Псы не могут не принадлежать кому-то. Такова их природа – служить и подчиняться хозяину у них в крови. Пес ждет команды, а затем бросается выполнять ее, делая для этого все мыслимое и немыслимое. Главное для него – учуять именно ту дорогу, которую выбрал для него хозяин. Глава 1 Говорили, Гиблую топь невозможно обойти, что она простирается далеко на запад вплоть до самых Грозовых гор, названных так потому, что их вершины, подернутые преимущественно темными свинцовыми облаками, никто никогда не видел. Старожилы поговаривали, что на скрытых от людских глаз высоких склонах жили боги, злые, бессердечные, давно забывшие про тех, кого когда-то впустили в этот мир. Вэл Эйри не знала правды, да и не хотела ее знать. Она не слушала старых баек, пропуская их мимо ушей. Еще будучи ребенком, она поняла, что от разговоров слишком мало толку. Что было по-настоящему важно, так это знать, что сегодняшний день принесет успокоение голодному животу, а после ночи настанет утро. Девушка не сетовала на свою судьбу, давно смирившись с тем, что кому-то в этом мире дано все, а кто-то лишен с рождения даже самого малого из того, что нужно человеку для спокойной жизни. Вэл не знала своих родителей, но шлюхи из борделя, распустив малочисленных клиентов, сняв наконец тяжелые корсетные платья и дав волю своим измученным, потасканным, состарившимся прежде времени телам, иногда, выпив изрядное количество вина, рассказывали ей о ее матери. Она была такой же шлюхой, как и они, разве что попавшей в бордель чуть раньше, чем это было принято. Говорили, что ее продали, когда девчонке едва исполнилось десять лет и у нее еще даже не шла кровь, из-за чего ей какое-то время приходилось работать в услужении у бордельных девок, стирая им нижнее белье и меняя запачканные после клиентов простыни. Она была мила лицом и обладала хорошими волосами, которые, по воспоминаниям соратниц, не потеряли своего блеска, даже когда во рту почти не осталось зубов от поразившей ее неизвестной болезни. Темно-каштановые, густые и блестящие волосы Вэл были тому ярким подтверждением. Мать Вэл рано приступила к работе, и ее девственность продали какому-то заезжему морячку, который только-только получил свое жалованье и с успехом пропивал его, разгуливая по тавернам. Какого черта его понесло в ту ночь в бордель – история умалчивала, но он спустил последние деньги именно на шлюху, молодую и неопытную. Темноволосая девчонка, к разочарованию Мадам, хозяйки борделя, понесла с первого раза, и вызванная из деревни бабка-знахарка лишь пожала плечами, сетуя на слишком большой живот, отказываясь умерщвлять никому не нужного младенца. Девчонке тогда здорово досталось, но ребенка она не потеряла. Она выносила и легко родила, выплюнув на божий свет ее – Вэл. Она не помнила своей матери, умершей в пятнадцать лет от лихорадки. Девочке тогда было всего четыре года, и лицо матери стерлось из памяти как нечто несущественное. Шлюхи рассказывали, что ее живот вздулся, сделался синим, она впала в бред и долго кричала, а затем жар поглотил ее. Девушку похоронили на кладбище за стеной города, где хоронили тех, у кого не было родственников, готовых оплатить подобающее покойнику упокоение. Мать Вэл умерла так же незаметно, как и жила, оставив свою дочь на попечении Мадам. Девочке, казалось, повезло: ее не отдали в сиротский приют к жестоким хладнокровным монахиням и не выкинули на улицу, как шелудивую собачонку. Мадам по причинам, которые были очевидны Вэл даже в раннем возрасте, оставила девочку в борделе, где ее воспитывала каждая шлюха, которой она была интересна. Она переходила из рук в руки, заласканная продажными девками и ими же зачастую битая. Девочка росла, наблюдая, как утро сменяется вечерними сумерками, как зажигаются свечи в тяжелых, давно не чищенных канделябрах, как бордельные девки со всегда уставшими отекшими лицами надевают тяжелые, аляпистые, зазывающие платья, наносят на свою серую кожу румяна и помаду, придававшие им кукольный, неестественный вид, и садятся в холле первого этажа в ожидании клиентов. За девять лет, что Вэл провела в борделе, она настолько привыкла к пьяному смеху, равнодушным женским стонам, равномерному поскрипыванию кроватей, что почти не обращала на все это внимания, предпочитая при первой возможности уходить в свою каморку под крышей и при свете одной-единственной свечи читать книги, найденные в мусорных ямах близ богатых кварталов. Вэл повезло, Мадам разрешила ей учиться читать и даже порой помогала в этом непростом деле, получая взамен искреннюю