Все трое протянули Филиппу руки, первые двое смущенно, а третий – чересчур живо. Филипп решил, что в нем есть что-то необычное. Между братьями имелось замечательное сходство. Волосы у всех были светло-рыжие, глаза зеленые, лица вытянутые, с острыми чертами, а носы удивительно правильной формы с тонкими надменными ноздрями. Старший, Конвей мучил Филиппа своим сходством с кем-то уже знакомым, пока тот не сообразил, что Конвей похож на бубнового валета из его любимой колоды игральных карт. – Поглядите на них, – Ренни Корт презрительно махнул рукой на старших. – Безобразная парочка, скажу я вам. Они опозорили меня, их выслали домой из английской школы за нападение на учителя. Я уже дал им за это по шее, но сейчас они на моем попечении, и бог знает, что мне с ними делать. Пусть работают в конюшне или на поле – только на это они и пригодны! Должен сказать, у меня есть еще два сына, славные парни. Но моей жене следовало бы остановиться прежде, чем завести этих. Конвей и Шолто виновато ухмыльнулись, а юный Тимоти снова бросился к Аделине и ее обнял. – Ах, как же замечательно, что ты снова дома! – выпалил он. – Я запоминал то, что хотел тебе рассказать, но все это вылетело у меня из головы, и теперь я могу только радоваться. – Тебе не о чем рассказывать, кроме озорства, – заметил отец. – Проделки и лукавство с утра до вечера. У вас один ребенок, капитан Уайток. Остановитесь на этом, больше не нужно! Именно дети приносят скорби, что превратили мою рыжую голову в седую. Леди Гонория прервала его, чтобы позаботиться о путешественниках. Она сама провела их в приготовленные для них комнаты. Они приняли ванну, сняли запыленное дорожное платье и спустились в гостиную. К обеду прибыл женатый сын хозяев, живший в некотором отдалении. Это был смуглый красивый молодой человек, приехавший верхом на лошади, которую купил в тот же день и намеревался затем участвовать в Дублинских скачках. Все столпились, чтобы посмотреть на новую скаковую лошадь, и остались в восхищении от ее вида. В столовой царила соответствующая моменту торжественность, обед подавали два лакея в ливреях. Еда и вино оказались хороши, и чем дольше длилась трапеза, тем большую легкость в общении с новыми родственниками чувствовал Филипп. Они много говорили и смеялись. Даже оба юнца забыли о своем позоре и принялись что-то азартно выкрикивать. Но когда отец бросил на них пронзительный взгляд, они тотчас же умолкли и на некоторое время замолчали. Ренни Корт не был отсутствующим землевладельцем, живущим в Англии на ренту от заброшенных арендаторов. Он не нанимал бессердечного управляющего, а сам занимался делами в имении и знал в нем всех мужчин, женщин и детей. Визит семьи Уайток проходил дружески, если не считать нескольких пылких стычек Аделины и ее отца. Она была единственной из детей, кто его не боялся. И все же она любила его меньше, чем другие. Она была привязана к матери и страшилась разлуки с ней. Леди Гонория не могла говорить об отъезде в Канаду без слез. Что же до Ренни Корта, то он высказался о поездке в Канаду со всем презрением. – Что там за жизнь для джентльмена? – воскликнул он. – Что вы там найдете? Ничего, кроме лишений и неудобств. Разве там место для такой прекрасной девушки, как Аделина! – Я готова к поездке, – прервала она. – Я думаю, что там будет великолепно. – Что ты об этом знаешь? – Больше, чем ты, руку даю на отсечение, – возразила она. – Филипп получил письмо от своего дяди, где тот описывает жизнь в Квебеке, и он знает полковника Вона, который живет в провинции Онтарио в центральной части Канады, и ему там нравится. – Живет в Онтарио, и ему там нравится! – повторил отец, пристально на нее посмотрев. – А полковник Вон из Онтарио рассказал Филиппу, какие там дороги? Рассказывал о змеях, москитах и диких животных, жаждущих вашей крови? А вот я знаю человека, который останавливался там в одной из лучших гостиниц. Там была грязная лужа, и в углу его кровати квакала всю ночь лягушка. А жена этого человека так напугалась, что у их следующего ребенка оказалось лицо как у лягушки. Что ты на это скажешь, Аделина? Он торжествующе усмехнулся. – Скажу, что если ты говоришь о мистере Маккреди, – возразила она, – то его жене не нужно ехать в Онтарио, чтобы родить ребенка с лицом лягушки. У самого мистера Маккреди… – Была лучшая мужская фигура в графстве Мит. – Папа, я хотела сказать, что у него самого было лицо лягушки. – Мы с Аделиной направляемся в Новый Свет, и никакими доводами невозможно нас отговорить, – вставил Филипп. – Как вы знаете, дядя оставил мне в наследство очень неплохое поместье в Квебеке. Я должен