Все прислушались, напряженно всматриваясь в туман и тишину. Коль схватил его за руку. — Капитан... посмотри! Это был кусок льда, который образуется у берегов, он плыл из канала, лежавшего впереди, двигаясь по невидимому и сильному течению. — Переложи штурвал, Нобл, — сказал Жан. — Мы пойдем по другому каналу. Вдруг из тумана послышался крик. — Вижу парус! Прямо по курсу! — Слова звучали на русском. Как один человек, команда шхуны бросилась поднимать паруса. Смена курса привела их в густой, полностью закрывающий видимость туман, и «Сасквиханна», словно серый призрак, стала набирать скорость, а за ними слышался возбужденный разговор на русском. — Гэнт, Бойар, Турк! — Лабарж развернул троих матросов. — Ложитесь с винтовками на корме. Готовьтесь к стрельбе, но ни единого выстрела без моей команды, поняли? Он повернулся к Колю. — Как они смогли увидеть нас, прежде чем мы — их? — У них был человек на мачте. За ними раздался неожиданный выстрел пушки, и они услышали, как ядро легло где-то далеко в лесу. — Обстреливают другой канал, — сказал Гэнт. — Они не видели, как мы повернули в этот. Через полчаса, быстро скользя сквозь туман, они услышали далеко позади другой выстрел. Сторожевой корабль, очевидно, пошел по другому, более широкому каналу. Однако шхуна шла в неизвестное, и никто на борту не смог бы с уверенностью сказать, где они находятся. Внезапно «Сасквиханна» выбралась из тумана и все увидели прямо впереди громаду скалы, вздымающейся в небо на более чем двести футов! Коль счастливо воскликнул: — Капитан! — он схватил руку Жана. — Мы спасены! Это Эддистоун Рок, и мы не более, чем в двадцати милях от пролива Ревилладжиджедо Ченнел! Я был здесь больше десятка раз! Далеко за ними патрульный корабль «Лена» под командованием Алексея Бончарова, с бароном Зинновием на борту, медленно проходил незнакомый пролив. Бончаров, зная нрав своего пассажира и старшего по званию офицера, становился все более и более беспокойным. Они шли против течения, и он был уверен, что течение не было приливным. — По-моему, — начал он осторожно, — в конце этого пролива протекает река. Не думаю, что они пошли этим путем. — Я вам говорю, что слышал их! — Голос Зинновия был яростно холоден. Они прошли еще одну милю, две мили. Бончаров был основательно расстроен. Опыт научил его, что преследование браконьеров было абсолютно бесполезным; нужно было ждать, пока не появится возможность поймать их в открытом море, а не бросаться, очертя голову, в узкие проливы, которые изобиловали опасностями. Но кто он, чтобы советовать своему начальнику, офицеру Императорского флота? Тем не менее, когда туман рассеялся, они увидели две реки, вытекающие в пролив, который заканчивался тупиком, и ни следа «Сасквиханны». Барон Зинновий побелевшими от гнева глазами смотрел на проплывающие мимо берега и реки, затем резко повернулся, спустился в каюту и не появился на верхней палубе до самой Ситки. В каюте он налил себе бокал коньяку. Американец опять убежал от него, и тем не менее, он гнал прочь мысли о своей неудаче, как гнал мысли о всех своих неудачах. Он твердо решил для себя одно: нельзя позволить вернуться в Санкт Петербург ни Ротчеву, ни его жене, если уж на то пошло. Он повертел бокал в руке, зная, что должен действовать быстро и решительно. Он хотел возвратиться в столицу богачом, хотел основать капитал. Санкт Петербург — самое хорошее место для человека, у которого есть много денег, но без денег там делать нечего, без денег ты ничтожество. Взять Лабаржа: у него на борту, должно быть, целое состояние в мехах! Шхуна была хорошо известна в здешних водах; Лабарж, наверное, рассчитывал наторговать огромное количество пушнины, если завел ее так далеко на север. Вот если бы он смог захватить корабль со всем его грузом... Поль Зинновий явился в этот мир в захолустном, уединенном поместье, у родителей он был единственным ребенком. С детства он видел, как надсмотрщики его отца выбивали из крестьян работу с помощью кнута, Зинновий научился делать то же самое. Зинновий вспоминал свою мать — тихую женщину в черном, двадцать лет прожившую в страхе перед мужем, и точно так же начавшую бояться собственного сына, когда тот подрос. В школе он был единственным представителем знати и тиранил всех остальных, однако отличался живым умом и сообразительностью, всегда получая хорошие