— Ты сказал, что боишься высоты, — напоминаю ему, прикрывая дверь ванной. — Ах, да, точно, — кивает парень. — Нет, как боялся, так и боюсь. Это хроническое. — Он блокирует свой мобильный и кладет его на стол. — А ты знаешь, что наш Луи взошёл на трон в четыре года? — в который раз поражает меня стремительной сменой тематики наших бесед. — А нам пить только с двадцати одного разрешают. — И правильно! Взгляни на Ханну, — киваю в сторону кровати. — Точно, — Эйден тихо смеётся, откидывается в кресле и пристально смотрит на меня. — Спасибо тебе, Скарлетт. — За что? — Что не бросила ее, — бросает взгляд в сторону спящей сестры. Я хмыкаю, усаживаясь рядом с подругой. — И как, по-твоему, я могла это сделать? — И правда. Никак. Моей сестре повезло с тобой. Выгнув бровь, я задерживаю взгляд на Эйдене, ожидая продолжения. Но он молчит. — Что? Это все? Никакого подкола? — подначиваю его. Он уже дважды за одну неделю благодарит меня. И, учитывая, что это вдвое больше, чем за все предыдущие десять лет, я имею полное право ожидать от него чего-то подобного. — Нет. Зачем? — Эйден пожимает плечами и выглядит немного удивленным. — Ты правда хороший друг… и ты добрая, и… — Бог ты мой, он назвал меня доброй! Да что это с ним? Его губы приоткрываются, но он так и не договаривает, отводя взгляд, смотрит на полку, где стоит несколько книг, и снова переводит тему: — Что это? Си-ди? — тянется к стопке боксов с дисками рядом с книгами. — Ты это слушаешь? — проводит пальцем по боксам и, подцепив один из середины, аккуратно вытаскивает его. — Нет, это диски моей мамы, — поясняю в ответ. — Она любила музыку потяжелее, особенно дойчрок. Я несколько раз пыталась послушать, но, если честно, от него у меня болят уши, — распахнув глаза, касаюсь уха и понимаю, что полотенце все еще на мне. Представляю, как нелепо я сейчас выгляжу. — Скучаешь по ней? — спрашивает парень. Я киваю. — Да… Но чаще злюсь. Нет, не на нее, — добавляю, заметив озадаченный взгляд Эйдена. — И ни кого-то конкретного. Просто злюсь от того, что ее слишком рано не стало. Потому что это… несправедливо. Пожимаю плечами и распускаю тюрбан из полотенца. Влажные волосы темными волнами опускаются мне на плечи и касаются лица. — Какая она была? — интересуется Эйден, наблюдая за тем, как я сушу волосы, перекинув их на одно плечо. — Она была… — я приостанавливаю свои манипуляции, подбирая слово поточнее, — она была крутая. Да, моя мама была очень крутая! Независимая и сильная. Она была фрилансером, переводила книги для нескольких издательств с норвежского… В основном, нон-фикшн, иногда детективы. Те книги рядом с дисками, — перевожу взгляд на полку, — это ее работа. — Круто, — Эйден, забив на оригинальность, тоже смотрит на полку. — Да… Но я… почти не знала ее… Мама заболела, когда мне было шесть. Два года она боролась за жизнь, но болезнь оказалась сильнее. И… если бы не Эдди… — грустно улыбаюсь. — Эдисон замечательная, но она… не мама. — И что-то мне подсказывает, что твоя тетя не слушает немецкую музыку, — подмечает Эйден. — Нет, что ты! — я отмахиваюсь от его слов. — Но она преданная фанатка Джони Митчелл. — Теперь понятно, откуда у тебя страсть к пению. Одни меломаны в роду. — Да никакая это не страсть. Я просто… — с моих губ слетает вздох, — пою. Потому что не могу не петь. — А я о чем говорю… Можно послушать? — Эйден приподнимает бокс, зажатый между пальцами. Его темные брови сходятся на переносице. — Сейчас? — удивлённо смотрю на него. Ему что больше заняться нечем? — Мне любопытно узнать, что слушала твоя крутая мама, — отвечает парень. — Ладно. — Я пожимаю плечами, а, когда загружается мой ноутбук, и Эйден вставляет диск в дисковод, встаю и вынимаю из кармана толстовки, лежащей в ногах Ханны, спутанные проводки наушников. — Воткни гарнитуру, — передаю ему их. Кислотно-розовый цвет проводов вызывает на лице Эйдена улыбку. — Какие… симпатичные, — говорит он. Пару минут, стоя рядом с ним, я наблюдаю за тем, как Эйден слушает «мамину» музыку. Он выглядит сосредоточенно и естественно, и в какой-то момент начинает отбивать ногой ритм. — Это не немцы, — констатирует он по прошествии времени. — Текст на английском. Хорошо играют. Вот, послушай. Протягивает мне второй наушник. Я беру его и наклоняюсь над парнем. Эйден подпирает голову ладонью, внимательно меня разглядывая. Его лицо оказывается в нескольких дюймах от моего. Я слушаю часть куплета и припев, и не могу с ним не согласиться. Песня мне не знакомая, но голос мужчины, проникновенный и немного