Ее звали Ульяна Тимофеевна Куцак. Сразу после школы она вышла замуж. Муж, Артем, был старше ее на три года. Окончил ПТУ, отслужил в армии, вернулся в родное Семеново и устроился на работу механизатором. Трудился на гусеничном тракторе «ДТ-75». Через год родился Тимофей, Тимоша, родной человечек, большое счастье и большие тревоги. Маленький, беззащитный, он переболел, казалось, всеми возможными болезнями. Ульяна с сыном не вылезали из поликлиник и больниц, в палате мальчик проводил больше времени, чем дома. Перерастет, обещали доктора, и женщина свято верила в их слова, хотя все чаще падала духом. Хорошо, что рядом всегда был Артем, верный и надежный, готовый в любой момент подставить плечо, прийти на помощь. Доктора оказались правы – к десяти годам Тимофей выкарабкался из болезней, но они наложили стойкий отпечаток на его характер. Мальчик рос замкнутым, отстраненным, учеба давалась ему тяжело. Ульяна особо не переживала – будет, как отец, механизатором. Золотой медали для этого не нужно, чуть что – отец поможет, подскажет. Нелюдимость тоже не беда – парень он видный, ясно, что внешностью в отца пойдет, на того и по сей день бабы заглядываются. Жену найти – не проблема. Слава богу, в Семенове девчонок больше, чем парней. Конечно, поводы для беспокойства всегда находились. То соседские мальчишки устроят драку, то кто-то напьется да с непривычки начнет куролесить, но у Тимофея словно ангел-хранитель на плече сидел и оберегал его от дурной компании. Он более-менее благополучно перешел в восьмой класс, и тут произошло событие, которое разрушило материнские планы. Да что там планы! Всю жизнь, выстроенную, приспособленную, удобную, словно старые, добротные валенки, перепахало, переломало, перестроило. Поначалу ничего не сулило беды. В Степаново приехал Андрей Беляев, внук Дарьи Михайловны Ереминой, бабы Даши, живущей через дорогу от Куцаков. Москвич. Баба Даша говорила, что он работает в столичном театре, то есть – служит. Он якобы деньги ей присылал каждый месяц, но сам не приезжал, некогда было. Каждый вечер на сцене, днем репетиции – не до поездок. А тут раз – и появился. И вроде никуда не торопится – как вечер, сидит на крыльце в обнимку с бутылкой. Правда, тихо, не шумел, как сельские мужички, когда выпьют. Баба Даша сказала, что у него нервный срыв, еще странное такое слово, типа «сгорание». – Эмоциональное выгорание, – подсказала Кристина. – Вот-вот, – подтвердила Ульяна. – Он это выгорание и заливал спиртным. Осенью баба Даша попросила директоршу нашу школьную пристроить ее Андрея хоть куда. А тут как раз библиотекарь в декрет собиралась. Книги детям выдать да принять – таланта особого не нужно. Вот только Беляеву тот талант, что внутри него полыхал, не давал спокойно просиживать штаны в библиотеке. Где-то перед ноябрьскими праздниками Тимоша пришел из школы сам не свой. Глаза горят, дрожит весь, как в горячке. Ульяна по привычке руку ко лбу приложила – вроде холодный. А сын говорит: – Мама! Андрей Николаевич назначен художественным руководителем и будет готовить концерт на Новый год. Обещает на зимние каникулы повезти всех участников в Москву. Лучшие будут одобрены для поступления в музыкальные и хореографические училища. Ульяна удивилась – Тимоша ее никогда особой склонности ни к музыке, ни к танцам не проявлял. Нет, на дискотеки, конечно, бегал. Но как молодежь сейчас танцует? Переминаются с ноги на ногу – вот и все танцы. А когда-то Ульяна с Артемом вальс танцевали. Давно, кажется, в другой жизни. Официант принес кофе и круассаны, Ульяна взяла чашку, сделала большой глоток и поморщилась: – Горько… – А вы сахар добавьте, – Кристина показала на стики, лежащие на блюдце. – Может, лучше воды заказать? – Да не в сахаре дело. – Ульяна закусила губу и покачала головой. Андрей Беляев действительно был талантлив и щедро делился со всеми, кого встречал на своем пути. На новогоднем концерте Тимофей пел песню на чужом языке – каватину Фигаро, как позднее объяснил, – и от гордости за сына Ульяна плакала, как никогда до этого за всю свою жизнь. С поездкой в Москву что-то не срослось – то ли кто-то заболел, то ли денег не выделили. Отложили на майские праздники. Ульяна даже перекрестилась тайком: не нравилась ей эта идея с поступлением в музыкальное училище. Казалось, что все это несерьезно и скоро пройдет. Не прошло. Тимоша спал и видел себя на сцене. ПТУ и профессия механизатора больше не интересовали его. Гнесинское училище, вокальное искусство – вот чему он будет учиться. А в мае разразился скандал. Одна из участниц концерта, одиннадцатиклассница Мирослава, оказалась беременной, причем