– Да. – Крыс здесь больше нет, – покачал головой кессонщик. – Я не собираюсь с тобой спорить, но это практически невозможно. Как они могли исчезнуть? – Наверное, у них больше ума, чем у нас. Василий указал в глубину нового тоннеля: – И куда он ведет? – Не стоит тебе туда ходить, – покачал головой рабочий. – Почему? – Послушай, забудь о крысах. Иди за нами. Мы тут закончили. В яме еще хватало воды. – Я немного пройдусь. – Как хочешь. Кессонщик выключил лампу, которая крепилась на треноге, забросил рюкзак на плечо и зашагал следом за остальными. Василий провожал их взглядом, пока они не скрылись за поворотом. Он подождал, когда утихнет грохот, и пошел дальше, пересек рельсы, дал глазам вновь привыкнут к темноте. Фет опустил монокуляр: все вокруг вновь стало зеленым. Эхо его шагов изменилось, когда он вышел к заваленной мусором платформе. Металлические колонны стояли через равные интервалы. Справа Василий увидел будку ремонтников. Кирпичные стены частично выкрошились. На обращенной к Василию стене кто-то нарисовал горящие башни-близнецы. Около одной было написано «Саддам», около второй – «Гоморра». На столбе висела табличка с предупреждением для ремонтных рабочих: «БЕРЕГИСЬ ПОЕЗДА». Столб покосился, поезда здесь давно не ходили, и какой-то умник закрасил второе слово, написав поверх: «КРЫС». И действительно, это место напоминало крысиный рай. Василий решил осмотреть его в черном свете. Он достал из сумки маленький ультрафиолетовый фонарик и включил его: в темноте вспыхнула синяя лампа. Моча грызунов флуоресцировала благодаря бактериям. Василий прошелся лучом по сухой земле. Следов грызунов хватало, но их самих не было. Наконец луч добрался до лежавшей на боку ржавой бочки. Бочка и земля вокруг светились гораздо ярче, чем любой след крысиной мочи, какой он когда-либо видел. И мочи этой было ой как много. Судя по количеству, крыса была длиной чуть ли не два метра. Нужду тут справляло, и недавно, крупное животное. Возможно, человек. Где-то вдали, там, куда уходили старые рельсы, капала вода. Василий уловил шуршание, какое-то движение. Возможно, на него просто начала действовать обстановка. Он убрал фонарь черного света, оглядел окружающую территорию через монокуляр. За одной из металлических колонн он заметил наблюдающие за ним глаза, которые тут же исчезли. И Василий не мог сказать, сколь близко находится существо: монокуляр и ряд одинаковых колонн искажали перспективу. На этот раз он не стал никого звать. Не произнес ни слова, зато крепче сжал стальной стержень. Бездомные, когда приходилось с ними сталкиваться, редко вели себя агрессивно, но Василий чувствовал, что это не бездомные. Наверное, включилось шестое чувство крысолова. То самое, что помогало учуять крысу. Василий вдруг осознал, что враги числом превосходят его. Фет вытащил большой фонарь, посветил вправо-влево. Прежде чем двинуться в обратный путь, открыл картонную коробку с ядовитым порошком-трассером и щедро посыпал землю. Порошок срабатывал медленнее, чем пищевая приманка, но в итоге гарантировал уничтожение грызунов. А кроме того, следы родентицида позволяли выследить крысиные гнезда. Опорожнив все три принесенные с собой коробки, Василий с включенным фонарем зашагал по тоннелям. В какой-то момент направление движения воздуха изменилось, крысолов повернулся и увидел, что за поворотом тоннель освещается все ярче. Он тут же отступил в нишу в стене. Мимо в оглушающем грохоте промчался поезд подземки. В окнах Василий успел увидеть пассажиров, но ему пришлось закрыть руками глаза от поднятой составом пыли. Следуя за поездом, Василий добрался до освещенной платформы. Он вышел из тоннеля с сумкой и металлическим стержнем, поднялся на практически опустевшую платформу у щита с надписью: «ЕСЛИ ЧТО-ТО УВИДЕЛ, ЧТО-НИБУДЬ СКАЖИ». Никто, однако, ничего не сказал. Василий поднялся по ступеням, миновал турникет и вышел на улицу, в теплый солнечный свет. Он подошел к