Поэтому главное, чего хотел Зак, – чтобы все как-нибудь уладилось. Он ждал, что случится нечто фантастическое, превратив все опять в правильное и нормальное. Взять, например, детство – Заку тогда было около пяти. Он хорошо помнил, как разбил зеркало и просто прикрыл его простыней, а потом с неистовой силой взмолился Богу, чтобы зеркало восстановилось, прежде чем родители обнаружат урон. Или как он страстно желал, чтобы его родители снова влюбились друг в друга. Чтобы они однажды проснулись и поняли, какую ошибку сделали. Сейчас он втайне надеялся, что папа совершит нечто невероятное. Вопреки всему Зак по-прежнему полагал, что где-то впереди их ждет счастливый конец. Не только его и его родителей – всех ждет счастливый конец. Может быть, даже произойдет чудо и мама станет прежней. Зак снова почувствовал слезы на глазах и на этот раз дал им волю. Зак сидел высоко на крыше. И он был один. Ему ужасно захотелось хотя бы еще раз увидеть маму. Это желание напугало его, и все-таки он просто мечтал о ее появлении. Вот бы заглянуть ей в глаза… Услышать ее голос… Зак мечтал, чтобы мама объяснила происходящее – так же, как раньше успокаивала его, объясняя разные вещи, которые его беспокоили. «Все обязательно будет хорошо…» Где-то глубоко в ночи раздался вопль, вернув Зака к реальности. Мальчик вгляделся в северную часть города, увидел языки пламени на западе, столб темного дыма. Он посмотрел вверх: звезд сегодня не было. Только несколько огоньков самолетов. А днем он слышал, как над городом пронеслись истребители. Зак утерся рукавом куртки и вернулся к ноутбуку. Запустив поиск по файлам, он быстро нашел папку с тем самым видео, которое ему не разрешалось смотреть. Он открыл файл, услышал голос папы и понял, что тот держит в руках камеру. Его камеру, Закову, ту самую, которую папа взял на время. Сам объект съемки поначалу было трудно разобрать – что-то непонятное в темноте сарая. Какая-то тварь, сидя на корточках, рвалась вперед. Раздался глухой гортанный рык, за которым последовало шипение, исходившее, казалось, из самой глубины глотки. Заклацала цепь. Камера наехала, пиксели на темной картинке упорядочились, и Зак увидел разинутый рот. Рот, который был гораздо больше, чем положено, а внутри трепыхалось что-то похожее на плоскую серебристую рыбу. Широко распахнутые глаза этой сарайной твари странно посверкивали. Сначала Зак принял их выражение за взгляд тоски и боли. Движения чудища сковывал ошейник – большой, стальной, предназначенный, видимо, для крупной собаки; цепь от ошейника тянулась дальше и крепилась к чему-то в земляном полу постройки. Тварь выглядела очень бледной – настолько бескровной, что чуть не светилась в темноте. Вдруг раздался странный дробный поршневой звук – щелк-пых, щелк-пых, щелк-пых, – и в существо, словно игольчатые пули, ударили три серебряных гвоздя, выпущенные откуда-то из-за камеры (стрелял папа?). Тварь хрипло взревела, как недужное животное, раздираемое болью, и картинка в кадре резко ушла вверх. «Достаточно», – произнес чей-то голос на звуковой дорожке. Голос явно принадлежал Сетракяну, но такого тона Заку никогда не доводилось слышать из уст доброго старого ломбардщика. «Будем милосердны». Затем старик вступил в кадр. Он произнес несколько слов на незнакомом, казавшемся очень древним, языке, словно призывая некие силы или налагая заклятие, занес над головой длинный серебряный меч, сверкнувший в лунном свете, – сарайная тварь при этом страшно взвыла – и с небывалой силой обрушил его на чудовище… Послышались голоса. Зак отпрянул от компьютера. Звук доносился снизу, с улицы. Мальчик закрыл ноутбук, встал и, держась прямо, чтобы не высовываться за парапет крыши, осторожно окинул взглядом Сто восемнадцатую улицу. По кварталу, направляясь к ломбарду, шла группа из пяти человек; за ними медленно двигался внедорожник. Люди несли оружие – автоматические винтовки – и колотили кулаками в каждую дверь, мимо которой проходили. Немного не доехав до перекрестка, внедорожник остановился – прямо напротив входа в ломбард. Пешие мужчины подошли к зданию и принялись трясти решетку ограждения. – Открывай! – грянули сразу несколько голосов. Зак отодвинулся от парапета и повернулся к двери, ведущей с крыши. Надо побыстрее вернуться в комнату, рассудил он, пока кто-нибудь не пришел его проведать. И тут Зак увидел ее. Девочку. Подростка. Школьницу – класса седьмого или около того. Она стояла на крыше соседнего дома, чуть более высокого, чем стариковский. Эти два здания разделял незастроенный участок – он был совсем рядом, стоило лишь выйти из ломбарда и свернуть за угол. Ночной бриз раздувал сорочку девочки, теребил подол, доходивший до колен, но почему-то не трогал волосы – они, прямые и тяжелые, свисали совершенно неподвижно. Девочка стояла на парапете – на самом краю крыши, – четко удерживая равновесие. В ее фигуре было неколебимое спокойствие. Утвердившись на кромке, она словно примеривалась