– Да, отец. Но не волнуйся: я помню, как это делать. Лисандр предложил отвести лошадь Хальцион в конюшню, а Хальцион прижала к себе седельную сумку, как будто в ней спрятано нечто ценное. Она снова взглянула на Эвадну, на что сестра приподняла бровь, как бы спрашивая: «В чем дело?» – Я действительно вернулась домой, чтобы помочь с уборкой урожая, – призналась Хальцион, доставая кожаную сумку. – Но есть и другая причина… Она вытащила что-то объемистое, плотно завернутое в полотняный кулек. – У меня есть посылка для Эвадны. Хальцион протянула кулек сестре, но та лишь молча уставилась на него. – Вот, сестра. Возьми. Эвадна взяла в руки тяжелый полотняный кулек. Он был обвязан кожаным шнурком, с которого свисал небольшой кусок папируса. На клочке папируса ужасным почерком было выведено: «Только для Эвадны». Майя, подкравшись к Эвадне со спины, наморщилась, пока пыталась прочесть его. – Боги, какой ужасный почерк! Как ты вообще можешь читать это? У Эвадны перехватило дыхание. Она почувствовала тяжесть мешка и знала, что находится в нем, знала, чья рука написала это кривое послание. Она встретила взгляд Хальцион. Хальцион, которая лишь улыбнулась, а в ее глазах плескался восторг. Не сказав ни слова, Эвадна повернулась и помчалась на виллу. – Эва? Эва! – выкрикнула вслед мать. – Отпусти ее, Федра, – сказал Грегор, а затем добавил, обращаясь к Хальцион: – Ты уверена, что не имеешь ни малейшего понятия о том, что находится в сумке? – Ни малейшего намека, отец. Эвадна взлетела по лестнице, не обращая внимания на боль в лодыжке, и ворвалась в свою комнату, едва не хлопнув дверью. Сердце бешено колотилось, дыхание участилось. Она медленно подошла к своей кровати и положила сверток на пол, внезапно опасаясь открыть его. «Только для Эвадны». Дрожащими руками она развернула льняной кулек. Девушка вытащила два разных свитка, которые были ей знакомы. Один из них был толстым и красивым, с позолоченными ручками. Другой – изящнее и проще, с гладкими ручками из ясеня. Она обвела их взглядом. Словно воссоединяясь с двумя давно потерянными друзьями, хотя она никогда не держала их в руках, никогда не писала в свитках. Но это делал Деймон. К ее величайшему изумлению и любопытству. Эвадна взяла папирус, увидев на другой стороне еще одну надпись. «Начни с позолоченного свитка», – велел он. Эвадна забралась на кровать и положила позолоченный свиток себе на колени. Он был толстым, тяжелым, и девушка, глубоко вздохнув, открыла его. Ее приветствовал его почерк, кривой и испестренный чернильными кляксами. Со словами, написанными его правой рукой. И она принялась читать их. 11-й день Штормовой Луны Сегодня я окончил Дестри. Это, как говорит профессор Зосиме, станет моим переломным моментом. Все, что произойдет после этого дня – после того, как на моем пальце появится кольцо, – будет утеряно, если моя магия иссякнет. Если я буду сломлен. Она велела мне вести дневник. Как поступают все мудрые маги, самые могущественные из них. Профессор Зосиме говорит, что я должен записывать все, что хоть немного значит для меня, пусть даже это самые обычные вещи, повседневные вещи, которые большинство считает само собой разумеющимися. «Будет ли тебе грустно забыть о них? – задала она мне вопрос. – Если ответ «да», сделай запись до захода солнца». «Но как? – спросил я тогда ее. – Я не могу писать левой рукой, а правой едва ли пишу разборчиво». Посмотрев на меня, она приподняла бровь. Я знал этот взгляд. Я должен найти способ, любой способ. Укрепить свою правую руку или нанять писца, который записывал бы мои ежедневные переживания, либо пойти на риски и все потерять. Но зачем мне писец, который знал бы обо всех моих мыслях? О крупицах моей жизни, которые я хотел бы сохранить лишь для себя? В любом случае, сегодня наступил переломный момент. И моя рука уже устала, а я расстроен, – смогу ли я вообще прочитать его, если буду сломлен? – и поэтому продолжу писать завтра. 