— Ей, верно, отдает ложки. — “Июня первого, 1760 года. В этот страшный день кара разгневанного бога поразила мой дом…" Мучительный стон, донесшийся из соседней комнаты, заставил Кэти невольно закрыть книгу, а Цезарь задрожал от испуга. Никто из них не решился пойти взглянуть на больного, но оба слышали, что он по-прежнему тяжело дышит. Все же Кэти не отваживалась снова открыть библию и, осторожно защелкнув застежки, молча положила книгу на стол. Цезарь опять уселся в кресло и, смущенно оглядевшись вокруг, заметил: — Видно, пришел его час. — Нет, — торжественно сказала Кэти, — он проживет до прилива или пока не запоет первый петух. — Бедняга! — продолжал негр, придвигаясь еще ближе к огню. — Я надеюсь, он будет лежать тихо, когда умрет. — Нисколько не удивлюсь, если наоборот: говорят, человек, беспокойный при жизни, не знает покоя и в гробу. — Джонни Бёрч по-своему очень хороший человек. Все не могут быть священниками; если все будут священниками, кто же будет паствой? — Ах, Цезарь, только тот хорош, кто поступает хорошо! Ну скажи, для чего зарывать честно нажитое золото в землю? — Господи! Верно, для того, чтобы скиннеры его не нашли. Но, если он знает, где золото, почему он его не выкопает? — Должно быть, на это есть причины, но тебе их не попять, — ответила Кэти и придвинула стул, чтобы ее платье прикрыло магический кирпич, под которым втайне хранил свое богатство Бёрч; не удержавшись, чтобы не сказать о своем секрете, хоть ей и не хотелось выдавать его, Кэти добавила: — Шероховатое снаружи часто содержит гладкое внутри. Не сумев проникнуть в скрытый смысл этой загадки, Цезарь огляделся по сторонам, и вдруг его блуждающие глаза остановились и зубы застучали от страха. Кэти тотчас заметила, как изменилось лицо негра, и, повернувшись, увидела, что на пороге стоит разносчик. — Он жив? — спросил Бёрч дрожащим голосом, видимо страшась услышать ответ. — Жив, — ответила Кэти и, проворно поднявшись, услужливо предложила свой стул. — Он не умрет до рассвета или пока не кончится прилив. Разносчик ничего не замечал. Услышав, что отец жив, он на цыпочках прошел в комнату умирающего. Отца и сына связывали далеко не обычные узы. Друг для друга они были самыми дорогими в мире людьми. Если бы экономка прочитала еще несколько слов, написанных на листке, она узнала бы печальную историю их несчастий. Одним ударом они лишились близких и достатка, и с того дня, где бы они ни были, за ними по пятам следовали горе и гонения. Подойдя к постели, Гарви наклонился над больным и, задыхаясь от волнения, прошептал ему на ухо: — Вы узнаете меня, отец? Старик медленно открыл глаза, и довольная улыбка мелькнула на его бледном лице; по контрасту с ней печать смерти казалась особенно ужасной. Разносчик поднес к запекшимся губам отца укрепляющее лекарство, которое он принес с собой, и на несколько минут к больному вернулись силы. Он заговорил, медленно и с трудом. Любопытство сковало Кэти уста, на Цезаря такое же действие произвел благоговейный страх, а Гарви едва дышал, прислушиваясь к словам отлетающей души. — Сын мой… — глухо произнес старик. — Скоро, дитя мое, ты останешься в одиночестве. Я хорошо тебя знаю и предвижу, что ты будешь странником всю свою жизнь. Надломленный тростник может уцелеть, но никогда не выпрямится. В тебе самом те качества, которые поведут тебя по верному пути; продолжай, Гарви, так, как ты начал, ибо нельзя пренебрегать своим долгом и… Шум в соседней комнате прервал слова умирающего, и встревоженный разносчик поспешил узнать, в чем дело; следом за ним пошли Кэти и Цезарь. Один лишь взгляд, брошенный на фигуру, показавшуюся в дверях, со всей очевидностью сказал Гарви, зачем явился этот человек и какая участь ожидает теперь его самого. Пришелец был не стар годами, но черты его лица изобличали душу, многие годы одержимую дурными страстями. На нем было платье из самой убогой материи и до того изодранное, что, казалось, он намеренно хотел выглядеть бедняком. Волосы его поседели раньше времени, а запавшие угрюмые глаза бегали по сторонам, уклоняясь от встречи со смелым, честным взором. Резкие и беспокойные движения, вся его манера держаться свидетельствовали о низменной натуре, вызывали отвращение у окружающих и были во вред ему самому. Это был хорошо известный вожак одной из мародерских банд, которые рыскали по графству и, прикидываясь патриотами, совершали множество преступлений, начиная с мелких краж и кончая убийствами. За ним стояло еще несколько человек, одетых не лучше его; их лица