отметки. Позже, в университете оценки Поля стали даже лучше, но здесь он впервые почувствовал неудовлетворение. Он больше не был первым. Там учились люди богаче и сильнее его; многие студенты жили в более обширных поместьях, имели влиятельных покровителей. Высокий, красивый и несколько холодный молодой человек, Зинновий отталкивал от себя людей, а не привлекал их, и скоро узнал, что его отец — тиран на своих землях — был лишь провинциальным представителем поместной знати и не имел никакого влияния в Санкт Петербурге. Прекрасный моряк и отличный офицер, Зинновий быстро получил повышение только благодаря своим способностям. Несколько друзей снабжали его деньгами, но скоро были забыты, став для него бесполезными. Поль Зинновий никогда не слышал о Маккиавелли, но знаменитый итальянец не смог бы научить его ничему новому. Он читал лишь таблицы орудийной стрельбы, карты, книги и документы, которые могли помочь ему продвинуться по службе. Он был яростно гордым, без крупицы совести или преданности, и если человеку даны такие качества, значит, этот человек не знает страха. Его первая дуэль в университете, где поединки обычно велись до первой капли крови, закончилась смертью. Он легко пронзил своего соперника, и с того дня его стали бояться. Вторая дуэль на пистолетах с пьяным артиллерийским офицером также закончилась смертью. После этого ему устроили «дуэль по заказу». Молодой журналист писал статьи с критикой в адрес Военно-морского флота, и один из старших офицеров в частной беседе сказал, что если бы Зинновий был преданным флоту офицером, он возмутился бы. Зинновий возмутился и убил человека, не знавшего доселе иного оружия, кроме пера, пока на дуэли ему не вручили пистолет. Всегда есть мужчины, которые восхищаются умением обращаться с оружием, и всегда есть женщины, которых привлекает репутация дуэлянта, хотя они не задумываются над тем, что она означает. Поль Зинновий был нужен некоторым влиятельным лицам, поэтому получил повышение. Он аккуратно и тщательно одевался и хорошо танцевал. Когда Зинновий дежурил по Морскому департаменту, в Крондштате произошел мятеж. Простой взрыв яростного возмущения со стороны матросов, терпевших слишком большие лишения, Зинновий воспринял как начало революции. Действуя с беспощадной скоростью, решительностью и жестокостью, он самолично убил предводителя восставших и расстрелял еще троих. Начальник Зинновия объявил ему благодарность, но в частной беседе сказал: «Очень эффективно, но слишком много крови». В этот период все книги по логике и философии в Росии были забыты, и хотя позже состоялась реформа, она была такой нерешительной, что всерьез ее даже не обсуждали. Цензоры строго просматривали все материалы, появляющиеся в печати. Это был период удушающей тирании и бесприкословного повиновения, именно такая атмосфера способствовала развитию и росту Поля Зинновия. Однако новый царь Александр Второй не одобрял ненужной жестокости, его политика была более либеральной, чем ожидала Россия. Барон Зинновий наказал кадета плетьми, и в результате чуть не лишился офицерского звания, но вмешались нужные люди, и вместо этого он был отправлен на Ситку. Если он хорошо проявит себя здесь, то вернется с почестями. Ему были даны и другие, строго секретные инструкции. Эти инструкции имели отношение к миссии графа Ротчева и будущих планов на получение лицензии для новой компании. Граф должен был показать себя в Ситке беспомощным, а если помешать ему не удастся, графа следовало уничтожить, причем таким путем, при котором не была бы заметна рука барона. Что же касается Жана Лабаржа, думал Зинновий, его время тоже подойдет. Сам по себе он не имел никакого значения за исключением того, что работал на пользу Ротчеву, и поэтому Зинновий ненавидел его. Он допил коньяк. Лабарж от него ушел, и тут уж ничего не поделаешь, однако в Ситке можно сделать многое. Он должен, действовуя осторожно, попытаться выбить почву из-под ног у графа Ротчева, и оставить его без власти. Любая власть должна быть подкреплена силой. Если у власти отнять силу, не останется ничего, кроме имени и репутации, да и той немного. Поль Зинновий решил, что знает способ... Глава 21 В последующие годы Жан Лабарж трижды выводил «Сасквиханну» к северному побережье Америки, и только в третьем походе столкнулся со сторожевым кораблем. Каждый рейс был тщательно