Постников и Фирсов весь день старательно притворялись, что не замечают друг друга. Бес развлечения ради пытался найти маячки, посаженные Кадьяком — Постников не верил, что наемник просто так оставит без присмотра самое значимое капиталовложение. Ничего не нашел. Фирсов дошлифовывал карту и работал с открытой статистикой, стараясь как можно доходчивее и убедительнее обосновать коммерческую идею Постникова — адскую смесь али-экспресса, ганзы, электронной библиотеки, авито и дистанционного обучения. Если пожилой коммэрс и дальше предавался жалости к своему невеселому положению, сейчас он делал это куда более скрытно. В нужный час Постников задержался на пороге, он еще раз повторял в уме детали своего нового образа и реквизиты паспорта. А также прикидывал, в достаточной ли мере они подстраховались против измены Фирсова. Словно прочитав его мысли, трестовик с демонстративным щелчком застегнул на запястье браслет часов и поднял руку, демонстрируя агрегат. — Не снимаю. Что вставили? Просто адскую машинку или с газовой капсулой? Бес не ответил, обуваясь. Гримерная машина, косметически перешившая ему лицо — ненамного, только чтобы надевшего очки Беса не выделила милицейская система распознавания — замерла в углу, поджидая следующего клиента. В зеркало «на дорожку» Постников не смотрел, ему была неприятна физиономия с бородкой под Чехова и динамической татуировкой в виде крошечных тарантулов. — И хоть зазырься в камеры, переодеваться по-быстрому, чтобы сбросить тряпки с маячками, я не буду, — сварливо пообещал Фирсов. Постников едва заметно улыбнулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Старый дермантин все еще хранил едва заметные следы не менее старых чернил, сообщавших, что «Баха дурак!». Оставшись один, Фирсов некоторое время полежал на диване, который прежде оккупировал раненый Постников. Трестовик молча смотрел в потолок и жевал губу. Затем проверил документы и скорчил гримасу, снова убедившись, что на ближайшее время он все еще Давыд Жиров, уроженец Душанбе и не слишком удачливый рекламный агент советского филиала «Tetragrammaton Records». — Здрасьте-педерасьте, — прошептал он, застегивая внутренний карман с паспортом. Приколол к лацкану не первой свежести пиджака трестовый значок и добавил. — Добро пожаловать в новую жизнь, товарищ Жиров. Глава 14 — Вот ведь скотина, — очень по-русски вымолвил Кадьяк, потирая костяшки левой руки, будто готовясь к удару. — Кинул, — с неопределенной интонацией сказал Бес, то ли спросил, то ли констатировал. — Нет, — поморщился Кадьяк. — Заставляет нас ждать. Постников не стал уточнять, каким образом наемник контролирует перемещения бюрократа. Вынужденные коллеги ждали последнего концессионера в специальном отсеке для милитаризованных кибернетиков. Три глаза на двоих следили через бронированное стекло за выходящими людьми. Как обычно московский рейс был набит под завязку, толпа все тянулась и тянулась из-под вывески «Аэрофлот! Не бывает дружественных территорий — бывают территории дружественных корпораций!». — Скотина, — повторил Кадьяк, увидев Фирсова. Из чистой мстительности, а также склочности характера, финансовый директор предприятия брел в хвосте, обгоняя лишь инвалида в механизированной коляске. Фирсов выглядел отдохнувшим и вообще радовался жизни, обмахивая себя многоразовой газетой. Бес молча показал бюрократу кулак и затянулся «сигаретой», чувствуя, как тонизирующий пар щекочет небо. — Что, друзья, не ждали? — почти весело заявил Фирсов, легко держа чемоданчик с калькулятором. — Пей, — коротко приказал наемник, протягивая трестовику стаканчик с криво налепленным ярлычком. — Хе, а я все-таки думал, бомба в часах, — с угрюмой жизнерадостностью сообщил Фирсов, глотая зеленоватую жижу. — Нет, не думал, — отрезал Кадьяк. — Потому что с ней ты не попал бы в самолет. — Ну да, не думал, — с легкостью согласился Фирсов. — Но яд и противоядие, это как-то консервативно, примитивно, мне даже неловко становится. И вообще, недоверие убивает прекрасную деловую дружбу на корню. — Мы не друзья, — Кадьяк не был настроен на позитивную беседу. — А деловая дружба это leoxymoron. — Ну и напрасно, — Фирсов наоборот, искренне веселился, подкалывая мрачных и коллег, на фоне которых выглядел как пожилой Винни Пух. — Дальше куда? — Дальше мы заходим в клозет… — Надеюсь, мы там не предадимся противоестественным деяниям? — торопливо озаботился Фирсов. — Нет, — терпеливо