выражали полное равнодушие и тупую бесчувственность. У всех были мушкеты со штыками — обычное снаряжение солдат-пехотинцев. Гарви знал, что сопротивляться бесполезно, и спокойно подчинился мародерам. В один миг с него и с Цезаря содрали приличное платье, а взамен дали лохмотья, снятые с двух самых гнусные эамдитов. Разносчика и негра наставили в разные углы комнаты и, угрожая мушкетами, приказали отвечать правду на все вопросы. — Где твой тюк? — прежде всего спросили разносчика. — Послушайте, — дрожа от волнения, проговорил Бёрч, — в комнате рядом лежит мой отец, он умирает. Позвольте мне пойти к нему принять его благословение и закрыть ему глаза, и вы получите все, да — все. — Отвечай на вопросы, или мушкет отправит тебя туда, куда собирается этот выживший из ума старик! Где твой тюк? — Я ничего не скажу, пока меня не пустят к отцу, — твердо сказал разносчик. Мучитель со злобой поднял руку, готовясь привести свою угрозу в исполнение, но один из дружков остановил его: — Что ты делаешь! Ты забыл о награде? Скажи, где твое добро, Бёрч, и мы отпустим тебя к отцу. Бёрч тотчас же повиновался, и одного мародера по слали за добычей. Тот вскоре вернулся и, бросив на поток, заявил, что он легок, как перышко. — Ага, — крикнул вожак, — а где золото, вырученное за товары, которые в нем находились? Отдай нам золото, мистер Бёрч; мы знаем, что оно у тебя есть, не станешь же ты брать никчемные бумажные деньги. — Вы нарушаете свое обещание, — сказал Бёрч. — Давай золото! — свирепо рявкнул главарь и прижал к груди разносчика штык с такой силой, что из нее брызнула кровь. В эту минуту из соседней комнаты донесся легкий шум, и Гарви умоляюще воскликнул: — Пустите меня… пустите меня к отцу, я вам все отдам! — Клянусь, я отпущу тебя, если ты отдашь золото, — сказал скиннер. — Вот, берите этот мусор, — крикнул Бёрч, бросая кошелек, который он умудрился спрятать, несмотря на то что сменил одежду. Разбойник с дьявольским смехом поднял кошель с пола. — Ага, только с отцом ты увидишься на небесах! — Чудовище, неужели у тебя нет никаких чувств, ни веры, ни совести! — Послушать его, так не подумаешь, что веревка уже была у него на шее, — смеясь, вмешался один из мародеров. — Можете не беспокоиться, мистер Бёрч, если старик и тронется в путь на несколько часов раньше, вы последуете за ним не позднее, чем завтра в полдень. Эти безжалостные слова не произвели впечатления на Бёрча. Затаив дыхание, он прислушивался к каждому звуку в комнате отца. Наконец он услышал свое имя, произнесенное глухим, прерывающимся голосом. Больше Бёрч не мог выдержать и закричал: — Отец! Тсс!.. Отец!.. Я иду! Я иду!.. Он метнулся, оттолкнув караулившего его скиннера, но тотчас же другой бандит пригвоздил его к стенке. По счастью, быстрое движение спасло разносчика от грозившего ему смертью удара — штык проткнул только его платье. — Нет, мистер Бёрч, — сказал скиннер, — мы слишком хорошо знаем, какой ты ловкий мошенник, и не пустим тебя. Золото, где твое золото? — Оно у вас, — ответил разносчик, судорожно пытаясь освободиться. — Да, кошелек у нас, но у тебя есть еще деньги. Король Георг щедро платит, а ты оказал ему немало ценных услуг. Где твой клад? Не отдашь — не видать тебе отца! — Поднимите камень, на котором стоит эта женщина, — порывисто крикнул разносчик, — поднимите камень! — Он бредит, он бредит! — завопила Кэти, невольно ступив ногой на другой камень. Его тут же вытащили, но под ним была лишь земля. — Он бредит, вы свели его с ума! — вся дрожа, причитала экономка. — Станет ли такой разумный человек, как Бёрч, прятать золото под очагом. — Замолчи ты, глупая женщина! — крикнул Гарви. — Поднимите камень в углу, и вы найдете для себя богатство, а меня сделаете нищим. — И все будут вас презирать, — горько заметила Кэти. — Разносчик без товара и денег — презренный человек. — Себе на веревку ему хватит, — сказал скиннер. Не мешкая долго, он послушался Гарви и вскоре вытащил из тайника немалый запас английских гиней. Деньги живо высыпали в мешок, не обращая внимания на жалобы Кэти, уверявшей, что ей не заплачено жалованье и что по праву хотя бы десять гиней принадлежат ей. Очень довольные богатой добычей, которая превзошла все их ожидания, бандиты собрались уйти и решили забрать с собой разносчика, чтобы сдать его американским сыщикам и потребовать за это обещанную награду. Все было готово, и они уже хотели потащить Бёрча силой, ибо он отказался двинуться с места, как вдруг перед ними выросла фигура, испугавшая даже самых храбрых. Крики