отцом ребенка был художественный руководитель. Девушке уже исполнилось семнадцать, она достигла возраста согласия, и родители хотели замять дело, если бы Андрей согласился жениться на их дочери. Но, как оказалось, Андрей был женат и разводиться не собирался. Из школы его, разумеется, уволили, а потом он тихо исчез. По слухам, вернулся в Москву, в театр, откуда сбежал в деревню приводить в порядок нервную систему. Ульяна была уверена, что после отъезда Беляева Тимоша успокоится и жизнь мало-помалу устаканится. Но ее надеждам не суждено было сбыться. Тимофей каждое утро начинал с пения. Правда, пел он только одну песню, ту самую, про Фигаро. Хотел выучить что-то новое, принес кассету с записями оперных арий, пытался подпевать, но ничего не получалось. «Это потому, что они поют не по-русски, – объяснял он. – Андрей Николаевич записал мне итальянские слова русскими буквами, поэтому было легко выучить. Ну ничего, в училище помогут». Он твердо верил, что обязательно поступит, выучится и станет знаменитым певцом, а Ульяна ночами плакала и жаловалась мужу, что Беляев обманул их сына, внушил ему ложные надежды. Ну кому в Москве нужен троечник из Степанова, поющий всего одну песню? Пусть даже очень хорошо. Хотя в оценке пения сына Ульяна не была уверена – какой из нее специалист! После окончания девятого класса Тимофей поставил вопрос ребром: – Я в любом случае поеду. Решайте: или вы поддерживаете меня и даете денег, или… – Пусть попробует, – сказал Артем. – ПТУ и специальность механизатора никуда не денутся. Тимоша – ему тогда еще шестнадцати не было – проводить себя разрешил только до станции. Они отдали ему почти все накопленные деньги, пообещали по возможности помогать. А он обещал писать, тоже по возможности. Звонить – нет, дорого. Через неделю они получили письмо. У Тимоши все в порядке, готовится. Следующего письма ждали почти месяц, Ульяна уже порывалась ехать в Москву. Поступил. Поступил! Их сын поступил в училище имени Гнесиных. Потом были редкие письма, рассказы об учебе, концертах, в которых он участвовал. Она очень хотела приехать, но денег не было – каждая лишняя копейка уходила сыну. Наконец он окончил училище. Устроился в какой-то театр, но был не очень доволен – хотелось большего. Писал, что продолжает учиться, брать частные уроки. Деньги, деньги, все упиралось в эти чертовы деньги, а вернее – в их нехватку. Потом ему удалось устроиться в какое-то хорошее место, и он прислал родителям целую кучу – сто тысяч рублей. Ульяна хотела тут же рвануть в Москву, к сыну. Но он не приглашал, да и Артем был против. – Давай лучше в банк положим эти деньги, – сказал он. – У нас вроде как на все хватает, а вдруг Тимоше понадобятся. Но сын денег не просил, даже стал присылать по десять-пятнадцать тысяч на праздники и дни рождения. Прислал фотографии, вот эти самые, из Вены. Сказал, что пел на сцене Венской оперы. А потом нам позвонили и сказали, что он… Что его… подростки… У Артема сердечный приступ, он сейчас в больнице. А я вот… Ульяна закусила губу и низко опустила голову. – Я сегодня забрала разрешение на выдачу тела для погребения, – сказала она после продолжительной паузы. – Мы с Артемом решили, что похороним сына в Степанове. Мне в полиции выдали его телефон. Я позвонила людям, с которыми он в последние дни общался. Все вне зоны доступа. За границей, наверное, в Вене. «Знала бы она, где сейчас находятся люди из списка контактов ее сына», – подумала Кристина. Ей вдруг вспомнился разговор с Асей, когда та сказала, что ей ближе пушкинская версия смерти Моцарта, а не та, что была озвучена Наной. Пусть в памяти сохранится смерть от руки коварного завистника, нежели смерть как возмездие оскорбленного мужа. Пусть лучше Ульяна считает своего сына талантливым певцом, погибшим из-за нелепой случайности, чем мошенником, поплатившимся за свои дела. Кристина расплатилась за кофе и, записав номер телефона несчастной матери с обещанием позвонить, если ей вдруг станет что-нибудь известно, покинула кафе. Утреннего хорошего настроения как не бывало. Глава 26 В офисе «Кайроса» Кристина обнаружила только Лебедева и Молчанова. – А где Ася с Рыбаком? – спросила она. – Кристина Сергеевна, – осторожно поинтересовался Лебедев, – вы хорошо себя чувствуете? – Слухи о моей смерти сильно преувеличены, – усмехнулась Кристина. – А что насчет кофе? – спросил Тимур. Кофе Кристине не хотелось, ведь она совсем недавно пила его в кафе, когда беседовала с матерью Куцака, но катализатор мыслительных процессов и обсуждения дел насущных сейчас был бы очень кстати. – Кофе, – кивнула она и улыбнулась. Кофемашина