выехать, чтобы присматривать за ним, и если он сказал правду, то в городе имеется весьма респектабельное общество. А в округе – такие прекрасные охота и рыбалка, что вы и представить себе не можете. – Вы вернетесь через год, – заявил Ренни. – Посмотрим, – упрямо ответил Филипп. Конвей и Шолто загорелись желанием сопровождать Уайтоков в Канаду. Мысль о вольной жизни в новой стране, вдали от родительской власти приводила их в восторг. Они только об этом и говорили. Мальчишки вцепились в Аделину с обеих сторон, умоляя ее позволить им поехать. Ей же идея понравилась. Если с ней будут братья, Канада не покажется такой далекой. Мать испытала из-за них столько огорчений, что не особенно расстроится из-за разлуки. Они обещали вернуться в течение года. Ренни Корт был не прочь от них избавиться. Филиппу не нравилась мысль об ответственности, но, чтобы угодить Аделине, он согласился. Он чувствовал себя способным контролировать Конвея и Шолто куда эффективнее, чем их родители. Маленький Тимоти и тот говорил об эмиграции в Новый Свет, но об этом не могло быть и речи. Тимоти говорил с сильным ирландским акцентом, потому что много времени проводил со своей старой няней, воспитывавшей его с раннего детства. У него было красивое, но странное лицо, и он был настолько ласков напоказ, что Филиппа это смущало. Суровое слово, вероятно, его пугало, но в следующий миг он уже смеялся. Тимоти был русоволос, все лицо покрывали веснушки, и, как обнаружил Филипп, явно нечист на руку. Филипп грустил по своим золотым запонкам, лучшим шелковым галстукам, пистолетам, инкрустированным перламутром, и по золотому перочинному ножу. Все эти вещи Аделина по очереди изъяла из спальни Тимоти. К происшествию она отнеслась легкомысленно: заявила, что Тим ничего не может с этим поделать. Филипп разозлился, а затем ему стало неудобно. По правде говоря, чем больше времени он проводил в семье Аделины, тем менее ему нравились ее члены, за исключением леди Гонории. Он чувствовал, что Ренни Корт, при всей его преданности земле и арендаторам, плохо управлял и тем, и другим. Тратил слишком много денег и времени на скачки с препятствиями. Что же до политики, то они не осмеливались затрагивать эту тему, столь резко противоположны были их взгляды. Чем больше проходило времени, те более напряженной становилась обстановка. Филипп и Аделина приняли приглашение нанести краткий визит Корригану Корту, кузену, жившему в десяти милях от дома, и одним прекрасным весенним утром, оставив Августу, ее няню и Бонапарта на попечение леди Гонории, отправились к нему. Ренни Корт сопровождал их на норовистой серой кобыле. Длинная аллея, обрамленная двойным рядом лип, вела к довольно впечатляющему дому кузена с башенкой, увитой плющом. Корриган Корт с женой ждали их на террасе. Пара была кузенами, но совершенно непохожими друг на друга. Он был брюнетом с изогнутыми бровями, вальяжным и высокомерным, она – румяной красавицей, полной сил. Они были женаты несколько лет, но все еще не имели детей, Бриджит Корт тепло обняла спешившуюся Аделину. – Боже, Аделина, дорогая, как я рада тебя видеть! – воскликнула она. – Это твой муж? Вы идеальная пара! Добро пожаловать, добро пожаловать. – Ах, Бидди Корт, как я рада нашей встрече! Аделина так же радушно обняла ее, но Филиппу показалось, что между кузинами не было особой любви. Вечером за ужином появился еще один гость – старый лорд Киликегган, дед Аделины. Это был красивый старик, и Филиппа позабавило, что Аделина, стоявшая между дедом и отцом, была похожа на обоих. «Как она прелестна в своем желтом атласном вечернем платье, – подумал Филипп. – Никто из женщин не может с ней сравниться». Джентльмены остались в столовой и изрядно выпили, благо портвейн оказался превосходен. Проходя с хозяйкой дома в гостиную, Аделина в изумлении остановилась перед картиной, висевшей на темной стене холла. На других картинах были изображены мужчины в охотничьих костюмах, бархатных придворных нарядах или в доспехах. Но на этом портрете оказалась девочка лет восьми, с личиком, похожим на цветок, обрамленным венчиком каштановых волос. – Это же я! – воскликнула Аделина громким голосом. – Что я здесь делаю, интересно знать, Бидди Корт? Бидди Корт смущенно помедлила, а затем произнесла: – Это Корри. Твой отец задолжал ему и в уплату отдал этот портрет. Это вовсе не покрыло долг, отнюдь. Пойдем же, Аделина, пойдем! Здесь ужасный сквозняк. Но Аделина стояла как вкопанная. Она схватила горевшую свечу, которая стояла на сундуке, и поднесла ее к картине, чтобы осветить личико. – Как я была прекрасна! – воскликнула она. – Какое же