продолжил Кадьяк. — В клозете мы избавляемся от паспортов, берем новые документы и проходим на посадку. Которая уже идет. Двадцать минут на все. — Це добре, — согласился Фирсов. — О, преславная Америка, родина свободных, страна вольных… давненько я там не был. — Болтай меньше, — рыкнул Бес. — Сплошной треп и никакой конспирации. — Я безобидный чинуша, мне положено творить херню, — возразил бюрократ. — Это вы суровые мрачные агенты, так что и ведите себя согласно устава и должностных инструкциев. — Вот же тебя шатает от депрессии к придурковатости, — сказал Бес. — Может биполярка? Скачки настроения и все такое. — Трепло, — опять же очень по-русски подытожил Кадьяк. — Идемте. Алексей надеялся, что будет возможность пройтись по городу. «Серединную» Европу арбитр любил, особенно Швейцарию с ее неброской, но удивительно запоминающейся красотой, околонулевой преступностью и статусом нейтральной державы, закрытой для любых межкорпоративных конфликтов. После мировой войны, прокатившейся через большинство крупных городов, старушка Европа была в значительной мере отстроена заново и перепланирована. В местной архитектуре теперь почти не было зданий выше пяти-шести этажей, а улицы отличались приятной глазу шириной. Так проявлялся все еще живой страх перед тактическими атомными ударами. Большие комплексы — жилые, корпоративные, транспортные, многофункциональные — тоже имелись, но все строились по принципу пирамиды, для большей устойчивости против ударной волны ядерного взрыва. Из-за этого Старый Свет архитектурно обрел своеобразный и неповторимый вид, с одной стороны очень уютно-провинциальный, «одноэтажный», с другой монументально-египетский, благодаря пирамидам, вокруг которых группировалась деловая жизнь. Однако на сей раз мечта не сбылась, так что на кусочек «Банана» Постников смог поглядеть лишь через огромные стекла аэропорта, точнее берлинского транспортного узла, объединяющего воедино все мыслимые коммуникации. Живот все еще побаливал, во рту горчило от пилюль, в довершение снова начались проблемы со слухом. Изношенная электроника опять напоминала, что кибернетику требуется хороший ремонт и желательно пересборка. Воссоединившаяся троица, сменившая документы, отправилась на посадку. Беса нервировала такая радикальная и скорая замена образов, кибернетик все думал о том, что их спалит обычная программа, соотносящая лица с камер и реквизиты билетов. Когда одна и та же физиономия покидает один самолет как Давыд, а на другой садится как Евлампий (у Кадьяка, похоже, было специфическое чувство юмора или он плохо разбирался в русских именах) — это настораживает. Кадьяк согласился — обязательно спалит. Но без последствий, как и все предыдущие годы, потому что администрация узла пренебрегает такими мелочами, если нет официальных запросов. А запросов нет. Опасаться следовало только графов «Правителя», которые могли врезаться в сторожевые программы аэропорта, но это было маловероятно, хотя и возможно. Впрочем, скоро путники будут уже в воздухе, а потом и на другом конце света, где их ждет охрана… Мимо проследовала дисциплинированная стайка юношей и девушек с одинаковыми нашивками на рукавах — синий крест в белом ромбе, вытянутом по вертикали, эмблема благотворительной организации «Милосердие». Среди молодежи отчетливо выделялась пара угрюмых дядек в возрасте сильно за сорок лет, побитых жизнью, словно какие-нибудь геологи. Постников хмыкнул от нахлынувших воспоминаний. «Милосердие» было реликтом времен, когда добросердечие и милость к падшим действительно еще что-то значило. Организация начинала, как попытка донести квалифицированную медпомощь до самых отдаленных уголков мира, преимущественно в Африку. В девяностые задумка почти умерла, однако на заре нового тысячелетия неожиданно воспрянула духом на совершенно иных принципах. Теперь вместо идеалистов, готовых спасать жизни, в контору вербовались бедные и отчаянные медики, которые не смогли пробиться в высокооплачиваемую медицину, а также младший персонал вроде фельдшеров и санитаров. И они действительно отправлялись в Африку, получать специфический опыт, богатую практику и соответственно повышать собственную привлекательность для работодателя. Как гласила закрытая методичка «для своих»: «Ваша задача не колоть вакцины страждущим и вскрывать их гнойные язвы. Ваша задача — научиться подручными способами, с ножом, изолентой и суперклеем чинить бойцов. Вы не лечите