Фольксваген старательно карабкался все выше и выше. Стрелка спидометра упала чуть ли не до пяти миль в час и остановилась, когда Джек, съехав с дороги, («Мам, что написано?» – «ЖИВОПИСНЫЙ ПОВОРОТ», – покорно прочла Венди). нажал на ручной тормоз и позволил фольксвагену прокатиться по инерции. – Пошли, – сказал он и вылез из машины. Они все вместе зашагали к шлагбауму. – Вот, – сказал Джек и показал вверх и влево. Венди внезапно открыла, что есть истина в клише: у нее действительно захватило дух. Некоторое время она вообще была не в состоянии дышать, потрясенная открывшимся видом. Напротив – кто знает, как далеко? – в небо вздымалась гора еще выше этой, зазубренная макушка казалась силуэтом, который одело нимбом солнце, уже начавшее свой путь к закату. Внизу под ними простерлась вся долина; склоны, по которым они карабкались в выбивающемся из сил «жуке» обрывались вниз с такой головокружительной внезапностью, что Венди поняла – если слишком долго смотреть вниз, затошнит и даже может вырвать. В чистом, ясном воздухе воображение, вырвавшись из узды рассудка, полностью ожило, и смотреть – означало беспомощно наблюдать, как ныряешь все ниже, ниже, ниже; как, крутясь медленной каруселью, меняются местами склоны и небо, как подобно ленивому воздушному шарику из твоего рта плывет крик, а платье бьется по ветру... Венди оторвала взгляд от склона, почти принудив себя к этому, и проследила за пальцем Джека. Ей удалось разглядеть шоссе, прижавшееся к этому соборному шпилю с одного бока, ныряющее, как американские горки, но неизменно держащее курс на северо-запад, продолжающее подъем под менее крутым углом. Еще дальше Венди увидела, как сосны, мрачно прижавшиеся к склону, будто воткнутые прямо в него, уступают место просторному зеленому квадрату газона, посреди которого возвышался отель «Оверлук». Увидев его, она вновь обрела голос и дыхание. – Джек, да это великолепно! – Да, – сказал он. – Уллман говорит, по его мнению это – прекраснейшее место в Америке, другого такого нет. На Уллмана мне, в общем-то, наплевать, но, может быть, так оно и есть... Дэнни! Дэнни, тебе плохо? Она оглянулась, ища сына, и внезапный страх за него стер все остальное, каким бы изумительным оно ни было. Она стрелой кинулась к нему. Держась за ограждение, Дэнни смотрел наверх, на отель, и лицо у него было нездорового серого цвета. Глаза были пустыми, как у человека, который вот-вот упадет в обморок. Она опустилась рядом с ним на колени, положив ему руки на плечи, чтобы подбодрить и успокоить. – Дэнни, что... Рядом с ней оказался Джек. – С тобой все о'кей, док? – Он коротко встряхнул Дэнни и взгляд мальчика прояснился. – Да, пап. Все отлично. – Что это было, Дэнни? – спросила она. – У тебя закружилась голова, милый? – Нет, просто... просто задумался. Извини. Я не хотел вас пугать. – Он взглянул на стоящих подле него на коленях родителей и улыбнулся слабой озабоченной улыбкой. – Может, это от солнца. Мне солнце попало в глаза. – Сейчас приедем в отель и дадим тебе глоточек воды, – сказал папа. – Ладно. Но и в «жуке», который по более пологому склону двигался вперед и вверх куда уверенней, Дэнни, сидя между ними, все посматривал на разматывающуюся из-под колес дорогу, иногда позволяя себе скользнуть взглядом по отелю «Оверлук», отражавшему солнце множеством уставленных на запад с массивного корпуса окон. В снежном буране ему привиделся именно этот дом, темный, заполненный глухим стуком, где какая-то ужасная, отвратительная, но знакомая фигура разыскивала его по длинным коридорам, выстланным ковром-джунглями. Именно насчет этого места его предостерегал Тони. Здесь. Вот здесь. Чем бы это Тремс ни было – оно жило здесь. 