– Эди… – предостерег я. Если она снова мне лжет, я это так не оставлю. Эди стояла, теребя и дергая край кофты, но глаза ее были полны отваги и решимости. Она не отвела взгляд. – Говорила! Когда я укладывала ее в постель. Я сказала ей, что весело провела сегодня время, и она ответила «я тоже» – очень тихо, но я услышала, Трент. Я лишь хотела, чтобы Луна не чувствовала себя как робот или объект жалости. Мы ели вредную еду и смотрели телевизор, нарушив время отхода ко сну. Мы нарушили правила, и с ней ничего не случилось. Более того, я уверена, она весело провела время. Возможно, это поможет ей пережить следующую неделю, полную сеансов психотерапии и отца, который относится к ней, будто она в безвыходном положении. Я потер лоб. Черт. Она опять это делала. Сбивала меня с толку. И что хуже всего, я ей верил. Не должен был, но я цеплялся за каждое ее слово, позволяя оседать внутри и возвращать меня к жизни. Луна говорила. Это был настоящий прорыв, но вера и надежда на большее могли сломить меня, и я не знал, могу ли доверять Эди. Мы долго стояли и смотрели друг на друга с безопасного расстояния. – Она говорила, – повторил я наконец. Случившееся казалось грандиозным. Будто она проснется завтра утром и начнет болтать о погоде. Дело было не в этом, но Эди оказалась вторым человеком, с которым Луна разговаривала. Девушка кивнула. – У нее такой мелодичный и мягкий голос. Как прикосновение бархата к прохладной коже. Кто так говорил, черт возьми? Эди. Эди так говорила. – Я никогда не слышал ее голос. – Должен услышать. Он замечательный. Я верил ей. Эди тяжело сглотнула. – Разреши мне отвести ее на пляж в воскресенье. Она никогда не бывала у воды. Я хочу… многое ей показать. Я опустил взгляд, желая ответить отказом. Я боялся за Луну. Я не доверял Эди настолько, чтобы оставить с ней дочь за пределами квартиры. А еще я не мог провести время вместе с ними, потому что это было недопустимо и укрепило бы мою одержимость этой девушкой. – Знаешь, в чем твоя проблема, Трент? Она тяжело дышала, источая пламя, а я был слишком эгоистичен, чтобы ее остудить. Мне нравилось, когда она была пылкой. Нравилось, когда была в раздрае. Потому что именно так я чувствовал себя рядом с ней. Будто был чего-то лишен. В этом крылась какая-то поэтическая справедливость. – Нет, но уверен, ты мне расскажешь. – Ты борешься с волной. Машешь руками, брыкаешься, пытаешь уйти от нее, одолеть. Но секрет в том, чтобы плыть по течению. Оседлать волну. Не бойся намокнуть. Я и так намок. Вымок насквозь. Черт, бÓльшую часть времени я чувствовал, будто тону. Может, она говорила как раз об этом. Эди была разной, но точно не глупой. – Деньги не забудь. Я указал на пол и, прокашлявшись, отвел взгляд. Мне было, мягко говоря, неловко, и такое случилось со мной впервые. Девушка подняла деньги, бегло пролистала пачку и вытащила четыре верхних банкноты по пятьдесят долларов. – Держи, – она протянула мне все остальное. – Кажется, я просидела часа четыре. – Они твои, – я помотал головой и согнул ее пальцы вокруг пачки денег. – Все. – Что? – моргнула она, пересчитывая их пальцем. Бенджамины[21] сменяли друг друга, как в кино. – Это большие деньги. – Двенадцать тысяч долларов. – Что?! Я пожал плечами и уставился на лежащую на столе коробку из-под пиццы, чтобы не сделать какую-нибудь глупость. – Ты сказала, что тебе нужны эти деньги. Я не стану спрашивать зачем. Но поведу себя как ответственный взрослый человек и настоятельно посоветую тебе поскорее разобраться с этой ситуацией, потому что такую сумму собирать каждый месяц непросто. – Я признательна за совет и за деньги, но я не могу их взять. Она прижала пачку к моей груди. – Можешь и возьмешь, черт побери. – Нет. Она отступила назад, и деньги снова упали на пол. Мы оба были слишком напряжены, чтобы обращать на них внимание. Смысл был вовсе не в этом. – Назови хотя бы одну причину, почему ты не можешь их взять. Эди приготовилась загибать пальцы. – Во-первых, это очень большая сумма, которую я не заработала. Во-вторых, взяв их, я буду чувствовать себя в долгу перед тобой, и, в‑третьих, мы с тобой не друзья. Мы враги. Я повторил ее жест, загибая пальцы. – Во-первых, может, сумма и большая, но не для меня. Во-вторых, я ни хрена от тебя не жду. И, в‑третьих, очень мило, что ты считаешь нас врагами. Но ты мне неровня. Ее пристальный взгляд подсказывал мне, что ее не задело это унижение. И неспроста. Девчонка сумела добиться своего и несколько раз меня обокрасть. Может, она и была терпилой, но, несомненно, умела дать сдачи. Я ожидал, что она начнет спорить, как спорила по любому вопросу, но она удивила меня, убрав деньги в сумку. Затем громко сглотнула (по всей видимости, проглатывая свою гордость), закинула рюкзак на плечо и молча направилась к двери. Глядя ей вслед, я почувствовал себя дерьмом, и потому в очередной раз отвел взгляд. – Спасибо, Трент. – Не за что. – Нет, я серьезно. Я тоже. Я не знал, что за хрень приключилась у нее или с ней, но знал: от мысли о том, что она попала в серьезные неприятности, мне становилось дурно. Я облокотился на кухонную стойку и краем глаза увидел, как дверь начала закрываться, но не смог подавить желание показать Эди: мало того что я намок, но мы оба можем вымокнуть насквозь, если не будем осторожны. – Ты еще здесь? – окликнул я. Она не ответила, но я не услышал щелчок автоматического замка. – Свидание. Полный отстой. Я услышал улыбку в ее голосе, когда она произнесла в ответ: – Я не спала с Бэйном с тех пор, как ты застал меня у водохранилища. Щелк. Я не пошел за ней. Но все равно был в полной жопе, потому что знал: в следующий раз пойду. Глава 14 Эди Любовь безжалостна. Любовь жестока. Любовь – не чувство, а оружие. Любовь уничтожает. Любовь уничтожает. Любовь уничтожает. Возвращаясь от Тео, я не могла оторваться от этой строчки. Машина сломалась два дня назад и теперь была в мастерской. Я не могла позволить себе заказать такси или Uber, поэтому в обе стороны мне пришлось добираться на двух автобусах с пересадкой. Так у меня появилось время прочесть старую книгу в мягкой обложке, которую я нашла в нашей библиотеке. Это была автобиография французского поэта, который покончил жизнь самоубийством, когда невеста сбежала от него к мужчине, за которым ухаживала, будучи медсестрой в армии. Мужчина был героем, а потому неразделенная любовь французского поэта оказалась вмиг забыта. Любовь уничтожает. Для меня это были не просто слова. Они имели вес, запах и замутненный цвет, который никогда не выцветал. Все, кого я любила, причинили мне боль. Мне все еще предстояло найти способ добраться до флешки Трента. Я знала, что он всюду носил ее с собой, он сам сказал, когда занимался сексом с другой, что флешка была у него в кармане. А еще знала: он был слишком умен, чтобы оставлять на своих устройствах какую-либо информацию, до которой хотел добраться мой отец. Оттого моя задача становилась непомерно сложной, но, по крайней мере, я начала отслеживать его образ жизни, о чем Джордан меня тоже просил.