А на четвертый мне в больнице сказали, что Диму перевели и никто не знает куда. Мол, мать, выступающая официальным опекуном на время недееспособности сына, выразила недоверие им и настояла на переводе в другую клинику. У меня словно сердце оборвалось. И я… Поняла, что не увижу его ещё очень долго. Пока он окончательно не придет в себя… И если сам потом захочет меня видеть… Еще два дня я сидела дома в полной прострации, не особо понимая, что вокруг меня происходит. Периодически пыталась звонить, но механический голос каждый раз сообщал, что аппарат абонента выключен. В воскресенье Макс вытянул меня к родителям. Да и я сама понимала, что сидеть, ожидая какой-либо весточки, нет никакого смысла. Потому в понедельник я пошла в универ. И почти сразу узнала уничтожившую мое сердце новость: Темка, заикаясь, поведал, что мать Димы забрала его документы из универа. Больше он не будет здесь учиться. Так как это было невозможно без согласия самого «хакера», ведь он совершеннолетний, вывод напрашивался… нехороший. Было больно. Очень. Невероятно. Ощущение, будто сердце выдрали, а дыру оставили. Но именно это помогало мне жить. Я с головой упала в учебу, танцы и работу. Забивала свои дни настолько, чтобы на посторонние мысли не было времени. Все, что позволяла себе — один звонок перед сном, с замиранием сердца ожидая гудков. Но безжалостный механический голос раз за разом сообщал, что аппарат абонента выключен. Моим спасением в который раз стали танцы. Я отдавала себя всю, до остатка, до последнего. Тренировалась любую свободную минуту, оттачивала каждый жест и малейший поворот головы. Аленка даже ругала меня за трудоголизм, но я не могла по-другому. Потому что если у меня останется время… Я просто сломаюсь. Сломаюсь и больше никогда не встану. А я не могла себе этого позволить. Алексея, ожидаемо, закрыли в психушке, найдя целый букет расстройств и отклонений. Мне было плевать. Я лишь поставила в голове галочку: этот нейтрализован. О делах Лиры я почти не знала. Мелкая старалась не нагружать меня своими проблемами, щадя мои потрепанные нервы. Впрочем, некоторые нюансы до меня долетали, и я знала, что настойчивый парень Дэн упрямо не дает ей прохода. Говорят, что настоящая сталь закаляется только в огне. И лишь преодолевая препятствия, человек очищается от шелухи. Примерно под конец второй недели после произошедшего, я ощутила то, чего не чувствовала уже давно. Спокойствие. Осознание цели. Сосредоточенность на главном. Боль никуда не делась, но затаилась в глубине сердца, больше не принося такого дискомфорта. И уже не кололо внутри от редких моментов, когда я ловила брата и лучшую подругу на миловании. Они, конечно, старались передо мной не светить своими прекрасными отношениями, чтобы не ранить, но… Так что я поговорила с ними и попросила прекращать балаган. Пусть хоть у кого-то в моем окружении все будет хорошо. Но самое главное… чем больше проходило времени, тем большее отвращение я испытывала к работе и учебе. Осознавала, что, да, я могу, но… Это правильно, но моя душа не лежит. Оказывается, нужно было встряхнуться до основания, чтобы вычленить то главное, что составляет меня настоящую. И, честное слово, закрадывались мысли о том, чтобы принять предложение Аленки и Андрея. В конце концов, если в нашей с Димой истории это точка… пусть и такая странная… здесь меня больше ничего не держит. Останавливал лишь страх настолько глобальных перемен в жизни. Оставить универ и рвануть за мечтой? А если ничего не получится? Приползти к родителям сбитым летчиком [27]? Такого позора я точно не выдержу. Но мысль засела, и я начала задумываться о том, чтобы искать альтернативы у нас в городе, чтобы не бросать учебу. В конце концов, программировать я умею и хорошо, а иметь такой запасной плацдарм — замечательно. На этом моя душа успокоилась окончательно. Я танцевала до изнеможения, работала, не