9. ВЫПИСКА Прямо за высокими, старомодными парадными дверями их ждал Уллман. Пожав руку Джеку, он холодно кивнул Венди, возможно, заметив, как повернулись головы, когда она прошла в вестибюль: рассыпанные по плечам золотистые волосы, простое платье в матросском стиле. Подол скромно замер двумя сантиметрами выше колен, но и этого наблюдателю было достаточно, чтобы понять – ноги хороши. Кажется, только к Дэнни Уллман отнесся по-настоящему тепло, но с подобным Венди сталкивалась и раньше. Похоже, Дэнни соответствовал представлениям о детях тех людей, которые обычно придерживались на этот счет того же мнения, что и У.С.Филд. Слегка наклонившись, он протянул Дэнни руку. Дэнни без улыбки официально пожал ее. – Мой сын Дэнни, – сказал Джек. – И моя жена Виннифред. – Очень приятно познакомиться с вами обоими, – сказал Уллман. – Сколько тебе лет, Дэнни? – Пять, сэр. – Надо же, _с_э_р_. – Уллман улыбнулся и взглянул на Джека. – Он хорошо воспитан. – А как же, – сказал Джек. – Миссис Торранс, – он отвесил ей такой же легкий поклон и у смутившейся на миг Венди мелькнула мысль, что Уллман поцелует ей руку. Он принял ладонь, которую она неуверенно протянула ему, но лишь для того, чтобы ненадолго сжать обеими руками. Ладошки Уллмана оказались маленькими, сухими и гладкими, и Венди догадалась, что он их припудривает. В вестибюле кипела работа. Унесли почти все старомодные стулья с высокими спинками. Туда-сюда шныряли рассыльные с чемоданами, а подле стойки, на которой возвышалась массивная латунная касса, выстроилась очередь. Налепленные на кассу переводные картинки и карточки американского банка действовали на нервы своей несовременностью. Справа, возле высоких двустворчатых дверей, обе половинки которых были плотно закрыты и связаны веревкой, в старомодном камине пылали березовые поленья. На диване, придвинутом чуть ли не вплотную к очагу, сидели три монахини. Обложившись со всех сторон поставленными одна на другую сумками, они болтали и улыбались, ожидая, когда очередь на выписку немного поредеет. Под взглядом Венди они дружно разразились звонким девчоночьим смехом. Она почувствовала, что и ее губы тронула улыбка: самой молодой из них было никак не меньше шестидесяти. Приглушенный гул голосов на заднем плане, негромкое «динь!» серебряного колокольчика у кассы, когда один из дежурных клерков звонил в него, немного нетерпеливое «Дальше, пожалуйста!» – все это навевало яркие теплые воспоминания об их с Джеком медовом месяце в нью-йоркском «Бикман-Тауэр». Впервые Венди позволила себе поверить, что, может быть, как раз в этом и нуждалась их троица: провести вместе, вдали от мира целый сезон, что-то вроде медового месяца для всей семьи. Она любовно улыбнулась Дэнни, который честно таращил глаза по сторонам на все подряд. Перед крыльцом остановился еще один лимузин, серый, как жилет банкира. – Последний день сезона, – говорил Уллман. – День закрытия. Каждый раз суматоха. Я, собственно, ожидал, что вы приедете часам к трем, мистер Торранс. – Хотелось дать фольксвагену время на случай, если он решит закатить истерику, – сказал Джек. – Но обошлось. – Очень удачно, – сказал Уллман. – Я намерен попозже устроить вам троим экскурсию по нашей территории и, конечно, Дик Холлоранн хочет показать миссис Торранс кухню «Оверлука». Но, боюсь... Чуть не налетев на него, подошел клерк. – Извините, мистер Уллман... – Ну? Что такое? – Миссис Брент, – неловко сказал клерк. – Она отказывается платить по счету – только карточкой «Америкэн экспресс». Я говорю, мы в конце прошлого сезона прекратили принимать «Америкэн экспресс», но она... – Он перевел взгляд на семейство Торранс, потом обратно на Уллмана. Тот пожал плечами. – Я этим займусь. – Спасибо, мистер Уллман. – Клерк направился через вестибюль обратно к стойке, где громко протестовала похожая на дредноут дама, закутанная в длинную шубу и