благодарность. Многие, даже более удачливые девчонки в ее возрасте не знали, как пишется их собственное имя, а Вэл уже читала настоящие книги. Размеренной и спокойной жизни пришел конец, когда бордель Мадам сожгли. Вэл до сих пор задавалась вопросом, кому могло помешать незатейливое дело, приносившее не самый высокий доход, но факт не оставлял сомнений – у Мадам были недоброжелатели. К счастью, никто не погиб при пожаре, однако Мадам была разорена, и ее девки, оставшись без работы, были вынуждены отправиться искать случайных клиентов по тавернам да распивочным, а девочка-сирота осталась никому не нужна, слишком юная для торговли собой. Тогда Вэл и оказалась на улице среди таких же брошенных детей, до которых никому не было дела. Иногда Вэл думала: как же так получилось, что ей удалось выжить? Она пережила холодные, суровые зимы, прячась от непогоды в заброшенных продуваемых сараях, перенесла сухие, опаляющие жаром летние месяцы, когда высыхала вода в реках и колодцах, не умерла от болезни, и ее не задрал дикий зверь. Часто Вэл находила ответ в своем одиночестве. Она чуралась других людей, предпочитая выживать в одиночку. Всегда была одна, невлекомая людским обществом, которое избегало ее, как бездомную, грязную и больную собаку. Вэл никогда никого не любила: ни женщину, ни мужчину, лишь однажды ввязавшись в отношения со случайным парнем, не чувствуя и толики симпатии. Игра быстро наскучила, и Вэл без доли сожаления рассталась со своим поклонником. Так прошли ее первые девятнадцать лет жизни, и девушка не была уверена, что сумеет осилить еще столько же. Вэл не обзавелась ни домом, ни семьей, будучи одинокой бродяжкой, промышляющей воровством и не гнушающейся почти никакой подработкой, которая была подручна женщине. Не раз и не два гнусная лихая мыслишка отравляла ее сознание, предлагая самый простой выход, но Вэл неизменно гнала ее прочь. Со шлюхами она больше не хотела иметь ничего общего, не желая ступать на предначертанную матерью дорожку. Иногда Вэл, ощущающей себя неуютно в платьях и предпочитающей не только мужскую одежду, но и занятия, приходила в голову мысль, что она могла бы стать охотницей, поскольку неплохо научилась владеть луком и ставить силки, но размышления неизменно оставались размышлениями. Вэл становилось тошно при мысли о том, что придется выйти к людям и предложить свой товар на рынке. Шумный многоликий город был открыт для нее лишь с одной стороны – ночной, когда добропорядочные граждане мирно спали в своих постелях, а такие, как она, отбросы общества выползали из своих пахнущих потом и грязью нор. Наверное, потому так и вышло, что ее едва не поймали, когда она уже и не думала, что это возможно. Одной в мире тяжело – банальная истина. Вэл, всегда работавшая без подельника, с сожалением убедилась в этом, когда услышала далекий свист да топот копыт. Кто-то заметил ее, залезающую в лавку старьевщика, и вызвал городскую стражу. Вэл едва успела удрать, бросив все награбленное, но стража видела, в какую сторону понеслась ее по-мальчишечьи худая поджарая фигура. Спасаясь от погони, она бежала по безлюдным ночным улицам, думая о том, что если ее поймают, то утром на потеху публике на городской площади обязательно отрубят кисти рук. Страх, иглой прокравшийся в запыхавшееся сердце, добавил сил, и Вэл ускорила свой изнуряющий бег. Ей удалось ненадолго скрыться от преследователей, и теперь, стоя у кромки леса, Вэл задумчиво рассматривала виднеющиеся далеко впереди высокие горы, скрывающие свои вершины и таящие в себе неведомую опасность. Обратной дороги не было. Если она повернет назад, то неминуемо встретится со стражей, и тогда не сносить ей головы. Вэл нервно усмехнулась, понимая, что голова-то останется на месте, а вот руки, помогающие выжить, скорее всего, нет. Если же она лишится их, считай, лишится жизни. Впереди, за густым подлеском, ее ждала Гиблая топь, из которой никто никогда не возвращался и, по рассказам старожилов, населенная несущими смерть жуткими существами с острыми как сталь клыками, разрывающими плоть в мгновение ока. Но если это действительно именно так, то некому было бы рассказывать о пережитых ужасах, верно? Вэл в ожидании погони обернулась через плечо, всматриваясь в пустынную улицу. Помедлила и перевела взгляд на темнеющие впереди деревья. Если она сгинет в дурно пахнущих болотах, никто не вспомнит о ней, но смерть, по крайней мере, будет быстрой и много интересней, чем гибель от потери крови из искалеченных обрубков. Ее передернуло. И она еще задумывается о том, что