сына подняли старика с постели, и, еле держась на ногах, он вышел из своей комнаты. Он закутался в простыню, глаза его были неподвижны, щеки ввалились — казалось, что явился выходец с тою света. Даже Кэти и Цезарь подумали, что видят дух старого Бёрча, они опрометью бросились вон из дома, а следом за ними ринулись и перепуганные скиннеры. Возбуждение, придавшее силы умирающему, быстро прошло, и сын, подхватив его на руки, понес обратно в постель. Наступившая реакция ускорила конец. Остекленевши глаза старика смотрели на сына, губы шевелились, ни голоса его не было слышно. Гарви наклонился и вместе с последним вздохом принял от отца предсмертное благословение. Впоследствии жизнь разносчика почти всегда бывала отравлена нуждой и несправедливостью; однако самые жестокие страдания и злоключения, бедность и клевета, постоянно преследовавшие его, не вытеснили воспоминания об этом благословении; оно озаряло своим светом картины прошлого, утешало в самые горестные минуты отчаяния; оно поддерживало надежду на лучшее будущее и укрепляло в Гарви сознание, что он преданно и верно выполнил священный долг сыновней любви. Цезарь и Кэти бежали так стремительно, что им было не до размышлении. Впрочем, они вскоре инстинктивно отстали от скиннеров Остановившись, экономка торжественным тоном сказала: — О Цезарь, разве не ужасно, что старик встал раньше, чем его опустили в могилу! Видно, деньги его растревожили. Говорят, душа капитана Кида бродит возле того места, где он в прежнюю войну зарыл золото. — Цезарь не думал, что у Джонни Бёрча такие громадные глаза, — стуча зубами от страха, сказал негр. — Я уверена, что всякий живой человек расстроится, потеряв так много денег. Теперь Гарви ничто, он самый презренный, никчемный бедняк. Хотела бы я знать, на что он надеется. Кто захочет теперь пойти к нему в экономки? — Может быть, дух унес Гарви тоже, — заметил Цезарь, придвинувшись поближе к своей спутнице. Но воображением Кэти владела уже новая мысль. А что, если грабители с перепугу бросили свою добычу? Поразмыслив и потолковав немного, Кэти и Цезарь решили вернуться обратно, чтобы выяснить это важное обстоятельство, а если удастся, узнать и о том, какая судьба постигла разносчика. Медленно, с большими предосторожностями они направились к страшному месту, а когда вышли на дорогу, по которой отступали скиннеры, предусмотрительная Кэти в поисках оброненного золота вглядывалась в каждый камешек. Однако, хотя разбойники, напуганные стариком и криком Цезаря, удирали сломя голову, они не выпустили из рук клада, вцепившись в него мертвой хваткой. Увидев, что в доме все спокойно, Кэти наконец отважилась туда войти. Разносчик с тяжелым сердцем выполнял последние печальные обязанности перед покойным. Несколько слов открыли Кэти, что она заблуждалась и старый Бёрч действительно умер, но Цезарь до конца дней своих продолжал изумлять чернокожих обитателей кухни глубокомысленными рассуждениями о духах и рассказами о том, каким жутким был призрак Джонни Бёрча. Опасность заставила разносчика сократить даже тот короткий срок, в течение которого, но американскому обычаю, близкие остаются с умершими, и с помощью Кэти и негра грустные хлопоты были быстро закончены. Цезарь вызвался заказать гроб и пошел к плотнику, живущему в двух милях от Бёрчей; тело старика, облаченное в его обычную одежду, покрыли простыней и стали ждать возвращения негра. Скиннеры во всю прыть побежали в лес, находившийся неподалеку от дома разносчика; благополучно укрывшись под его сенью, они произвели смотр своим насмерть перепуганным силам. — Какой дьявол вселился в ваши трусливые душонки? — в сердцах крикнул главарь, тяжело переводя дух. — Об этом можно спросить и тебя, — мрачно отозвался один из бандитов. — Вы так испугались, будто нас нагнал отряд де Ланей! Здорово же вы улепетываете, джентльмены! — Мы следуем за своим предводителем. — Так пойдемте за мной назад, схватим этого мошенника и потребуем за него награду. — Превосходно, но к тому времени, когда мы вернемся к его дому, чернокожий плут приведет туда этого бешеного виргинца. Ей-богу, я охотнее встречусь с полсотней ковбоев, чем с ним одним. — Болван! — закричал разъяренный главарь. — Разве ты не знаешь, что кавалеристы Данвуди стоят в деревне Четыре Угла, в добрых двух милях отсюда? — Плевал я на то, где стоят драгуны, но я могу поклясться, что капитан Лоутон вошел в дом старого Уортона — я сам это видел, когда выжидал подходящей минуты, чтобы увести из конюшни коня английского полковника.