забору, вновь посмотрел на котлован на месте бывшего Всемирного торгового центра, затем достал сигару с обрезанными концами, закурил от синеватого бутанового огонька «Зиппо» и глубоко затянулся, изгоняя остатки страха, испытанного под землей. Идя мимо забора, он увидел два самодельных плаката с цветными фотографиями проходчиков, один был запечатлен в маске, с грязным лицом. Под каждой фотографией большими синими буквами значилось: «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК». Последняя интерлюдия Руины В последовавшие за восстанием в Треблинке дни солдаты выследили и казнили большинство сбежавших заключенных. Но Сетракяну удалось выжить в чаще леса, прячась достаточно близко к лагерю. Питался он подножным кормом – корешками, ягодами, живностью, которую удавалось поймать даже со сломанными руками. С трупов он снял кое-какую одежду, даже разжился башмаками, пусть и от разных пар. Днем он скрывался от патрулей и лающих собак, тогда как ночью искал. Искал развалины той самой римской усыпальницы, о которой говорили местные поляки. На поиски ушла почти неделя, но как-то вечером, когда солнце уже скатывалось к горизонту, в умирающем свете сумерек Сетракян поднялся на холм по заросшим мхом ступеням. Если от усыпальницы что-то и осталось, так это подземная часть. На поверхности торчала лишь одна колонна, возвышаясь над грудой камней. На ней юноша даже разобрал несколько букв, которые, правда, не складывались ни в одно известное ему слово. И его пробирала дрожь. Авраам не сомневался – он нашел лежбище Сарду. Он это знал. Его охватил ужас, он почувствовал, как в груди разрастается пылающая яма. Но решимость превозмогла заполнивший сердце страх. Авраам знал: его предназначение – найти этого монстра, это голодное чудовище, найти и убить. Оборвать его существование. Восстание в лагере лишило Авраама возможности реализовать намеченный план убийства (он остался без кола из белого дуба, который затачивал долгие недели), но жажда мести никуда не делась. В мире хватало зла, и с одной его частичкой Авраам мог покончить. Тем самым он оправдал бы свое появление на этой земле. И отступать не собирался. Авраам нашел камень с острой кромкой, срубил с его помощью крепкую ветвь – не белого дуба, но решил, что сойдет и она, – и изготовил некое подобие кола. Он сделал все это искалеченными руками, чуть не воя от боли. Вооруженный, Авраам спустился в подземелье. Шаги глухо отдавались от каменных стен. Потолок нависал чуть ли не над головой – это удивляло, учитывая неестественно высокий рост монстра, – корни пробивались сквозь него, свешивались вниз. Из первой подземной комнаты Авраам переходил во вторую, в третью, все меньшего размера. Он ничем не мог осветить себе путь, но потолок частично разрушился, так что сквозь щели в подземелье проникал слабый вечерний свет, чуть разгоняющий тьму. Шел Авраам осторожно, с гулко бьющимся сердцем, настраивая себя на убийство. Но его деревянный кол едва ли годился для того, чтобы победить голодного монстра. Да еще эти переломанные руки. Что он тут делает? Как собирается убить чудище? И в тот момент, когда он зашел в последнюю комнату, желчь, выброшенная страхом из желудка, обожгла ему горло. Этот выброс желчи потом будет преследовать его всю жизнь. Комната пустовала, но в центре ее Авраам-плотник, Авраам-краснодеревщик увидел на земляном полу след от гроба. Огромного гроба, длиной в два с половиной метра, шириной в метр с четвертью, который мог подойти только для монстра-великана. За спиной послышалось шарканье ног по каменному полу. Сетракян развернулся, выставив перед собой заостренный кол, – надо же, его поймали в самом дальнем углу подземелья! Чудовище возвращалось в гнездо, чтобы найти добычу в своей опочивальне. В слабом свете появился силуэт. К Сетракяну приближался не монстр-великан, а человек нормального роста. Немецкий офицер в порванной, грязной форме. Его глаза, красные и слезящиеся, светились