Эфраим Гудвезер не мог сказать, донеслась сирена с улицы – иначе говоря, была реальной – или из «стрелялки», в которую он играл со своим сыном Заком. – Почему ты все время меня убиваешь? – воскликнул Эф. Рыжеволосый мальчуган пожал плечами, будто в вопросе не было ни малейшего смысла: – В этом же суть игры, папа. Телевизор стоял рядом с большим, выходящим на запад окном – без сомнения, главной достопримечательностью квартирки на втором этаже дома у южной границы Чайна-тауна. На кофейном столике валялись вскрытые контейнеры с китайской едой, пакет с комиксами из магазина «Форбидден планет», мобильник Эфа и мобильник Зака; на нем же покоились пахучие ноги самого Зака. Игровая приставка была совсем новой – Эф приобрел эту забаву, конечно, для сына. Бабушка Эфа когда-то начисто выскребала половинку апельсина, готовя сок для внука, вот и Эф старался выжать максимум веселья и доброты из того ограниченного времени, которое мог провести с Заком. Эфраим души не чаял в единственном сыне. Зак был для него словно воздух, вода или пища, и всякий раз, когда представлялась возможность, он стремился надышаться, напиться и наесться до отвала. Однако иной раз за неделю они перезванивались только раз или два, и тогда Эфу казалось, что неделя прошла без солнца. – Что за черт?! Эф ткнул пальцем в беспроводной контроллер – совсем чужеродное для него устройство – и опять нажал не ту кнопку. Его солдат ткнулся носом в землю. – По крайней мере, позволь мне встать. – Слишком поздно. Ты снова убит. Многие знакомые Эфа, оказавшиеся в такой же ситуации, разводились не только с женами, но и с детьми. Конечно же, они любили почесать языком о том, как им недостает деток, как во всем виноваты бывшие жены, которые только и делали, что разрушали семью, то да се, тра-ля-ля, но души в этих разговорах не было. Выходные, проведенные с детьми, становились для них выходными, вычеркнутыми из новой, свободной жизни. Для Эфраима же выходные с Заком как раз и были жизнью. Эф никогда не хотел развода. И теперь не хотел. Он признавал, что его супружеская жизнь закончилась – Келли ясно дала ему это понять, – но не желал уступать права на Зака. Родительское попечение оставалось последним нерешенным вопросом, и это было единственной причиной, по которой в глазах закона его с Келли по-прежнему связывали брачные узы. Нынешние выходные были последним из испытаний, рекомендованных семейным консультантом, которого назначил суд. На следующей неделе Заку предстояло собеседование с консультантом, а вскоре после этого судья должен был вынести окончательное решение. Эф старался не думать, что его борьба за попечение имела мало шансов на успех; для него это была борьба за саму жизнь. У Келли ведь тоже было слабое место, и место это называлось «чувство вины». А чувство вины порождало главный принцип: «Делать все, чтобы Заку было хорошо». Именно поэтому Эф рассчитывал получить максимальные права на посещение ребенка. Однако, с точки зрения Эфа, ему самому будет хорошо только в том случае, если Зак останется с ним. Эф приложил немалые усилия, чтобы убедить своего работодателя, правительство США, перевести его команду в Нью-Йорк из Атланты, где находилась штаб-квартира ЦКПЗ[10], – и все лишь для того, чтобы жизнь Зака не омрачалась в большей степени, чем она была уже омрачена происшедшим в их семье. Эф мог бы бороться жестче, использовать грязные методы, как и советовал адвокат – не раз и не два. Этот человек прекрасно знал всю кухню бракоразводных процессов. Однако Эф так и не смог заставить себя прислушаться к советам юриста. Тому были две причины. Во-первых, в Эфе сидела неизбывная грусть оттого, что их брак потерпел крушение. А во-вторых, мешало милосердие: именно то, что делало Эфраима Гудвезера потрясающим врачом, превращало его в совершенно никудышного клиента бракоразводного адвоката. Он согласился со всеми финансовыми