Мы держались друг друга. У меня было мое место и мои люди. Глянув на толпы голодных учеников, штурмующих столовую, я иду в другую сторону. Даже с нормальным лицом сунуться в столовую, где обедают старшеклассники, все равно, что попасть в логово льва. А раненой одиночке там и вовсе делать нечего. Я собираюсь довести всю убогость происходящего до абсурда и поесть в туалетной кабинке, но указатель с надписью «Актовый зал» меняет мои планы. Дойдя до конца длинного коридора, я осторожно заглядываю в дверь тихого темного помещения с рядами кресел и сценой с закрытым занавесом. В соседнем коридоре обнаруживается дверь, ведущая за сцену. В лабиринте кулис я натыкаюсь на шкаф с костюмами и трюмо с одним зеркалом, а потом нахожу темный уголок, задрапированный черной тканью. Сев у стены, я заглядываю в просвет между кулисой и полом и вижу три пары армейских ботинок. Судя по сквозняку и запаху, их владельцы решили покурить вейп во время большой перемены. Благодаря плотной ткани они не в курсе, что я здесь. Наконец-то я невидима. Положив открытый пакет с едой на колени, я вдыхаю запах сэндвича с индейкой и похожий на запах попкорна дымок от моих невольных соседей. Здесь, в темном углу сцены, я ощущаю себя в безопасности и впервые за весь день могу расслабиться. В прошлой жизни Хлоя и остальные были бы тоже здесь, хихикая над последним увлечением Эммы и обсуждая планы на следующий школьный мюзикл. Что бы ни случилось, у нас была сцена. И мы друг у друга. Вынув телефон, я читаю последнее сообщение от Коры. Все хорошо? Я посылаю ей гифку с викингом, держащим большой палец поднятым вверх. Надеваю наушники, набираю свой собственный номер и прослушиваю сообщение, которое слышала уже тысячу раз. Голос мамы отгоняет одиночество, ненадолго, но все же… «Солнышко, я в магазине. Не помню, какой именно дезодорант тебе нравится – с розовыми цветами или с огурцами? Перезвони мне. Люблю тебя». Это, конечно, не полное глубинного смысла послание с того света, но я рада и ему. Кроме него от родителей у меня остался лишь полусгоревший кусок металла, который когда-то был одним из маминых колокольчиков. Наслаждаясь одиночеством, я снова прослушиваю сообщение. Остается еще девять с половиной дней. Упершись затылком в стену, я вытягиваю уставшие ноги прямо под черную ткань. Мое одиночество вскоре прерывает стайка девушек. Инстинктивно убрав ноги, я смотрю в щелку занавеса. Три старшеклассницы пытаются разом посмотреться в зеркало. Еще одна, открыв шкаф, роется в куче яркого тряпья. Чтобы остаться незамеченной, я подтягиваю ноги к груди – морщусь, чувствуя, как натягивается на коленях кожа. Месяц назад доктор Шарп сделал на них надрезы, похожие на букву Z. Подвижность стала лучше, но кожа все равно ощущается как ткань, давшая усадку после стирки. Не обращая внимания на боль, я крепче прижимаю ноги к груди. Девушки вываливают содержимое розовой косметички на небольшой столик рядом с зеркалом. Подводка для глаз и консилер берутся наизготовку, подруги выглядят такими решительными, словно собираются провести операцию на открытом сердце при помощи румян и помады. Стоящая в середине девушка расчесывает длинные черные волосы. – Вы видели это? – Ее голос эхом разлетается по сцене. – Кензи, будь добрей, – заявляет та, что копалась в шкафу. – Говори «она», а не «это». – Да знаю, что это девушка. Я имела в виду, вы видели ее лицо? Я лишь мельком глянула – и поверьте, этого было достаточно. – Что, неужели настолько плохо? Дверь шкафа с грохотом захлопывается, так что до меня доносятся лишь последние два слова из ответа: – …Фредди Крюгер. Произнесшая их старшеклассница принимается красить губы ярко-розовой помадой. – Девчонки, я не хочу никого обидеть, но это было жутко. Я бы никогда не сказала это ей в лицо, но как с такой внешностью можно ходить в школу? – На прошлой неделе я пропустила два дня из-за прыща, – заявляет другая, припудривая лоб. – Если б я выглядела как она, то забилась бы в какую-нибудь нору и не высовывалась. Кивая, подруги убирают косметику обратно в сумки и в