Сказала, а сердце так и заныло. Клык заморгал — на более сильное выражение удивления он просто не способен. — А еще я видела светлые волосы в окне ирейзеровского вэна. Те же, что и сегодня с Ари. Я сначала подумала, это мое отражение. Но никакое это не отражение — я сама, собственной персоной. Он даже не спросил, уверена ли я. Нам обоим ясно как божий день — уверена! — Черт возьми! Макс на вражеской стороне — ничего хуже не придумаешь. Вот зараза! Макс-злодейка! Да пропади все пропадом! — И это еще не все, — медленно продолжаю я. — Помнишь, я тебе сказала, что если я стану … не той, чтобы ты меня… сделал все, что можно, чтобы спасти стаю? — Ну… — он поднимает на меня усталый взгляд. — Я тогда неспроста об этом заговорила… — перевожу дыхание и смотрю в сторону. — Пару раз, глядя в зеркало, я видела, как превращаюсь в… ирейзера. От Клыка — ни слова. — Я лицо трогала-трогала — на ощупь — никаких изменений. Нормальное, гладкое, человеческое лицо. А из зеркала ирейзер смотрит. — Смотрю в пол и не верю, что я смогла-таки вслух во всем этом признаться. Над нами повисло гробовое молчание. Часы тикают будто один раз в час. Наконец я слышу его голос: — Ты, поди, не волком выглядела, а каким-нибудь пекинесом. Для верности тряхнула головой — ослышалась я, что ли? Но он спокоен, как будто ничего особенного от меня не услышал. — Что-что? Повтори? — Да говорю тебе, ты, наверное, была щенком таким симпатичным. — Он корчит мне рожу, как будто обнажая клыки, тихонько притворно рычит — р-р-р! — и прикидывается, что сейчас на меня бросится. Стукнув его по башке, вскакиваю на ноги, но он катается по кровати и хохочет. Наконец поднимает руки вверх — сдаюсь. — Послушай, — он успокоился, и лицо его теперь совершенно серьезно. — Я знаю, что ты не ирейзер. Не знаю, почему ты видела в зеркале ирейзеровую морду, и не знаю, откуда взялась та другая Макс. Но я хорошо знаю, кто ты такая. Я тебя насквозь вижу и вижу, что ничего от ирейзера в тебе нет. И даже, если я увижу тебя с той собачьей мордой, я все равно тебя узнаю. Потому что в тебе нет ни капли их злобы и их чернушной гадости. Как бы ты ни выглядела. Вспоминаю, как Голос советовал мне верить тому, что я знаю, а не тому, что вижу. Забиваюсь под одеяло. Надо заснуть и ни о чем не думать. — Спасибо, — голос у меня сел от волнения. Он встал. Постояв секунду, погладил меня по голове и тихо сказал: — Не паникуй, все будет в порядке. — Только не вздумай ничего этого в свой блог выложить. Не смей об этом даже подумать! — Много чести будет. — Он вышел и закрыл за собой дверь. Часть 4 Дом — лучшее место на свете 74 — Ну пожалуйста… — Еще не время, — Джеб не отрывает глаз от отчетов. — Тебе всегда будет не время, — взорвался Ари. Он рассерженно меряет комнату шагами. — Ты вечно говоришь мне, что надо еще подождать. И никогда, никогда не разрешаешь мне это сделать. Сколько еще ждать можно? Крылья его болят, и то место, куда их вживили, горит, как в огне. Ари достал из кармана таблетки, проглотил четыре, не запивая, и повернулся лицом к отцу. — Терпение. Главное — терпение, — повторяет ему Джеб. — У нас есть план. Вот и действуй по плану. Ты руководствуешься эмоциями, а мы сколько раз с тобой говорили, что нельзя давать волю чувствам! — Я! — бунтует Ари. — А сам-то ты что? Знаешь, почему ты ее бережешь? Знаешь? Потому что ты от нее без ума! Ты ее обожаешь, эту твою Макс. Вот и все! Поэтому и не даешь мне ее уничтожить. Джеб молча смотрит на него. Ари прекрасно знает, что отец ужасно на него разозлился. Разозлился и из последних сил сдерживает гнев. Но ему уже все равно. Его понесло. Ему хочется, чтобы хоть раз при взгляде на него, Ари, на лице у Джеба вспыхнула та же любовь, как когда он думает про Макс. Только фотку ее ему покажи — сразу тает, как сахарный. А на Ари смотрит, как на пустое место. И новую Макс Джеб ненавидит по той же самой причине. Ненавидит и избегает. Это, кому хочешь, сразу заметно. Ари назло ему только и делает, что вместе с Макс-2 болтается. Он на что хочешь