диким голодом. Сетракян узнал его: Дитер Зиммер, молодой мужчина, чуть старше Авраама, настоящий садист, который каждый вечер чистил сапоги, снимая щеткой корочку еврейской крови. И теперь он жаждал этой крови. Крови Сетракяна. Любой крови. Чтобы насытить себя. Сетракян не желал стать жертвой. Он сумел вырваться из лагеря и выдержал его ад не для того, чтобы этот проклятый нацист, обращенный в чудовище, высосал из него кровь. Он бросился на монстра, наставив на него кол, но тот оказался проворнее, чем можно было ожидать, и ухватился за кол. Немец вырвал его из искалеченных рук Сетракяна, отбросил в сторону. Кол ударился о стену, упал на землю. Монстр смотрел на Сетракяна, предвкушая поживу. Бывший узник пятился, пока не оказался на прямоугольнике, где стоял гроб. А потом, неожиданно для себя, ринулся к монстру и с силой впечатал его в стену. Пыль посыпалась из зазоров между камнями, словно заклубился дым. Тварь попыталась схватить Сетракяна за плечи, но тот успел податься назад, а потом вновь бросился на противника и сунул руки ему под подбородок, задирая голову кверху, чтобы тот не мог вонзить в него жало и выпить кровь. Чудище отшвырнуло юношу – тот упал на землю рядом с колом и тут же схватил его. Монстр стоял, улыбаясь, готовый отнять оружие. Но Сетракян воткнул кол в зазор между камнями и налег всем телом. Камень подался и вывалился из стены, когда тварь раззявила пасть. За первым камнем Сетракян успел вывернуть второй, и тут стена рухнула. Юноша выскочил из-под камнепада. Комната наполнилась грохотом и пылью, съевшей остававшийся свет. Сетракян вслепую полз среди камней, когда чья-то рука схватила его. Сильная рука. Пыль почти рассеялась, и Сетракян увидел, что большой камень застрял в голове монстра, раскроив ее от макушки до челюсти, но чудовище по-прежнему жило. Его черное сердце, каким бы оно ни было, все еще билось. Сетракян пинал крепкую руку, пока пальцы монстра не разжались. Один пинок пришелся по камню в голове чудовища – череп треснул, разваливаясь на две части. Сетракян схватил монстра за ногу и вытащил его из-под руин – под последние лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь кроны деревьев. Солнце уже сменило цвет на оранжевый, но его лучи все равно сделали свое дело. Тварь какие-то мгновения корчилась от невыносимой боли, а потом сдохла. Юноша вскинул лицо к умирающему солнцу и издал нечеловеческий, звериный вопль. Он поступил неосмотрительно, потому что солдатские патрули выискивали беглецов из восставшего лагеря, но крик рвался из измученной души, пережившей гибель семьи, жуть концентрационного лагеря, новые ужасы, с которыми ему пришлось столкнуться. Авраам обращался к Богу, покинувшему и его, и многих, многих других. Он дал себе слово, что к следующей встрече с этими тварями будет располагать соответствующим оружием. Чтобы не просто сразиться с ними, но и победить. И он уже знал, знал наверняка, что все грядущие годы будет идти по следу исчезнувшего гроба. Если понадобится, десятилетия. Эта уверенность задала направление, в котором ему следовало двигаться, и обретенный путь оказался длиной во всю оставшуюся жизнь. Ответный удар Медицинский центр Джамейки По своим удостоверениям Эф и Нора прошли пост охраны в приемном отделении, не привлекая к себе внимания. Когда они поднимались по лестнице к инфекционному отделению, Сетракян заметил: – Это неоправданный риск. – Мы с Норой и Джимом Кентом больше года работали бок о бок, – сказал Эф. – Мы не можем бросить его. – Он обращен. Чем вы ему поможете? Эф остановился. Сетракян, который пыхтел сзади, оперся на трость, радуясь передышке. Гудвезер глянул на Нору, оба кивнули. – Я могу освободить его, – ответил Эф. Они вышли в коридор, посмотрели на дверь в изолятор в дальнем конце. – Полиции нет, – прокомментировала Нора. Сетракян огляделся. Он не разделял ее уверенности. – Это Сильвия. Подруга Джима сидела у двери на складном стуле.