к… прыжку. Она будто задумала невозможное – перемахнуть с крыши на крышу – и примеривалась, зная, что неизбежно упадет. Зак вылупил глаза. Он не понимал, что происходит. Не был даже уверен, что способен понять. Но – заподозрил неладное. Тем не менее он поднял руку и помахал девочке. Та в ответ лишь уставилась на него. * * * Доктор Нора Мартинес, в недавнем прошлом сотрудница ЦКПЗ, отперла парадную дверь. Сквозь заградительную решетку на нее воззрились пятеро мужчин в камуфляжной форме и бронежилетах, с автоматами в руках. На двоих были платки, прикрывавшие нижнюю часть лица. – У вас все в порядке, мэм? – спросил мужчина. – Да, – кивнула Нора, безуспешно пытаясь разглядеть на пришедших какие-нибудь знаки различия. – Пока эта решетка держится, все прекрасно. – Мы обходим квартиры. Зачистка кварталов. Там, – второй мужчина показал в сторону Сто семнадцатой улицы, – были кое-какие неприятности. Но думаем, самая дрянь не здесь, а между этим районом и центром. – (Он имел в виду Гарлем.) – К центру она и движется. – А вы… – Мы озабоченные граждане, мэм. Вам не следует оставаться здесь одной. – Она не одна, – произнес из-за спины Норы Василий Фет, работник нью-йоркской дератизационной службы и крысолов по убеждению. Мужчины смерили взглядами гиганта Фета. – Вы и есть ломбардщик? – Нет, он мой отец, – ответил Василий. – Какие такие неприятности вам мерещатся? – Мы просто хотим найти управу на уродов, которые бунтуют в городе. На всех этих агитаторов и приспособленцев, что используют любую нездоровую ситуацию в своих целях и только усугубляют ее. – Вы говорите как копы, – заметил Фет. – Если подумываете уехать из города, лучше отправляться прямо сейчас, – вмешался третий мужчина, пытаясь избежать опасного поворота разговора. – На мостах пробки, тоннели забиты. Скоро от города останется куча дерьма. – А лучше бы вышли да помогли нам, – добавил четвертый. – Сделайте хоть что-нибудь. – Я подумаю, – отрезал Фет. – Пошли дальше! – выкрикнул водитель внедорожника, стоявшего посреди улицы на холостом ходу. – Удачи, – хмуро пожелал один из мужчин. – Она вам понадобится. Нора проводила их взглядом, заперла дверь и отступила в тень помещения. – Ушли, – сказала она. Рядом с ней появился Эфраим Гудвезер, все это время наблюдавший за происходящим со стороны. – Дураки, – произнес он. – Копы, – обронил Фет, глядя, как мужчины поворачивают за угол дома. – Откуда ты знаешь? – спросила Нора. – Это всегда видно. – Хорошо, что ты не показался им на глаза, – сказала Нора Эфу. Тот кивнул: – Почему на них нет никаких опознавательных знаков? – Наверное, сдали смену, – предположил Фет, – выпили где-нибудь на халяву и решили: нет, так дело не пойдет, если уж допустили, что город рушится на глазах, надо вести себя иначе. Жены уже упаковались, скоро все рванут в Нью-Джерси, делать пока больше нечего, так почему бы не настучать кому-нибудь по голове? Копы считают, что они здесь хозяева. И пусть правды в этом меньше половины, но все же она есть. Психология уличных бандитов. Тут их территория, и они будут за нее драться. – Если поразмыслить, – возразил Эф, – то они, в сущности, мало чем отличаются от нас сегодняшних. – Разве что таскают с собой свинец, а лучше бы орудовали серебром, – заметила Нора; ее пальцы скользнули в ладонь Эфа. – Жаль, что мы не предупредили их. – Как раз после того, как я попытался предупредить людей, мне и пришлось бежать, – напомнил Гудвезер. Нора и Эф первыми поднялись на борт усопшего самолета, где бойцы спецназа обнаружили пассажиров без признаков жизни. Потом пришло осознание странного факта: трупы не разлагались естественным образом; к этому добавилось исчезновение большого, похожего на гроб, ящика во время солнечного затмения, – вот тогда-то Эф и убедился, что они стоят перед лицом эпидемиологического кризиса, который невозможно объяснить нормальными медицинскими и научными причинами. Эф с большой неохотой пришел к такому выводу, но все-таки пришел, после чего смог воспринять и откровения этого ломбардщика, Сетракяна, и страшную правду, скрывающуюся за новоявленной чумой. Отчаянное желание Эфа предупредить мир об истинной природе болезни – о вампирском вирусе, коварно распространенном в Нью-Йорке, уже начавшем атаку на пригороды, – привело к его разрыву с Центром по контролю и профилактике заболеваний, и ЦКПЗ попытался заткнуть ему рот, сфабриковав обвинение в убийстве. С того момента Эфраим Гудвезер подался в бега. Он взглянул на Фета: – Машина загружена? – Все готово. Можно ехать. Эф сжал пальцы Норы. Она не хотела его отпускать. * * * – Василий! Эфраим! Нора! – донесся сверху голос Сетракяна. Он шел от винтовой лестницы, расположенной в конце торгового зала. – Мы внизу, профессор, – ответила Нора. – К нам кто-то приближается. – Вряд ли. Мы только что от них избавились. Борцы за бдительность. Причем хорошо вооруженные. – Я не про людей, – сказал Сетракян. – Я не могу найти юного Зака. * * *