12-й день Штормовой Луны Самое худшее и лучшее в окончании Дестри – это опустить руку в огонь. В течение восьми лет я был студентом, изучал, заучивал заклинания, стремясь когда-нибудь сотворить свои собственные. В течение восьми лет думал, что колодец моей магии будет таким же глубоким, как у моей тети. Мой отец думал так же. Я опустил руку в магический огонь перед своими профессорами и сокурсниками, перед нашими семьями, и ждал, когда сформируется кольцо, чтобы показать всем, насколько я силен. Огонь не обжег меня. Но я чувствовал, как кольцо обретает форму, привариваясь к моему пальцу. Когда я вытащил левую руку из пламени, там находилось кольцо. Серебристое, словно луна. Сверкающее на моем среднем пальце. Средний. Я – средний. Я не силен. И не слаб. Я где-то посередине. И я почувствовал такую зависть, увидев, как такой маг, как Макарий, подошел следом, сунул руку в огонь и ушел с большей силой, чем у меня. Мне было не вынести взгляда моего отца. Вся его надежда в нашей миссии возлагалась на меня, а теперь она угасла, и я знаю, что теперь он не считает меня достаточно способным, достаточно сильным. Зачем я вообще это записываю? Возможно, записать это все равно что найти освобождение. Найти выход чувствам. И поэтому я запечатываю это воспоминание на папирусе, надеясь, что скоро оно станет железом, которое отточит меня. Этот свиток оказался совсем не таким, каким его представляла Эвадна. И она продолжила читать его дневник, зная, что это был путь, который Деймон проложил для себя, путь, который выбирал, чтобы вспомнить. У него имелась запись каждого дня. Он всегда писал о том, что случилось в тот или иной день, даже если это было что-то мелкое, незначительное. И сердце заколотилось, когда она приблизилась к их встрече, зная, что ее ждет дальше… 9-й день Луны Арчера Мой брат мертв. Мой брат мертв, и я погибаю вслед за ним. 11-й день Луны Арчера Мой брат мертв. Мой отец пропал. И я не знаю, что произошло. У меня не хватит сил пережить это. 19-й день Луны Арчера Хальцион убила Ксандера. Я не в состоянии осознать это. Мой отец наконец-то прислал весточку и сообщил, что мы должны незамедлительно двинуться в Абакус. Эвадне пришлось прекратить чтение. Она встала и прошлась по комнате. Зажгла лампу, потому что наступил вечер. Но она снова, в конце концов, села на кровать и со слезами на глазах продолжила читать записи о тяжелых днях, болезненных днях, когда правда открылась и Хальцион пришлось взять вину на себя. А затем она дошла до следующих строк: Я не знал, что у Хальцион есть младшая сестра. Она сидела напротив меня в зале суда. Я всего мгновение наблюдал за ней, но она почти сразу заметила. Встретила мой взгляд, словно видела меня насквозь. И тогда мне стало так трудно ненавидеть и злиться на Хальцион. Потому что, пока разворачивался судебный процесс, я видел, как разрастается боль Эвадны. Я видел ее боль, как будто она была отражением моей собственной. Деймон начал писать о ней все больше и больше. Эвадна впитывала его слова, ощущала, как они волнуют душу. Она едва могла дышать, пока читала при свете лампы. Некоторые записи особо бережно сохраняла на сердце. Эвадна чувствовала, как оно, разбитое на множество осколков, начинает собираться воедино. Я поклялся Хальцион присматривать за ее сестрой, но в первую же ночь нашего путешествия Эвадна чуть не покончила с собой. С помощью призрака Ивины! В тени горы Эвфимия. Эта ирония сводит меня с ума! Меня не должно волновать, что Эвадна моет наши полы. Я говорю себе, что мне все равно, и при этом не могу заснуть, думая постоянно о ее потрескавшихся от щелока руках. Я попросил Лиру приготовить целебную мазь. Моя сестра взглянула на меня с сомнением, как будто знала, для кого она предназначалась, а я – дурак, и мне следует быть осторожнее. Но Лира приготовила мазь, и я велел доставить ее в комнату Эвадны, но, несмотря на это, по-прежнему не могу заснуть.