людей, вы восстанавливаете боеспособность активов корпорации/министерства. Нашими стараниями вы обретаете уникальную возможность практиковаться на тех, кто никогда не предъявит вам рекламаций, не подаст в суд и не напишет жалобу. Ваша удача объективно приносит в мир немного добра, ваша ошибка не стоит ничего. Пользуйтесь этой возможностью, а также нашими последующими рекомендациями всего лишь за 13 % базовых отчислений» Две девушки, которым предстояло в скором времени практиковаться на живых людях, о чем-то громко спорили, Постников расслышал отдельные фразы: — Он виабу и потому прется от самураев, но в душе качает на ронинов. Поэтому испытывает тягу предавать, а затем фрустрирует от этого… Девушки были страшненькие, не чистой внешностью, а за счет стиля. У одной глаза были с татуировками на глазных яблоках, у другой глаз вообще не имелось, лишь темные линзы — по одной главной и еще по две для периферического обзора, итого шесть. Это делало молодую женщину похожей на двуногого паука. По ходу регистрации Алекс быстро глянул новости и уже предсказуемо не нашел ничего, достойного внимания. Сенсацией дня оказалось противостояние за виллу некоего актера, развернувшееся на средиземноморском насыпном острове. Вышедший в тираж деятель искусства задолжал столько, что по его душу пришли коллекторы, но дедушка, не будь дураком, нанял контору по противодействию взыскателям с оригинальным лозунгом «У кого нет денег, тот не должник. Ведь имей он деньги, не имел бы долгов!». Такие конфликты случались довольно часто, до стрельбы дело доходило редко, но в данном случае вопрос шел уже о деловой репутации, так что противники оперативно наняли субподрядчиков и в ход пошли даже гранатометы. И коллекторы, и антивзыскатели предпочитали уничтожить предмет спора, нежели передать конкуренту. Следовало отдать актеру должное, мужик держался стоически, возможно рассчитывал на то, что скандал даст пинка угасшей карьере, окупив разрушение недвижимости. Усевшись в мягкое кресло, пристегнувшись и выпив стакан воды с долькой лимона, Алекс честно попытался заснуть, следуя примеру Фирсова. Бюрократ откинулся в дрему почти мгновенно, храпя и сопя. Не получилось. Тогда Бес начал прокручивать в голове куцые сведения о тех, с кем предстояло иметь дело в обозримом будущем. Авансом, по аналогии с «техническими мудрецами», Постников назвал их для себя «экономическими мудрецами». Сам Фирсов ограничивался более простым и лаконичным — «флибустьеры». Жили-были пятеро ветеранов-вертолетчиков, молодые люди, которые буквально вылетели на улицу по итогам грандиозной послевоенной демобилизации. У них не было ничего, кроме нескольких единиц бронетехники НАТО на общем счету, посттравматического синдрома разной степени, а также навыков убийц на государственной службе. Таким людям открывалась прямая дорога в наемники, и хотя золотое время агрессивного арбитража еще не настало, вертолеты уже были востребованы на любой войне. Однако молодые люди оказались умеренно прозорливы и умели смотреть в будущее. Они ушли не в коммерческую войну, а выше, занявшись непосредственно коммерцией, что, как известно, войну порождает и питает. На волне «конвергенции» вертолетчики создали кооператив. Пройдя множество удивительных приключений и трансформаций, похоронив члена команды, что не выдержал испытания чемоданом наличности, пережив две национализации с последующей приватизацией, небольшой кооператив сменил несколько форм, а затем официально превратился в государственное унитарное предприятие, из которого мутировал в межотраслевой комитет. Организация занималась «администрированием и функциональным управлением проектами по линии межправительственных соглашений СССР в области электронно-вычислительных технологий, строительного базиса и вопросов связи, а также урегулирования задолженности по сохраняющим силу долговым обязательствам». Идея была простая — «мудрецы» брали длиннейший список должников Союза, у которых водились хоть какие-то денежки, затем выбирали очередную жертву и предлагали обратить пустые обязательства во что-то более-менее вещественное. По принципу «вы все-таки отдадите нам часть денег, а мы вам за это что-нибудь номинально построим». Заведение не имело никаких собственных активов и занималось исключительно посредничеством, собирая проектировочно-управленческую бригаду под каждый проект отдельно. Управленческие навыки организаторов были, скажем