народа! — Возглашает воевода, — Государь! проснись! беда!» — — «Что такое, господа? — Говорит Дадон, зевая, — А?.. Кто там?.. беда какая?» Воевода говорит: «Петушок опять кричит, Страх и шум во всей столице». Царь к окошку, — ан на спице, Видит, бъется петушок, Обратившись на восток. Медлить нечего: «Скорее! Люди, на конь! Эй, живее!» Царь к востоку войско шлет, Старший сын его ведет. Петушок угомонился, Шум утих, и царь забылся. Вот проходит восемь дней, А от войска нет вестей: Было ль, не было ль сраженья — Нет Дадону донесенья. Петушок кричит опять. Кличит царь вторую рать. Сына он теперь меньшого Шлет на выручку большого; Петушок опять утих. Снова вести нет от них, Снова восемь дней проходит; Люди в страхе дни проводят, Петушок кричит опять, Царь скликает третью рать И ведет ее к востоку, Сам не зная, быть ли проку. Войска идут день и ночь; Им становится невмочь. Ни побоища, ни стана, Ни надгробного кургана Не встречает царь Дадон. «Что за чудо?» — мыслит он. Вот осьмой уж день проходит, Войско в горы царь приводит И промеж высоких гор Видит шелковый шатер. Все в безмолвии чудесном Вкруг шатра; в ущелье тесном Рать побитая лежит. Царь Дадон к шатру спешит… Что за страшная картина! Перед ним его два сына Без шеломов и без лат Оба мертвые лежат, Меч вонзивши друг во друга. Бродят кони их средь луга, По протоптанной траве, По кровавой мураве… Царь завыл: «Ох, дети, дети! Горе мне! попались в сети Оба наши сокола! Горе! смерть моя пришла». Все завыли за Дадоном, Застонала тяжким стоном Глубь долин, и сердце гор Потряслося. Вдруг шатер Распахнулся… и девица, Шамаханская царица, Вся сияя, как заря, Тихо встретила царя. Как пред солнцем птица ночи,