затарахтела, перемалывая зерна, Лебедев нырнул в ящик со снеками, достал пачку печенья и подъехал в кресле к столу Кристины. – Тут у нас такая движуха пошла, Кристина Сергеевна, – торопливо заговорил он, словно боясь, что его перебьют, хотя от Молчанова вряд ли можно было ожидать такого подвоха. – Иван Станиславович с Андреем Геннадьевичем вчера забрали записи с камеры наблюдения из магазина, где мужик во время убийства Фигаро пытался расплатиться за колбасу пятитысячной купюрой. – Спасибо, – поблагодарила Кристина Тимура, поставившего перед ней и Лебедевым чашки. – Так вот, – продолжал Федор, – мужик этот после того случая стал расплачиваться картой, и именно этот момент был запечатлен на диске. Я его нашел, и по тайм-коду знакомый Тимура Михайловича из банка-эквайера сказал, от кого поступил платеж. – Тимур?! – Кристина перевела на Молчанова недоумевающий взгляд, надеясь, что в нем он без слов прочтет ее возмущение подобным нарушением тайны банковских вкладов, за которую он ратовал еще совсем недавно, и, одновременно, восхищение его способностями. Он не ответил, лишь молча пожав плечами, мол, на что не пойдешь ради дела. – И оказалось, что наш бомж вовсе никакой не бомж, а популярный писатель-фантаст Гром. Я посмотрел на «Литресе» его книжки – очень даже ничего. У него цикл книг про марсиан. Они… – Федор, предлагаю обсуждение марсиан оставить до следующего раза, – прервала разглагольствования программиста Кристина. – До следующего так до следующего, – не стал спорить с начальством Федор. – Просто это как раз по теме. Марсиане все поголовно больны… – Я, кажется, догадываюсь, – Кристина попробовала кофе и не смогла удержаться от комплимента офисному бариста. – Как всегда непревзойденный. – Тимур сдержанно склонил голову, а она продолжила, обращаясь уже к Федору: – Ты хочешь сказать, что наш Гром тоже поголовно болен? – Да, да! – обрадовался Лебедев. – Болен на всю голову. Вернее, не совсем, но типа того. Он просто весь день пишет, а вечером выходит на прогулку и, чтобы совместить приятное с полезным, пытается вжиться в образ. Сейчас у него в романе марсианский десант высадился на землю, отнял у первых попавшихся на глаза одежду – помните, как в «Терминаторе»: «Мне нужна твоя одежда!» – и занимается шопингом, не имея представления о реальной стоимости денег. Вот Гром и пытался претворить свои фантазии в реальность: оделся в тряпье из секонд-хенда, взял пятитысячную купюру и пошел в ночной магазин. Изменять собственному вкусу он не захотел и колбасу пытался купить не абы какую, а вкусную. «Интересно, что бы купил Лебедев на месте этого писателя? – подумала Кристина, доставая из пачки печенье. – Сухарики с холодцом и хреном?» – А откуда ты все это узнал? Неужели из интернета? – спросила она. – Нет, – огорченно помотал головой Федор, – это не я. Иван Станиславович с Асей уже успели у него побывать и перезвонить Тимуру Михайловичу. Кристина посмотрела на Тимура, и тот кивнул, подтверждая справедливость его слов. – Это хорошо, что Гром пишет фантастику, а не детективы, и не бродит ночью по улицам, вживаясь в образ убийцы. – Он, скорее, подошел бы для образа жертвы, – сказал Молчанов. – Для убийцы Гром трусоват, да и решительности не хватает. Он сказал, что видел Фигаро, лежащего на тротуаре, и подростка, склонившегося над ним. При этом Фигаро матерился, а подросток виновато оправдывался. Услышав шаги, парень вскочил и убежал. Фигаро продолжал материться, а Гром, увидев, что помощь не требуется, скрылся в ближайшем проулке. Иван показал ему фотографии подростков из Благодатного переулка, Кузнецова, Терехова и Золотова, но Гром не смог уверенно сказать, кого он видел рядом с Фигаро. Вероятно, очень сильно испугался. – То есть наш бомж – вовсе не бомж и Куцака не убивал, правильно я поняла? А подросток, который извинялся, это, скорее всего, Ярослав Кузнецов. И получается, ни он, ни остальные двое Куцака тоже не убивали. Надо срочно позвонить Щедрому и рассказать о Громе. Пусть пообщается с ним и отпустит Кузнецова. Кристина достала телефон, собираясь звонить майору. – Подождите, – остановил ее Лебедев. – Ася разговор с Громом записала на скрытую камеру, которой пользуется во время рейдов «Тайного покупателя». Можно предложить Щедрому своеобразный бартер: мы отдаем ему свою запись, а он нам записи с камер наблюдения возле подъезда, где живут Михайловы. Уверен, что оперативники уже смогли их раздобыть. Как вы думаете? Кристина посмотрела на Тимура, и тот, по обыкновению, едва заметно пожал плечами, предоставляя ей принять решение. – Хорошо, – согласилась Кристина и набрала номер Щедрого.