условиями, выдвинутыми адвокатом Келли. Он хотел только одного: чтобы с ним жил его единственный сын. Который в этот момент забрасывал его гранатами. – Как я могу отстреливаться, если ты оторвал мне руки? – спросил Эф. – Не знаю. Попробуй пинаться. – Теперь я понимаю, почему мама не покупает тебе игровую приставку. – Потому что игры слишком возбуждают и способствуют развитию антисоциальных… Опа! Я тебя ЗАМОЧИЛ! Столбик жизненной силы Эфа упал до ноля. В этот самый момент зажужжал его мобильный телефон. Вибрируя, он пополз по столику меж контейнеров с китайской едой, напоминая большого голодного жука в серебристом панцире. «Наверное, Келли, – подумал Эф. – Напоминает, что Зак должен попрыскать горло противоастматическим ингалятором. Или просто проверяет, не удрал ли я с Заком в Марокко либо куда-нибудь еще». Эф дотянулся до мобильника и взглянул на дисплей. Код 718, звонок местный. Идентификатор номера гласил: «Изолятор аэропорта Кеннеди». В систему ЦКПЗ входил карантинный пункт в Международном аэропорту имени Джона Кеннеди. Ни задержание пациентов, ни лечение там не предусматривалось. Карантинный пункт состоял всего из нескольких маленьких служебных комнат и смотрового кабинета – по сути, это была промежуточная станция, противопожарный барьер, предназначенный для того, чтобы распознать недуг и по возможности остановить вспышку заболевания, угрожающего населению Соединенных Штатов. В основном работа карантинного пункта заключалась в изоляции пассажиров, у которых в полете обнаружились те или иные симптомы, и оценивании состояния их здоровья. Иногда такая проверка выявляла действительно опасные инфекционные заболевания, например менингококковый менингит или атипичную пневмонию. По вечерам отдел Эфраима Гудвезера не работал, никаких вызовов сегодня у него быть не могло, как, впрочем, до самого утра понедельника. Он расчистил свой график еще несколько недель назад – и все для того, чтобы посвятить все выходные Заку. Эф выключил виброзвонок и положил телефон на столик возле контейнера с китайскими блинчиками, начиненными луком-пореем. Пусть все проблемы сегодня решает кто-нибудь другой. – Это парень, который продал мне приставку, – сказал он Заку. – Хочет засыпать меня полезными советами. Зак подцепил китайский пельмень. – Не могу поверить, что ты достал билеты на завтрашнюю игру «Янкиз» с «Ред сокс»[11]. – Да уж, задача не из легких. И места хорошие. Напротив третьей базы. Пришлось даже залезть в деньги, отложенные на твой колледж. Да ты не волнуйся, при твоих способностях и школьного диплома хватит, далеко пойдешь. – Ну, пап! – Ты же знаешь, какой болью отзывается мне каждый доллар, который я кладу в карман Штайнбреннера[12]. Для меня это просто попрание собственных принципов. – «Сокс» слабаки! Вперед, «Янкиз»! – Сначала ты меня убиваешь, а потом еще и насмехаешься? – Думаю, как болельщик «Ред сокс», ты к этому привык. – Вот тебе за это!.. Эф обхватил сына и принялся щекотать его под мышками. Мальчик брыкался, заливаясь смехом. «Зак становится все крепче», – подумал Эф. Это чувствовалось по тому, с какой силой он вырывался. А ведь совсем недавно Эф запросто сажал сына на плечо и кружил по комнате. Волосы у Закарии были материнские – такие же рыжеватые (природный цвет Келли, запавший в душу Эфа с первых же минут их знакомства в колледже) и шелковистые. А вот руки, к восторгу и радости Эфраима, точь-в-точь как у него; было даже жутковато видеть, как из запястий мальчика растут его собственные кисти, такие, какие они были у одиннадцатилетнего Эфа. Кисти с широкими выступающими костяшками пальцев; кисти, которые ненавидели пианино и которым больше всего на свете нравилось поглаживать воловью кожу бейсбольного мяча; кисти, которые просто мечтали хорошенько вцепиться в мир взрослых. Да, жутковато видеть свои собственные детские руки. А с другой стороны, правильно говорят: дети – это наша смена. В генетическом отношении Закария был само совершенство, ведь в его ДНК уложилось все, что когда-то видели друг в друге Эф и Келли, – надежды, мечты, возможности. Не зря же они оба, и он и она, изо всех сил старались – пусть каждый по-своему, пусть противореча друг другу – выявить в себе лучшее, чтобы это лучшее досталось Заку. Так старались, что теперь мысль о том влиянии, которое будет оказывать на Зака сожитель Келли Мэтт – «милый» парень, «хороший» парень, но столь посредственный, что и в упор не разглядишь, – не давала Эфу спать по ночам. Он хотел для сына небывалых высот, порыва, вдохновения, величия! Борьба за попечение над физической оболочкой Зака, может, и близилась к концу, но только не борьба за попечение над его духом – над его сокровенной душой. Телефон вновь завибрировал и пополз к краю стола, как игрушка «Клацающая челюсть», которую дядья Эфа постоянно дарили ему на Рождество. Оживший мобильник оборвал бурную возню. Эф отпустил Зака, с трудом подавляя желание взглянуть на дисплей. Что-то случилось. Иначе звонки ему просто не прошли бы. Вспышка инфекции? Заразный пассажир? Эф заставил себя не брать трубку. Пусть разбирается кто-нибудь другой. Эти выходные принадлежат Заку. Сын внимательно посмотрел на него. – Не беспокойся. – Эф отодвинул мобильник подальше от края стола. Телефон уже переадресовал звонок на голосовую почту. – Все под контролем. Никакой работы в эти выходные. Зак кивнул, вскинул голову и нащупал рядом с собой контроллер: – Сыграем еще? – Даже не знаю. Я все жду, когда мы доберемся до той части, где этот малыш Марио начинает скатывать бочки на обезьяну. – Ну, пап! – Мне просто спокойнее со старыми добрыми итальянскими ребятами, которые для набора очков всего-навсего пожирают грибы. – Ага. Еще расскажи, сколько километров ты каждый день топал по колено в снегу, чтобы добраться до школы. – Ах так! Эф метнулся к сыну, но мальчик был начеку – он мгновенно прижал локти к бокам, защищая подмышки. Тогда Эф сменил направление атаки и нацелился на ахиллесовы сухожилия, тоже очень чувствительные к щекотке. Он заграбастал ноги сына, следя за тем, чтобы не получить пяткой по физиономии. Зак уже просил о пощаде, когда до Эфа дошло, что его мобильник снова вибрирует. Эф раздосадованно вскочил – теперь он точно знал, что его работа, его профессия не дадут ему провести этот вечер с Заком. Эф посмотрел на идентификатор номера: судя по телефонному коду, звонили из Атланты. Значит, плохие новости. Очень плохие. Эф закрыл глаза и прижал вибрирующий мобильник ко лбу, пытаясь собраться с мыслями. – Извини, Зи, – сказал он сыну, называя того по первой букве имени, как было принято у них в семье. – Я только разберусь, что там к чему. С мобильником в руке Эф ушел на кухню и только там ответил на звонок. – Эфраим? Это Эверетт Барнс. Доктор Эверетт Барнс. Директор ЦКПЗ. Эф стоял спиной к Заку. Он знал, что Зак наблюдает за ним, но не мог заставить себя повернуться к сыну лицом. – Да, Эверетт, что такое? – Мне только что позвонили из Вашингтона. Твоя команда уже едет в аэропорт? – Э-э-э… сэр, дело в том, что… – Видел по телевизору?.. – По телевизору? Эфраим вернулся к дивану, поднял руку, призывая Зака к терпению, и взял пульт. Он поискал нужную кнопку или комбинацию кнопок, несколько раз нажал. Игра исчезла, но вместо нее ничего не возникло – экран был совершенно пуст. Зак отобрал у отца пульт и угрюмо переключил телевизор на кабельный канал. Новости. Картинка: самолет стоит на летном поле. По периметру большого, словно очерченного страхом, круга – множество служебных автомобилей. Аэропорт, понятное дело, имени Джона Кеннеди. – Думаю, что вижу, Эверетт. – Со мной только что связался Джим Кент. Он собирает оборудование, необходимое твоей «Канарейке». Наша линия фронта – это ты, Эфраим. Без тебя они не сделают ни шагу. – «Они» – это кто, сэр?