спланирован заранее, курс проложен только после кропотливого изучения и анализа всей информации с Аляски. В первых двух рейсах они держались внутренних проливов, в третий — шли открытым морем до широты первой торговой фактории. Вопреки обычной практике, принятой среди торговцев, они шли только по ночам, в первые, рассветные часы дня или последние часы сумерек, а днем отлеживались в крохотных, никому не ведомых заливах. Несмотря на все предосторожности, Жан опасался, что во многих деревнях были шпионы Зинновия, он догадывался об их присутствии. Когда рейс заканчивался, он расплачивался с командой, причем каждый получал премию в зависимости от размера груза и той цены, которую он приносил на рынке. О Ротчеве или Елене новостей не было, хотя его матросы на берегу в портах захода собирали любые крупицы информации, и получали за это дополнительную премию. Ходил слух, что граф еще в Ситке, но Жан ему не поверил. В последнем рейсе он купил золото у индейцев-скаютов. После первого рейса в Ситку, он написал длинное посьмо Робу Уокеру, и через несколько месяцев получил очень серьезный ответ, в котором, в частности, говорилось: «Твое письмо лежит передо мной, и если бы ты взглянул на него, ты бы увидел, что абзацы, касающиеся Русской Америки, которую ты называешь Аляской, подчеркнуты красными чернилами. Ты был бы еще более удивлен, если бы узнал, что тебя очень часто цитируют в кулуарах и конгресса, и сената. Ты рассказал мне очень многое о богатствах и территории Аляски, и о ее схожести с Сибирью. Нигде Соединенные Штаты не были так к проблемам Старого Света, как здесь, и пока Россия присутствует на Американском континете, над нами висит угроза. Я знаю... два наших правительства сейчас дружны, и надеюсь, что эта дружба будет продолжаться, но если вдруг отношения резко ухудшатся, в наших интересах, чтобы у русских не было опоры на Американском континенте. Жан, нам нужна Аляска!» Март подходил к концу, когда Жан в отлично скроенном темно-сером костюме, зашел пообедать в ресторан Уинна Брэнча. Часть полудня и большую часть вечера он провел в офисе перестроенного склада, планируя новое путешествие на северо-западную оконечность континента. У Брэнча был большой салон на углу улицы Вашингтон и Монтгомери-стрит, меблированный со вкусом и элегантно. Почти сразу после открытия в нем стали собираться богатые и влиятельные люди Сан-Франциско. Вмещавший четыреста пятьдесят человек, ресторан был практически всегда полон. Остановившись при входе, Жан обвел глазами толпу, ища знакомые лица. Его собственный столик, зарезервированный за ним по вечерам, был пуст. Капитан Хатчинс еще не пришел. Недалеко от его столика сидели Ройл Вебер и Чарльз Люан. Жан был уверен, что Дюан по крайней мере покрывал тех, кто поджег склад, а возможно, и сам подстрекал к поджогу или был посредником между заказчиком и исполнителями. Он направился к своему столику, но Ройл возгласом остановил его и пригласил присоединиться к ним. Поколебавшись, Лабарж внезапно вспомнил, что Вебер был агентом Ситки, и подошел к ним. — Вы что-то хотели от меня? Вебер при его тоне покраснел. — Послушайте, Лабарж, у меня для вас новости. — Какие новости? — Садитесь, поговорим. — Я постою или вы можете зайти ко мне в офис. Я не сяду, потому что мне не нравится ваша компания. Дюан побледнел, затем начал было подниматься, но Вебер положил на его руку ладонь. — Забудьте, Чарли. Лабарж шутит. Дюан с явной ненавистью смотрел на Лабаржа. Он не шутит, — сказал он, — и мне не понравились ни его слова, ни тон, которым они были произнесены. — С вашими связями, Дюан, вы давно должны были привыкнуть и к словам, и к тону. Дюану отчаянно хотелось встать и двинуть Лабаржу в лицо, но память о том, что произошло с Бартом Фрилом и Янки Салливаном, была еще свежа. Он сам видел конец драки с Салливаном и знал, что ему не под силу связываться с Лабаржем. Он пожал плечами. — Веселитесь, если вам так нравится. Лабарж повернулся к Веберу. — Что бы это ни было, я выслушаю, только давайте побыстрее. — Вам будет интересно услышать, что графа Ротчева срочно отозвали обратно в Санкт Перербург, и он выразил пожелание доплыть до Сибири на «Сасквиханне» вместе с вами. — Письмо подписано Ротчевым? — Да. Он хочет, чтобы вы привезли еще один груз пшеницы в Ситку, и тогда вам будет позволено взять обратный груз пушнины.