красивое у меня было лицо! Позор моему отцу, что он отдал такое сокровище Корри Корту. Этого хватит, чтобы я выплакала свои глаза. Она яростно повернулась к кузине: – Каков был долг? – Я не знаю, – ответила Бриджит. – Знаю только, что портрет стоил вдвое больше. – Тогда это, должно быть, целое состояние, потому что портрет писал один из величайших ныне живущих художников. – Пожалуйста, забирай картину, – предложила Бриджит. – Если только ты оплатишь долг. – Я не буду платить никаких долгов, кроме собственных. Но как же я хочу эту картину! Вот бы взять эту чудесную вещь с собой в Канаду и повесить рядом с моим новым портретом, тем, о котором я тебе рассказывала. – Полагаю, ты собираешься заказывать свои портреты до ста лет. Ах, как бы мне хотелось взглянуть на последний портрет. Ты же станешь писаной красавицей, Аделина. – Я не исчезну с лица Земли, а это больше, чем станешь ты! Все еще с зажженной свечой в руке Аделина пронеслась через холл и распахнула двери в столовой. Четверо мужчин негромко беседовали, камин отбрасывал на них мирные отблески пламени, спокойно горели свечи. – О, какой же ты фальшивый отец! – воскликнула Аделина, не сводя с Ренни Корта взгляда. – Отдать портрет собственного ребенка за ничтожный долг, не стоящий и позолоченной рамы! Я шла по холлу в неведении и вдруг увидела висящий на стене портрет, который едва не кричит от стыда, что там находится. О, я хорошо помню, как мать возила меня в Дублин, чтобы его написали, и как великий художник дарил мне цветы и сладости, чтобы меня развлечь, а бабушка подарила мне прелестное маленькое коралловое ожерелье. Ах, дедушка, ты знал, что мой отец так сделал? – Девочка сошла с ума? – спросил лорд Киликегган, повернувшись к зятю. – Нет, нет, она не в настроении. – Ренни повернулся к Аделине и сурово сказал ей: – Ну же, хватит об этом! Картина того не стоит. – Не стоит! – воскликнула она. – Немного же ты знаешь о ее ценности! Когда я назвала лондонскому художнику имя того великого человека, который написал меня в детстве, он сказал, что с удовольствием проделал бы путь до графства Мит, чтобы взглянуть на этот портрет. – А как зовут великого художника, Аделина? – внезапно спросил Корриган Корт. Ее рот приоткрылся. Она прижала пальцы к бровям и задумалась, а затем печально сказала: – Вылетело из головы, Корри. Вот только что, минуту назад, помнила… – Просияв, она повернулась к мужу: – Я же много раз называла тебе его имя, правда, Филипп? – Да, – твердо ответил Филипп. – Много раз. – И ты тоже его забыл? – переспросил Корриган. – Да. Ускользнуло из памяти. – Филипп слишком много выпил, и его честное лицо раскраснелось. – Один взгляд на портрет, даже издалека, и я вспомню, – сказала Аделина. Она повернулась и снова вышла в холл. Четверо мужчин поднялись и отправились следом. Примерно в десяти шагах от картины она остановилась и устремила взгляд в ее правый нижний угол. У нее было превосходное зрение. – Я не могу прочитать имя отсюда, да? – спросила она. – Нет, – ответил Корриган. – Даже если ты уткнешься в картину носом, ты не увидишь никакой подписи, потому что либо художник не счел нужным ее подписать, либо стыдился своего имени. Она едва не швырнула канделябр ему в голову. – Ты сам замазал его имя, Корри Корт! – закричала она. – Ты закрасил его, чтобы скрыть его огромную ценность! Ты знал, что, если какой-нибудь знаток увидит его, он расскажет моему отцу, что ты заключил с ним нечестную сделку! Ренни Корт бросил подозрительный взгляд на кузена Корригана. Затем взял свечу из рук Аделины и, поднеся близко к портрету, изучил два нижних угла. – Здесь есть странная маленькая капля, – сказал он. – Да! – воскликнула Аделина. – Именно здесь и была подпись! С такой миленькой маленькой завитушкой. О, сейчас я вспомню его имя. – Портрет никогда не был подписан, – сказал Корри Корт. – И ты знаешь, что он не был подписан. Это красивая картина, мне она всегда нравилась, и когда твой отец предложил ее мне, я взял. Я прекрасно знал, что это все, что я мог получить в счет долга. – Ах, отец, как ты мог?! – В глазах Аделины сверкнули слезы. – Я ничего так не хочу, как эту картину. И я собиралась попросить ее у тебя, как еще один маленький свадебный подарок, потому что ты сам признался мне в письме, которое написал в Индию, что смог подарить не так уж много. – Не так уж много! – вскричал Ренни Корт. – Да я все еще весь в долгах за твое приданое! Если тебе так нужна эта картина – у тебя есть деньги, оставленные двоюродной бабушкой, – купи ее. – Я с ней не расстанусь, – сказал Корри. Аделина повернулась к нему с обворожительной улыбкой.