пойдет, только бы Джебу досадить. Наконец Джеб прервал молчание: — Ты языком треплешь, а о чем, сам не понимаешь. Тебе отведена роль в большой игре. Но общей картины ты не знаешь. Поэтому, как я тебе приказываю, так и делай. А коли думаешь, тебе не справиться, я кого-нибудь другого найду. Ари охватила ярость. Он даже руками вцепился себе в ляжки, чтобы случайно не наброситься на Джеба и не схватить его за горло. Схватить бы его и душить, душить. Пока папаша не поймет, что его, Ари, надо любить и уважать. Но сейчас он уйдет. Ари повернулся и изо всех сил хлопнул дверью. На улице он забрался на трейлер, коротко разбежался и спрыгнул с крыши — ему все еще трудно взлетать прямо с земли — и, несуразно переваливаясь в воздухе, с видимым болезненным усилием поднялся ввысь и полетел к своему любимому месту. Там, на вершине огромного дуба, можно побыть одному. Он неловко опустился на ветку и ухватился за ствол, чтобы не упасть. Исступленные слезы жгут ему щеки. Разворачивается и, закрыв глаза, прислоняется к шершавой растрескавшейся коре. Все, все причиняет ему нестерпимую боль: и эти крылья, и то, как Джеб трясется над своей Макс, и как Макс его, Ари, не замечает. Он вспомнил, как она улыбалась вчера в мороженице тому тощему. А кто этот чувак? Да никто. Человек, замухрышка какая-то. Ари одной левой его в клочки раздерет — и не заметит. Ари вспоминает, как она целовалась на крыльце с этим молокососом, и откуда-то из глубины горла у него поднимается низкий рык. Макс целовалась с ним! Как самая обыкновенная девчонка! Да если б он только знал, что она мутантка, он бы за сто миль от нее сломя голову убежал. А может, и не убежал бы, кто его знает. Может, он влюбился бы в нее, даже если бы знал, что она урод и мутант. Что-то в ней есть, отчего люди ее любят. Мальчишки за ней бегают. Она такая красивая… Такая сильная и смелая… Ари полузадушенно всхлипнул. Слезы бегут ручьем. Он вытирает глаза рукавом и вдруг понимает, что больше он терпеть не может. Чувствует, как лицо вытягивается в волчью морду, как оскаливается пасть, и, сдержав рыдания, он, разрывая кожу и мышцы, изо всей силы впивается клыками в стремительно порастающую густой шерстью руку. Рот заполняет кровь. От ее вкуса ему становится легче. И он медленно приходит в себя. 75 Вот он! Ай да я! Ай да Макс! Нашла! Я-таки нашла этот дом! — выглядываю из-за можжевелового куста и еще раз смотрю на другую сторону улицы. Неудивительно, что все считают меня какой-то особенной! Видать, непрухе моей пришел конец! Начинается светлая полоса. Клык зыркнул на меня страдальческими глазами, и почему-то в его взгляде я особого восхищения не прочитала. Перед нами скромный пригородный кирпичный дом. Небольшой, старомодный, но все равно, видно, не дешевый. Где-то на полмиллиона баксов потянет, раз к Вашингтону близко. Взять на заметку: Копить карманные деньги. Вложить в недвижимость в столице. — Не ошибаешься? Церковь за ним — та самая? Я киваю: — И что теперь? Клык посмотрел на меня: — Ты командир. Вот ты и руководи. Состроив ему рожу, хватаю его за плечо и, не отпуская, веду за собой через улицу. Звоню в звонок, не дожидаясь, пока меня остановит мой занудный здравый смысл. Ждем. Слышу приближающиеся к двери шаги. Дверь открывается, и перед нами стоит женщина. Мать она Игги или не мать, но похожа она на него как две капли воды. — Да? Что вы хотите? — спрашивает она. И знаешь, дорогой читатель, что при этом делает? — как настоящая мама, вытирает руки кухонным полотенцем. Она высокая, стройная, белокурая, с бледным веснушчатым лицом. С бледно-голубыми глазами. Совсем, как у Игги, только, конечно, зрячими, потому что, в отличие от Иггиных, над ними никакие психованные ученые опытов не проводили. — Вам чем-нибудь помочь, ребята? — Мадам, мы продаем подписку на газету «Wall Street Journal», — с места в карьер импровизирует Клык. — Не хотите подписаться? Она улыбается: — Нет, спасибо. Мы уже получаем «Пост». — Тогда ладно. До свидания. — Клык разворачивается и поскорее оттуда отваливает.