дипломатично, крайне сомнительными (во всяком случае поначалу), схема работы еще более сомнительна и насквозь коррупционна. Однако, как ни удивительно, все заработало и крутилось уже более четверти века. В значительной мере потому, что распиливая бюджеты и списывая задолженности, «мудрецы» никогда не забывали — длинная рука правосудия может дотянуться до любого и в самый неподходящий момент, какая бы анархия не царила на дворе. Так что поступали в соответствии с цитатой из О. Генри: «Я принципиально никогда не брал у своего ближнего ни одного доллара, не дав ему чего-нибудь взамен — будь то медальон из фальшивого золота, или семена садовых цветов, или мазь от прострела, или биржевые бумаги, или порошок от блох, или хотя бы затрещина» По мере развития конверсии, а также проникновения капиталистических веяний в сугубо социалистическое хозяйствование, комитет переориентировался со взыскания долгов на конкурсное проектирование и был готов лезть в любой тендер, демпингуя до упора. За время существования контора навыполняла всевозможных проектов на несколько миллиардов во всех сколь-нибудь серьезных валютах, отстроила с десяток полноценных отраслей промышленности, не считая отдельных заводиков, шахт, сетей связи, контрольно-плановых комплексов ЭВМ и прочих рудников. Поверх всего этого было наверчено, как сахарная вата на палочку, бесчисленное количество мутных схем, разовых «перекусов», связей с империалистическими разведками и прочей романтики [4] Удивительно, однако, несмотря на столь увлекательную жизнь комитет до сих пор жил и умеренно процветал. Организация, как маленькая, но изворотливая и очень злобная крыса, вполне успешно лавировала меж неповоротливых лап корпоративных динозавров, периодически больно огрызаясь на очередных любителей корпоративного захвата. Фирсов отвалился от общих дел где-то на стадии плотной работы с Минэкономразвития, когда организация залезла в промышленный шпионаж, прикрытый лицензионной покупкой и адаптацией технических решений из стран дальнего зарубежья. Виктор перешел на постоянную работу в «Главный комитет химико-металлургических производств (ГК ХМП)», которому еще только предстояло назваться «Правителем» и стать одним из крупнейших советских трестов. Но с коллегами Фирсов разошелся мирно, связей не рвал и даже время от времени помогал комитету проворачивать разовые комбинации. Теперь старые товарищи и сослуживцы стали надеждой и спасательным кругом, который мог помочь. Мог не помочь. Мог тихо прикопать где-нибудь или сдать «Правителю». Перебирая в голове мысли и варианты, Постников таки задремал и незаметно уснул. Кибернетику приснилось, что он решил не ходить на встречу с «флибустьерами», рассчитывая, что если кому достанется, пусть это будет один Фирсов (Кадьяк во сне куда-то исчез). В итоге бюрократ быстро договорился с собратьями по нелегкому делу, Постникова выкинули из проекта, и калека умер под мостом от реакции отторжения хрома. Бес проснулся, мокрый от пота, аккурат к посадке. Дальше все было довольно буднично и скучно. Их уже ждали, сразу проводив в специальный ангар как раз для подобных случаев, когда требовалось обезопасить пассажира или пассажиров. Там уже стояли пять бронеавтомобилей. Путем нехитрой жеребьевки неразговорчивые и хорошо вооруженные люди определили, кто в какой машине поедет. Такая рассредоточенная доставка крайне осложняла жизнь возможным убийцам и доставляла немало стресса живому грузу, который понятия не имели, куда их везут. И привезут ли куда-нибудь живыми. Однако привезли, долгими окольными путями. Постников едва сдержался от облегченного выдоха, когда троица воссоединилась снова в подземном гараже, и держал каменное лицо во время не короткого подъема на лифте. Стрелки на красном циферблате «Востока» показывал одиннадцать утра и Постников спохватился, переведя часы на пять часов назад. Комната напоминала кабинет корпоративного управленца средне-высоко звена, то есть привилегированность уже налицо, но до ультра-роскоши вроде личных садов еще далеко. Все скромно, но в то же время стильно и эффектно. Угловое помещение, идеально прозрачные стены из традиционно бронированного стекла. Стеклянный же стол, квадратный, с простыми никелированными стульями на каждой стороне. Пол из какого-то упругого материала слегка пружинил под ногами, а еще, судя по всему, его было удобно чистить, например от крови. Оригинальности декору придавал свободно