последний раз оглядывают себя в зеркале. Волосы – уложены. Быстрый взгляд через плечо – сзади тоже все в порядке. Наклониться к зеркалу и проверить, не застрял ли между зубами шпинат – разумеется, нет. У таких девушек никогда ничего не застревает между зубами. Судьба слишком добра к ним. Они уже идут к выходу, когда мой телефон начинает громко вибрировать – очередное сообщение от Коры. Та, что назвала меня Фредди Крюгером, останавливается и смотрит назад. Наши взгляды на миг встречаются, и я крепче обнимаю ноги. – Девчонки, – шепчет она и тычет пальцем в мою сторону. – Мы здесь не одни. Мои колени протестующе ноют, а я молюсь, чтобы девушки ушли. Не дай бог, они найдут меня – «это» – прячущуюся за сценой, словно Призрак Оперы. Было бы слишком для первого дня моей «нормальной» жизни… Темноволосая девушка подходит вплотную к моему укрытию. – Эй, кто здесь? Подслушивать нехорошо! Я прикусываю губу, когда кожа на моих коленях трескается и кровь пропитывает штаны. Боже мой, только не это… Пожалуйста, уходите. – Да оставь, Кенз, наверняка какой-нибудь испуганный младшеклассник. Да-да, оставь. Оставьте меня в покое. Шаги останавливаются рядом со мной – ее обувь почти касается моей. Кенз берется за занавес – рябь идет по моему тканевому щиту, – и я беспомощно смотрю, как она отдергивает его. Глава 6 Занавес полностью отдернут, выставляя меня на всеобщее обозрение: ноги прижаты к груди, а лицо наверняка не менее удивленное, чем у Кензи. – Ой, мы не знали, что это ты, – говорит она, прикрыв рот рукой. Я так и сижу, обняв коленки, – просто не знаю, что еще делать. Уйти как ни в чем не бывало, будто это не я пряталась и пыталась слиться со стеной? Я отвожу взгляд, но поздно – несколько слезинок скатываются по щекам, отчего неловкая ситуация становится еще хуже. Девушка отпускает занавес, и я слышу, как подруги шушукаются, нервно хихикая. – Нет, давай ты, – шепчет кто-то из них, подначивая подругу. – Скажи: «Прости! И добро пожаловать в нашу школу!» Потом они убегают так быстро, будто сцена охвачена огнем. Дождавшись, пока их смех и шаги стихнут, я наконец распрямляю ноги. Оттянув компрессионное белье, я вижу сочащийся кровью квадрат ярко-розовой кожи на колене. Доктор Шарп расстроится, что его работа пошла прахом. Звенит звонок, но я остаюсь на месте, вытирая кровь коричневым бумажным пакетом. Лишь спустя пол-урока я осмеливаюсь выбраться из убежища, и то сперва осторожно выглянув из-за занавеса. На столике лежит забытая ярко-розовая помада – когда-то я пользовалась именно таким оттенком. Из зеркала на меня пялится мое отражение. Натянутая кожа оттягивает вниз нижние веки, открывая слишком много розовой слизистой, и кажется, что глаза вот-вот выпадут. Кора говорит, что из-за этого я похожа на очаровательного «щеночка». А по-моему, это делает меня похожей на статиста из «Ходячих мертвецов». Я пальцами подтягиваю нижние веки вверх. Эти девушки и не подозревают, что когда-то я тоже была нормальной, у меня были друзья, а в пенале валялась подводка для глаз, и на переменах я поправляла помаду и замазывала веснушки тональным кремом. Они начали издеваться надо мной, даже толком не узнав. Будь моя жизнь греческой трагедией, до пожара я была бы главной школьной стервой, а после – усвоила бы несколько уроков доброты. Классический поворот сюжета. Но я не была плохой. Обычная пятнадцатилетняя девчонка: по выходным ходила на матчи по американскому футболу и тратила кучу времени на подготовку к весеннему мюзиклу. Еще я была дочерью. Другом. Брюнеткой. Певицей. Можно перечислить еще миллион моих ролей. Я опускаю руки и вновь смотрю на шрамы. Теперь я только одно – Обгоревшая. А благодаря закулисному откровению Кензи и любопытству соседа на уроке я осознала, что серьезно переоценила свою способность оставаться незаметной. * * * После уроков дядя Гленн забирает меня из школы. Мое тело ноет от целого дня «нормальной жизни», и, когда я залезаю в грузовик, натруженные мышцы пронзает ноющая боль. – Ну, как прошел день? – с раздражающей жизнерадостностью интересуется дядя.