нечто, напоминающее боа из черных перьев. – Я езжу в «Оверлук» с пятьдесят пятого года, – говорила она улыбающемуся, пожимающему плечами клерку, – и не перестала ездить даже после того, как мой второй муж умер от удара на вашей противной площадке для роке... говорила же ему в тот день: солнце печет слишком сильно!.. но никогда... повторяю: _н_и_к_о_г_д_а_ я не расплачивалась ничем, кроме карточек «Америкэн экспресс». Повторяю: ... – Прошу прощения, – сказал мистер Уллман. Под взглядами Торрансов он пересек вестибюль, почтительно дотронулся до локтя миссис Брент и, когда она обернулась, обрушив свою тираду на него, развел руками и кивнул. Сочувственно выслушав, он еще раз кивнул и что-то сказал в ответ. Миссис Брент с торжествующей улыбкой повернулась к несчастному клерку за стойкой и громко объявила: «Слава Богу, в этом отеле нашелся хоть один служащий, который еще не стал безнадежным мещанином!» Она позволила едва достававшему до могучего, одетого в шубу плеча, Уллману взять себя за руку и увести прочь – вероятно, внутрь отеля, в контору. – Ух ты! – с улыбкой сказала Венди. – Этот пижон денежки не зря получает! – Но леди ему не нравится, – немедленно высказался Дэнни. – Он просто притворяется, что она ему нравится. – Конечно, ты прав, док. Но лесть – такая штука, на которой вертится весь мир. – А что такое лесть? – Лесть, – сказала ему Венди, – это когда папа говорит, что мои новые желтые брюки ему нравятся, а на самом деле это не так... или, когда он говорит, что мне вовсе не нужно похудеть на пять фунтов. – А. Это когда врут ради смеха? – Почти что так. Все это время Дэнни смотрел на нее внимательно-внимательно, а теперь сказал: – Ма, ты хорошенькая. – И, когда родители, обменявшись взглядом, расхохотались, смущенно нахмурился. – Мне Уллман не слишком-то льстил, – сказал Джек. – Ребята, давайте отойдем к окну. По-моему, я здорово бросаюсь в глаза, когда торчу тут посреди вестибюля в своей варенке. Бог свидетель, мне и в голову не приходило, что в день закрытия тут будет столько народу. Похоже, я ошибся. – Ты очень красивый, – сказала Венди, и тут они опять рассмеялись. Венди зажала рот рукой. Дэнни все еще ничего не понимал, но не беда. Они любили друг друга. Он подумал, что отель напоминает маме какой-то другой дом, (домик Бик-мэна) где она была счастлива. Дэнни хотелось, чтобы отель и ему понравился не меньше, чем маме, он вновь и вновь повторял себе: то, что показывает Тони, сбывается не всегда. Он будет осторожен. Тремс не застанет его врасплох. Но рассказывать об этом он не станет, пока совсем не подопрет. Ведь они счастливы, они смеются и не думают ни о чем плохом. – Погляди, что за вид, – сказал Джек. – О, это великолепно! Дэнни, смотри-ка! Но Дэнни никакого особого великолепия не заметил. Он не любил высоту – от нее кружилась голова. От широкого парадного крыльца, которое шло вдоль всего фасада, к длинному прямоугольному бассейну спускался превосходный подстриженный газон (с правой стороны было небольшое поле для гольфа). На другом краю бассейна на маленьком треножнике стояла табличка: «Закрыто». Он умел сам читать «Закрыто», а еще – «Стоп», «Выход», «Пицца» и кое-что сверх этого. От бассейна среди молодых сосенок, елей и осин вилась посыпанная гравием дорожка. Там был маленький указатель, незнакомый Дэнни: «РОКЕ». Ниже была стрелка. – Пап, что такое: Рэ-О-Кэ-Е? – Игра, – отозвался папа. – Немножко похожая на крокет, только играют на засыпанной гравием площадке. Стороны у нее, как у большого биллиардного стола, а травы нет. Это очень старинная игра, Дэнни. Тут у них иногда проводятся турниры. – А играют крокетным молотком? – Вроде того, – согласился Джек. – Только ручка покороче да головка двусторонняя. Одна сторона из твердой резины, а вторая – деревянная.