сильно напрягаясь, училась, больше не претендуя ни на какие ученые степени. Даже от конференции отказалась, мотивировав тем, что в слишком сильном душевном потрясении. Но на исходе третьей недели от того рокового дня мое душевное равновесие пошатнулось ещё раз. И все доводы, которые я себе приводила, рассыпались, словно карточный домик. Мы с Максом ужинали у моих родителей. Это был первый наш нормальный ужин за последнее время, атмосфера была расслабленная. Папа и мама живо интересовались, как у нас жизнь, пугали брата скорым приездом тети и очень хохотали над его реакцией. Когда в дверь позвонили, я еще подумала, кого там может принести. Судя по выражениям лиц родителей, не только я так подумала. — Хм, пойду-ка гляну, кто там, — пробормотал отец, поднимаясь из-за стола. А вскоре из коридора послышались радостные возгласы. — Надя, Лина, доставайте еще один прибор! — весело крикнул папа. — К нам Костя пришел! Месяц гада в гости звал, наконец-то он явился! Мать торопливо поднялась, а я наоборот — замерла. Вспомнился разговор с отцом несколько недель назад и его просьба… И я поняла, что если папа сегодня будет рассчитывать на меня, то… Я, скорее всего, вряд ли смогу помочь. Хотя бы потому, что у меня явно не получится быть убедительной. Как я могу подталкивать человека к какому-либо выбору, если сама мучаюсь аналогичным, не зная, как мне поступить? Да, часть меня все ещё шептала о том, что нужно рисковать и ехать. Но я старалась ее не слушать. — Привет всем! — замахал улыбающийся Костя, осматривая нас. — О, прямо все в сборе! Круто. Макс, Лина, как дела, поколение Пепси? — Это ты поколение Пепси, мы скорее, поколение крепкого кофе, — хмыкнул Макс, поднимаясь, чтобы пожать протянутую руку. А я… Я не видела дядю около года. Во время последней нашей встречи он выглядел ужасно. Ну, я уже вспоминала об этом… Но сейчас я понимала, что он как-то изменился… Впрочем, он просто выглядел ухоженным, отдохнувшим и счастливым. Русые волосы чисто вымыты, забраны в низкий хвост, вместо привычной щетины — ухоженные усы и бородка. Да и поправился, кажется, по крайней мере, щеки уже не вваливаются. А в карих глазах опять появился тот блеск, который раньше привлекал внимание. У него положительные перемены в жизни?.. Первое время мы просто общались. Ну как мы… Общались в основном родители и дядя, мы с Максом иногда вставляли ремарки. Причем я заметила, что на вопросы о том, как жизнь, Костя отделывается общими фразами, что ещё больше укрепило мои подозрения в том, что у него случились большие перемены. И когда отец завел осторожный разговор о прекрасной возможности, кося на меня взглядом, я, к его удивлению, сказала совсем не то, что ожидалось: — Костя, у тебя в жизни что-то случилось? Хорошее. — С чего ты взяла? — с легкой улыбкой спросил он, откидывая назад выбившиеся из хвоста пряди. — Ты… — я запнулась, подбирая слова, и медленно проговорила: — Выглядишь таким, как я помню тебя из детства. Ты явно счастлив. А я давно не видела тебя… счастливым. Дядя коротко хмыкнул и, откинувшись на спинку стула, с удовольствием произнес: — Даже не сомневался, что заметишь именно ты, мелкая. — Хм, у тебя перемены в жизни? — нахмурился отец, прожигая брата недовольным взглядом. — Почему не рассказывал? — Чтобы получить очередное «У тебя ничего не выйдет»? — вскинул бровь тот и слегка качнул головой. — Нет уж. Я изначально знал, что поделюсь с вами только, если все получится. — Мне хочется обидеться на то, как ты выставляешь меня чудовищем, — начал было папа, но Костя его перебил. — Почему чудовищем? Вы просто другие. Вам важны иные материи… Единственная, кто меня всегда понимал, — Лина, но ее вы умудрились прогнуть под свои стандарты. Сочувствующая улыбка в мою сторону ударила, словно хлесткая пощечина. А еще… Я уже догадывалась, о чем с таким торжествующим видом собирается поведать дядя. Впрочем, реальность