хрипловатый, невероятно очаровывает. И почему я раньше этого не слышала? — Да, солист классный… — киваю в такт музыки, — и гитарное соло… — и восхищённо заявляю: — Действительно здорово! Я продолжаю слушать песню. Там уже нет слов, но гитарист творит что-то нереальное. Его игра напоминает чистый полет фантазии, раскрашивая трек новыми яркими красками. Это волшебно и невероятно талантливо. — Эй, Брукс, приём, — Эйден скребёт пальцем по моей руке чуть ниже локтя, привлекая внимание. Я вынимаю наушник. — Смотри, — он удерживает в длинных пальцах вкладыш из бокса, обычную бумажку с логотипом производителя, но я замечаю там несколько строк, написанных мелким отрывистым почерком. — «Самой красивой девушке Чикаго». И ниже: «Пэм, спасибо за незабываемые дни и ночи. Джек. Апрель две тысячи первого», — читает Эйден. — Памела — так звали твою маму? — Да! Дай сюда! — забираю из его рук исписанный квадратик глянцевой бумаги и приступаю к вычислениям. — Нет, — тихо бормочу, не желая верить во все происходящее. — Но… нет, точно нет. Быть этого не может! Пробормотав это, устремляю взгляд на монитор, где прыгают разноцветные столбики эквалайзера. Снова нащупываю наушник и вставляю в ухо. Играет другой трек, быстрый и энергичный, но голос все тот же. Эдди говорила, что моим отцом мог быть парень из третьесортной рок-группы. Но эту группу не назовешь таким словом. Они обалденно играют! Интересно, этот солист и есть тот самый Джек? Или он гитарист? — Эй, Брукс, все нормально? — Эйден осторожно дотрагивается до моего плеча. Я снова расстаюсь с наушником и качаю головой, находясь в полном замешательстве. — Не знаю… Я… просто… подумала. — О чем? — Неважно. — Ты знаешь, кто этот Джек? — Эйден касается пальцами уголка вкладыша, который я все еще держу в руках. — Нет, — в этом я точно уверена. — Но… Мне ничего не известно о том, кто был мой отец. А от Эдди я слышала, что мама перед моим рождением недолго встречалась с одним парнем — музыкантом. Не знаю, зачем я все это ему рассказываю. Но Эйден, вроде как, стал соучастником моего открытия, и мне нужно с кем-то поделиться своими сомнениями и догадками. — Так ты думаешь, этот Джек может оказаться твоим отцом? Ох, ни х*** себе! — выругавшись Эйден, с опаской смотрит на меня. — Извини, я хотел сказать, что это… чёрт, как это назвать, Брукс? — Бредово? — я неуверенно улыбаюсь. — Нет! Я бы сказал, интригующе. — Он поднимается из кресла и предлагает: — Тебе стоит присесть. — Э-э-э, хорошо, — вздыхаю я, усаживаясь. Затем наблюдаю, как парень подходит к прикроватной тумбе и, приподняв ее, тащит к столу прямо вместе с книгами и моим дневником. Я тут же вскакиваю, тороплюсь собрать книги в одну стопку так, чтобы дневник оказался в середине, и перекладываю все на стол со своей стороны. Эйден усаживается на тумбу лицом ко мне. — Так ты впервые видишь это… послание? — интересуется он, имея в виду те несколько рукописных строк восемнадцатилетней давности. — В том-то и дело! — говорю со смесью удивления и досады в голосе. — Эти диски столько лет здесь валялись, а мне даже не хватило ума проверить все боксы… Так странно, что ты выбрал именно этот диск… — Я беру паузу. — Знаешь, кроме Эдди мне не с кем поговорить о маме. Ведь все, что я о ней знаю… ее музыка, ее переводы. А, по большей части, это обрывки детских воспоминаний. Бесконечные тусовки в нашей квартире, аромат китайской еды на вынос и снова музыка… — Я неожиданно смеюсь, вспомнив эпизод из детства, который тороплюсь озвучить: — А еще я чётко помню, как однажды уснула на коленях одного байкера. — Вот это да, Брукс! А ты грязная штучка! — смеётся Эйден. Я фыркаю в ответ, но затем тоже смеюсь. Это реально прозвучало слишком двусмысленно. — Мне тогда было пять или около того, — уточняю я. — Он был весь в татуировках и с такой густой бородой. Я думала, что это Санта замаскировался, чтобы никто его не узнал. — Татуированный Санта? Ты серьезно?! — Эйден снова прыскает смехом. — Ну что скажешь, у меня было необычное детство… А этот Джек… Апрель две тысячи первого… Он написал это за девять месяцев до моего рождения, — стучу ногтем по крышке бокса. — Понимаешь? — Вот оно что, — кивает парень. — Хочешь найти его? В недоумении я качаю головой. — Как? Мне же только имя известно! — А как же диск? Это профессиональная запись, сделанная в студии… Можно попробовать узнать название группы… Кто бы ни был этот Джек, он не мог пропасть со всех радаров с таким крутым альбомом. Эта музыка даже сейчас звучит современно. — Ты так считаешь?