выбрать? Вэл положила ладонь на рукоять небольшого, добытого несколько лет назад у менялы клинка, висевшего на поясе мягких заношенных штанов, и крепко сжала пальцы. Кто знает, может быть, ей удастся добраться до Грозовых гор и узнать – на самом ли деле там живут древние боги? В богов и чудовищ она не верила, а темный лес казался ей надежным укрытием от преследующей стражи. Вэл глухо и коротко засмеялась, мотнула головой, смахивая упавшие на глаза темные волосы, и шагнула вперед навстречу своей судьбе. Глава 2 Первые несколько часов дались Вэл легко. Лунный свет мягко освещал путь, предупреждая о возможной опасности. Повезло, что небо было чистым. Она смело шагала по прелым, остро пахнущим листьям, мягко пружинящим под ногами, перешагивая через поваленные диким зверем или сильным ветром деревья, перепрыгивая через трухлявые пни и обходя то и дело встречающиеся небольшие озерца с темной непроницаемой водой. Но постепенно лес стал меняться, становясь все гуще и темнее, и Вэл поняла, что ее боевой настрой сменяется усталостью и все больше угасает. Мелькнула запоздалая мысль, что, возможно, не такая это была хорошая идея – отправиться прямиком к Гиблой топи. Возможно, стоило найти иной выход, кроме как, поддавшись страху за свою никчемную жизнь, решиться на такую глупость? Лес стал казаться все более неприветливым, и Вэл все чаще поглядывала на дарящую мягкий рассеянный свет круглую, как блин, луну. Ноги нестерпимо гудели, противясь каждому шагу. Пора было признать – она устала, и ей требовался отдых. К тому же становилось ясно, что погоня осталась далеко позади. Стражники не были дураками, чтобы отправляться за глупой девчонкой в этот пропащий лес. Сбоку, в еле различимом в сумраке летней ночи кустарнике треснула сухая ветвь. Вэл вздрогнула всем телом и ошарашенно уставилась в темноту, пытаясь разглядеть возможного противника. Но кругом стояла тишина, и никто не набросился на нее из темного ветвистого куста. Она сглотнула, поперхнулась слюной, закашлялась, шарахаясь от собственного громкого и неуместного в непроницаемой лесной тиши голоса. Внезапная догадка кольнула в груди острой иглой – слишком тихо. Окружающая тишина обволакивала лес, словно пуховым одеялом. Так не должно было быть. Ночью лес живет. Дикие звери выходят на охоту, разыскивая себе пропитание, а здесь же было тихо, как в… могиле. Вэл тряхнула головой, укоряя себя за бредовые мысли. Просто она слишком устала, сказалось напряжение от погони, да и темнота вокруг не способствовала радужным фантазиям. И все же… Вэл положила ладонь на рукоять клинка и медленно вытащила его из собственноручно сделанных ножен. Сталь тускло блеснула в лунном свете, и она почувствовала себя чуточку спокойнее. Вэл вздохнула, приводя мысли в порядок. Сжала ладонью острый клинок, продолжая свой путь. Она шла какое-то время, заметно ускорив шаг. «Еще немного, – говорила она себе, – еще чуть-чуть». Вэл не могла объяснить невнятного желания, но ей хотелось как можно дальше уйти от места, где в темном непролазном кустарнике треснула ветвь. Взойдет солнце, и, конечно, все страхи покажутся смешными и глупыми. Но до восхода была еще пара часов, однако Вэл, несмотря на охватившую ее усталость, намеревалась идти вперед. Любой здравомыслящий человек сказал бы, что глупо идти ночью, когда едва видно, что под ногами, но Вэл вдруг поняла, что не может выбирать. Что-то смущало. Может быть, необъяснимая тишина вокруг, а может, та самая треснувшая ветвь. Прямо за спиной затрещал валежник, словно сминаемый под весом большого животного. Вэл дернулась и резко обернулась, вскидывая руку с кинжалом, в испуганных глазах заплескался безотчетный страх. Ничего. Позади никого и ничего не было. Она сглотнула, пригладила взъерошенные длинные, чуть ниже плеч, каштановые волосы, не замечая, как мелко дрожит вспотевшая ладонь, сжимающая рукоять клинка. Собственное дыхание, казалось, заглушало все возможные звуки. Тишина, нарушаемая лишь громким биением сердца, воцарилась кругом. Вэл вдруг нервно засмеялась, понимая, что боится собственной тени. Это просто лес и больше ничего. Не существует никаких ужасных чудовищ, придуманных для устрашения детей. Горячая капля упала на лоб, стекла по переносице и остановилась на щеке. Вэл осторожно подняла руку и дотронулась до мокрого пятнышка, затем отняла ладонь от лица, силясь рассмотреть в слабом лунном свете, в чем же липком она испачкалась. Густая прозрачная слизь тянулась тонкими нитями между пальцев. Она нахмурилась, недоуменно разглядывая собственную руку.