висящий камин в виде овальной капсулы на тонкой цепочке. Огонь, похоже, был настоящий, не голограмма, он даже слегка пах жженым деревом. Хотя, может и дорогая голограмма с ароматизатором. С высоты открывался красивый вид. Было еще темно, но, как и в любом большом городе, искусственного света хватало с избытком. В основном Филадельфия повторяла европейскую застройку, но высоток здесь было намного больше и почти все они представляли собой гигантские конструкции, смахивающие на могильные камни. Атомная угроза оказала свое, весьма существенное влияние и на американскую архитектуру. Местные довоенные высотки строились по типовым требованиям, в числе которых значилось отсутствие зеркальных фасадов, бетон с антинейтронной подложкой, наличие бронеставен и соблюдение специальных форм, рассеивающих ударную волну, заставляющих ее обтекать здание. В некоторых башнях даже ставили успокоители качки. Дома могли быть эллипсовидными или в виде круглых башен, позже начали делать фасады сложно-призматического типа, в том числе обшивая до-атомные постройки каркасами с абляционной защитой для повышения их безопасности. В результате получалось нечто высокое, как правило, черное, похожее на сгоревшее дерево от которого остался лишь перекособоченный ствол. Недоброжелатели прозвали американские мегаполисы «могильниками», сравнивая их с погостом, где высятся черные обелиски. Глядя на монументальную красоту с угольно-черными «обелисками» на светлом фоне, Бес припомнил, что по мере развития вычислительной техники росла эффективность решений в области аэродинамики ударных волн. Так зародилось второе поколение противоатомной архитектуры, прозванное «Римановским». Здания делались уже не в виде монолитов, а как сочленение модулей из сплошь кривых линий, состыкованных под причудливыми углами, с килями и гребнями. Идея заключалась в том, чтобы ударная волна не просто обтекала здание, а уходила в многочисленные отражения и интерференции, фактически «гасила сама себя». Получившаяся геометрия с непривычки вызывала нервный тик и ощущение оптической иллюзии, как с лестницей Пенроуза, но если привыкнуть, казалась даже по-своему красивой. Что интересно, старые проекты с недавних пор начали доставать из архивов, сдувая пыль. Немало трестов отчего то — как по сговору! — начали строить штаб-квартиры по рецептам времен Горячей войны… Кибернетик стукнул кончиком пальца по гладкой поверхности окна, усомнившись, а стекло ли это вообще. Возможно и экран, из новых разработок SOLOTO. В пользу предположения говорило то, что кабинет явно был арендован для разовых переговоров, а такие помещения, как правило, специально защищались, чтобы не искушать злодеев шансами пальнуть через большие окна чем-нибудь ракетным. Но слишком уж высококачественное изображение, даже с иллюзией смены перспективы. Задумавшись над интересным вопросом, Постников едва не пропустил явление организатора встречи. Всем «мудрецам», если верить Фирсову, было крепко за пятьдесят, но следовало признать, этот сохранился очень хорошо, намного лучше самого Фирсова. Не слишком высокий, но довольно плечистый мужчина выглядел от силы на сорок. Русоволосый, в очень простых очках без излишеств вроде роговой оправы или наоборот, паутинно-тонких дужек из космических металлов. Брови у неизвестного были настолько светлыми, что терялись на фоне лица. В общем, самый обычный коммерсант средней руки, который иногда позволяет себе излишества в калориях, но дружит со спортзалом. Но Беса сразу же напряг взгляд пришельца, он был странно рассредоточенный, так что казалось — вроде на тебя и не смотрят напрямую, но чувствуется пристальное внимание, как от замаскированного снайпера. Это, да еще, пожалуй, чуть-чуть поджатые губы, вызывало ощущение неприятного измерения. Того самого после которого тебя признают «легким», а затем обычно следуют библейские неприятности. — Копыльский, — коротко представился коммерсант, обращаясь явно к кибернетикам, на Фирсова он даже не посмотрел, во всяком случае, явно. — Кирилл Копыльский. — Пускаешь пыль в глаза? — с легкой ноткой ехидства в голосе спросил Фирсов, обозначая жестом убранство кабинета. — Осваиваю элементы буржуазной жизни, — без тени улыбки ответил Копыльский, садясь на стул, образованный сетью никелированных прутьев. — Иду, так сказать, в ногу со временем. Хозяин и гости расселись по четырем сторонам стеклянного квадрата. — Братва на связи? — спросил Фирсов.