превзошла все мои допущения. — Моими работами заинтересовались в Америке, — спокойно сказал Костя. — На самом деле, я только вчера вернулся из Нью-Йорка, утрясал последние нюансы с предстоящей выставкой. Предполагается, что после нее, цены на мои картины взлетят. — Кто тебе это сказал? Я видела, что отцу сложно воспринять все это, как правду, но сама… верила безоговорочно. К дяде вернулась искра, она бы не загорелась вновь просто так. — Если последняя проданная картина ушла на частном аукционе за двадцать тысяч долларов, то это просто закономерно, — развел руками Костя. — Сколько?! — потрясенно выдохнула мама. У папы так вообще дар речи пропал. А ведь никто не верил, что у дяди это получится. Все считали, что он застрял в подростковом возрасте, а нужно взрослеть и идти дальше… — Черт, — нервно хохотнул отец, — я себя ощущаю идиотом. Полным, — а потом, поднявшись, стиснул брата в объятиях. — Кость, я счастлив, что у тебя все-таки вышло. Ты знаешь, я в это никогда не верил… Но, черт возьми, ты смог! Я, наверное, звучу очень неправдоподобно после всего, что тебе говорил… Но поверь, я искренне рад. Самодовольная маска на лице дяди треснула, и он обнял папу в ответ: — Я знаю, что ты хотел, как лучше. А я… смотрела на них и… Словно последний кусочек паззла встал на место. Словно сошлось заковыристое уравнение, сразу превратившись в простое и понятное… Если это не знак, то какого ещё знака мне ждать?! — Пап, мам, у меня тоже новости, — тихо сказала я, ощущая, как сердце в груди трепещет от ожидания… перемен. Какими бы они ни были. — А, что? — повернулась ко мне мама. — Мне предложили работу. Я решила согласиться. — Что, лучше той, которая есть сейчас? — отец сел на свое место. — О, да, — улыбнулась я и поймала восхищенный взгляд Макса, который, конечно же, понял, что я имею в виду. — Но для этого мне придется переехать в столицу. Так что я бросаю универ. Гробовая тишина. И лишь полная поддержка во взгляде Кости. Он словно говорил мне: жги, племяшка. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. — Зачем так радикально?! — выдавил потрясенный папа. — Если настолько хорошая работа, можно перевестись на заочку… Я сделала глубокий вдох, готовясь к сложному бою. — Мне не понадобиться заочка, потому что это не программирование. А танцы. Шок — это все, что можно было увидеть на лицах родителей. — Но, милая, — наконец, отмерла мама, — мы это обсуждали ещё в одиннадцатом классе и… — Нет, мама, — жестко перебила ее я и, сложив руки на груди, сузила глаза. — Мы не обсуждали. Вы — давили и заставляли принять вашу точку зрения. Теперь я могу сказать это прямо: за эти два с половиной года, что толком не танцевала, я не была счастлива ни дня. От меня вообще осталось жалкое подобие себя, прошлой. Неужели вас это устраивало? — Слушай, Лина… — хмуро заговорил отец, но мама мягко похлопала его по плечу, заставляя замолчать. — Милая, ты все ещё эмоционально нестабильна, — ласково улыбнулась она. — Мы понимаем. К тому же дядя тебя взбудоражил… — Ты серьезно думаешь, что все дело в этом? — тихо спросила я, не намеренная уступать. — Вспомни, мам, ту ночь, когда я проиграла. Вспомни, как просидела рядом со мной всю ночь. Вспомни, как я неделю не выходила из дому, даже в школу не ходила. Ты серьезно думаешь, что для меня это блажь?! Я два года жила, как вы хотели. Вы говорили, что так будет лучше, что я буду счастлива… Так почему же я не чувствую себя счастливой?! Лишь гребаными роботом, у которого из программ осталось только учиться и работать. Я так больше не могу, вы понимаете это?! И, подскочив, рванула прочь. Потому что понимала: сейчас я в таком состоянии, что могу легко наломать дров. В коридоре я заметалась, не понимая, что мне делать: уйти домой, или просто закрыться в ванной? Но все метания были прерваны Максом, который поймал меня, прижал к себе и принялся успокаивать: