Но, повторяю, большинство людей возвращались снова. Ветошь не стал исключением. Второй раз он появился неожиданно, без предварительной договоренности. Как правило, Афанасий Николаевич тщательно планировал график заезда клиентов, экстренных услуг не оказывал. Галина не раз слышала, как главврач говорил по телефону: – Лучше немедленно вызвать к больному реанимацию и отправить его в больницу. У меня сейчас нет мест. Егоров всегда предупреждал Галину заранее: – Десятого числа прибудет новенький, приготовь палату. Но в тот день в клинике уже были двое пациентов, Бориса никто не ждал, и Галина не смогла скрыть удивления, когда увидела его на пороге. – Где Афанасий? – еле ворочающимся языком спросил бывший клиент. – Он отсутствует, – ответила Галина. – Позовите его, мне плохо, – воскликнул Борис и потерял сознание. Галина переполошилась, позвонила Егорову, тот примчался через пару минут. Доктор и медсестра втянули бесчувственного Бориса в холл, Галя слетала за реаниматологом, Афанасий Николаевич начал делать искусственное дыхание. Лечебница была оборудована наилучшим образом, здесь имелась палата интенсивной терапии, по счастью, почти всегда пустовавшая. В ней-то и разместили адвоката. – Не спускай с него глаз, – приказал Афанасий Николаевич, – если заметишь хоть что-то, немедленно зови Леонида Михайловича и меня. Сиди в палате неотлучно. – А как же Волков? – заикнулась Галина, вспомнив о плановом пациенте первого этажа. – Не беспокойся, – отмахнулся Афанасий Николаевич, – ты будешь на круглосуточном посту у Бориса. Она послушно устроилась у письменного стола. В районе пяти утра пациент занервничал. Галина, как все медики, отлично знает: предрассветный час – один из самых опасных для человеческого организма, большинство инфарктов и инсультов случается в промежуток от четырех до шести. Медсестра вызвала реаниматолога, Леонид Михайлович сделал какие-то уколы и предупредил: – Я ввел норвалол. Галя кивнула. Препарат хороший, но может возбудить больного, вызвать у него галлюцинации. Опасности для жизни нет, но необходим тщательный присмотр. Через пятнадцать минут Ветошь сел и стал озираться. Галина подошла к кровати. – Борис Олегович, ложитесь. – Где я? – занервничал он. – Все хорошо, вы у Егорова, – мягко сказала медсестра. – Пить хотите? – Афанасий! – воскликнул Борис. – Я дурак! – Все хорошо, – продолжила увещевать пациента Галя, – давайте, укрою вас. – Нет, слушай, – зашептал Борис, – опять… снова… на переходе… дежавю! Афанасий! Сделай что-нибудь. Крепкие пальцы адвоката вцепились в предплечье Галины, изо рта Бориса полился рассказ. Медсестра поняла, что под действием норвалола пациент принял ее за врача и сейчас торопится сообщить, что с ним случилось. Она не имела права выслушивать его, но Борис крепко держал ее и начинал злиться, когда Галя пыталась отнять у него руку. Телефон находился на столе в другом конце палаты, кричать: «Леонид Михайлович, идите сюда!» – было бесполезно, врач не услышит. И Галя знала, что фаза возбуждения неминуемо сменится крепким сном, поэтому перестала увещевать одурманенного Бориса, просто гладила его по голове и ждала, когда он утихомирится. А он все говорил и говорил. Глава 25 Через пять минут Галина поняла, почему адвокат спешно примчался к Афанасию Николаевичу. Ветошь опять увлекся таблетками. – Работа такая, – шептал он, – надо быть веселым, активным, ночами не спать, днем прыгать. Как кофемолка! Прокручивает человека и вытряхивает остатки. Я лекарства ем не для кайфа, а ради денег и карьеры. Ты же знаешь, Афанасий, по мне ничего не видно и никто не подозревает, что я на колесах. Борис не колол героин, не нюхал кокаин, а просто ел таблетки, самостоятельно составив себе коктейль из нескольких вполне доступных препаратов. Запивал их тоже разрешенным энергетическим напитком и был готов рыть землю сутками. Когда кураж спадал, Боря шел в туалет, запирался в кабинке и повторял процедуру. Никто никогда не видел его с белым порошком или шприцем, Борис не пил запоем и имел репутацию человека с атомной батарейкой. Сам Боря не считал себя наркоманом. Ну да, он лопает лекарства, но ведь они разрешены! Ему надо сохранять активность, он просто слегка подстегивает себя. К сожалению, человеческий организм привыкает к воздействию препаратов, Борису приходилось увеличивать дозу, у него начались неприятности со сном, появилось раздражение на окружающих, взбунтовались печень, кишечник. Окружающие хлопали адвоката по плечу и говорили: – Классно выглядишь, похудел, помолодел. Всем нам пример – не куришь, не пьешь, фитнесом небось занимаешься, на диете сидишь. – Хочу прожить триста лет и тридцать три года, – отшучивался он. Ну не мог же он сказать правду: стал стройным, потому что практически ничего не ем, у меня нестерпимо болит желудок. От больных люди шарахаются, а Боря имел массу знакомых, он зависел от контактов. Жизнь налаживалась. В понедельник Борис летел за счет олигарха Глагова в Италию, чтобы исключительно по дружбе забрать там в одной лавке ковер с изображением единорога, который должен был пополнить коллекцию банкира Петрова – к нему Глагов шел на юбилей. В среду Ветошь помогал жене одного политика, сопровождал ее в Швейцарию на интимную операцию. В пятницу Борю ждали на конкурсе красоты, он состоял там в организаторах, в субботу предстояло смотаться в Нью-Йорк за щенком для ТАКОГО человека, что фамилию произнести страшно. Выходных не предвиделось – один раз не окажешь дружескую услугу, больше к тебе не обратятся, так недолго и выпасть из обоймы, потерять звание «Борис, который может все»! Оставалось лишь одно – пить таблетки. И ведь все было нормально, а потом, бумс – и тело перестало слушаться. Первый звонок о том, что здоровье может подвести, прозвенел неожиданно, в тот момент, когда Боря ехал по дороге в самом веселом расположении духа, рядом сидела милая девушка. Надо сказать, что жениться Борис не собирался. Заводить интрижку с супругой какого-нибудь олигарха опасно. Если правда об адюльтере вынырнет на свет, Боре придется плохо. Еще хуже связываться с молоденькой богатой девушкой. Таких принято отводить в загс. А Ветошь пока не видел вокруг себя достойной кандидатуры, обзаводиться просто обеспеченной невестой не хотелось. Борис ждал эксклюзивного варианта, даму из золотого списка «Форбса» или наследницу громкой фамилии, ну, например, такую, как Перис Хилтон, или дворянку из княжеско-графского рода. Пусть последняя будет не особенно богата, но ее родовитость сама по себе капитал, она откроет вход в такие дома, куда Боре пока дороги нет. Слава Казановы Борису была не нужна, поэтому он никогда не появлялся с девушками на тусовках, и в конце концов народ зашептал о его гомосексуальности. Вот это уж было вовсе нехорошо. И Боря принял стратегическое решение! Ему нужна любовница, красивая, молодая, но бедная и без родственников. С такой не жаль будет расстаться, когда на горизонте замаячит подходящий объект. Девица отыскалась внезапно. За год до того, как Ветошь надумал обзавестись постоянной партнершей, он случайно зарулил на рынок и обомлел от красоты девушки, торгующей картошкой. Боря пообещал колхознице славу и деньги, но у нее оказалась вредная бабка. Боря понял: тут ему ничего не светит, за девчонкой смотрят в оба глаза. И вдруг год спустя она ему позвонила. Он пристроил будущую любовницу в институт, начал о ней заботиться, проторил для нее дорожку на Всероссийский конкурс красоты. В тот неприятный день Ветошь собрался отвезти девушку в ее родную деревню. Красавице хотелось похвастаться перед соседями и бывшими одноклассницами новой машиной. Ветошь был не очень сексуален, он не хотел принуждать малышку к интиму, ему нравился процесс ухаживания, заманивания. Спутница щебетала, Боря что-то отвечал ей и вдруг отключился на пару секунд. Но этого времени хватило, чтобы машина врезалась в корову. Животное переходило дорогу! Галина перевела дух, а я заерзала в кресле. Корова! Борис Олегович даже под воздействием укола отчаянно врал. Я-то знаю, он сбил беременную женщину, уговорил наивную Зину взять вину на себя, напоил ее своими таблетками и удрал, бросив ее на растерзание ментам. Галя, ничего не подозревавшая о моих мыслях, продолжала рассказ. После происшествия Борис испугался, но потом списал потерю сознания на усталость, успокоился, начал вести прежний образ жизни и однажды снова лишился чувств. Слава богу, новый обморок произошел дома, в гостиной, не у всех на виду. Ветошь упал на мягкий ковер, не поранился. Вот тогда Борис отправился к Афанасию, прошел курс лечения, пообещал доктору никогда не хвататься за таблетки. Но не сдержал слова. Свое легкомыслие Борис оправдывал просто: ему нельзя выпадать из обоймы, теперь он будет осторожней, не станет пить большое количество пилюль, ограничится минимальной дозой. И ведь он долго их употреблял, прежде чем начались обмороки. Но сегодня ночью случилось новое несчастье, как две капли похожее на первое. Ситуация повторилась почти с миллиметровой точностью. Боря ехал по пустой дороге, часы показывали около полуночи, в одном месте требовалось сделать резкий поворот. Ветошь крутанул руль и… лишился сознания. Дальше буквально дежавю. Борис Олегович очнулся и понял, что снова сбил живое существо, на сей раз это оказалась бродячая собака. В такое время спальный район города был безлюден, никто не заметил происшествия, Боря развернулся и прямиком направился к Афанасию, адвокату делалось все хуже и хуже, его тошнило, ломало, крутило, как он добрался до клиники – одному Богу известно. – Никогда, Афанасий, никогда, – страстно шептал Борис, держа руку медсестры, – я понял! Таблетки – смерть, вылечи меня, и я навсегда откажусь от всех лекарств. Галина снова перевела дух. – Я запомнила название улицы, где беда случилась, проезд Зеленского. У меня там близкая подруга живет. Теперь, если еду к ней в гости, всегда об этом вспоминаю. – Вы видели автомобиль Бориса? – спросила я. Бывшая медсестра покачала головой. – Нет. Рассказала Афанасию Николаевичу, он велел нашему рабочему Коле на машину взглянуть. Николай обнаружил автомобиль на парковке. Бампер помятый, на решетке капли крови. Внедорожник закатили в гараж, где он и простоял полтора месяца, пока Борис оклемался. – С ума сойти! – возмутилась я. – А если он сбил не собаку? Вдруг человека? Милиция искала машину со следами происшествия, шерстила ремонтные мастерские, а джип прятали в клинике. Галина попыталась оправдать врача: – Там такие вмятины были, что понятно, рост маленький, не человеческий, чуть больше метра. Что вы на меня нападаете? Я вообще пятое колесо в той истории. Афанасий Николаевич главным был, а у него пациент всегда прав. – Похоже, врач защищал клиентов, как курица цыплят, – вздохнула я, – был готов ради них на что угодно. Галина кивнула. – Он всегда повторял: «У нас, как в церкви. Если вошел на нашу территорию, то имеешь полнейший и окончательный иммунитет, никто тебя не тронет, я гарантирую безопасность и спокойствие». И сотрудники у него как за каменной стеной жили. Замечательный человек был, после его смерти мне непросто оказалось на службу пристроиться, везде доктора медсестер ни в грош не ставили и к больным наплевательски относились, хорошо, судьба меня со Степаном Сергеевичем свела и я профессию поменяла. – На меня Козихин произвел впечатление дурно воспитанного человека, – откровенно сказала я, – он не очень стесняется в выражениях при женщинах. И хозяин зовет вас «Маня», будто не способен выучить ваше имя. Галина засмеялась. – Степан Сергеевич шутит. – Своеобразное чувство юмора, – неодобрительно заметила я, – на мой взгляд, это обидно. – Вовсе нет, – принялась защищать Козихина Галя. – Степан Сергеевич большой ребенок, он наивный, внешне грубый, а внутри мягкий, к людям хорошо относится. Вот, например, Ветошь. Хозяин Бориса Олеговича лучшим другом считал, думал, тот его визитам рад, не понимал, что сосед не мог ему прямо сказать: «Не приставай ко мне». Галина показала рукой на окно. – В заборе калиточка есть, Степан Сергеевич ее прорезать решил, когда у него с Борей вроде как дружба началась. – Вроде как? – подчеркнула я. Галина опустила голову. – Степан Сергеевич к Ветошь часто ходил, а Борис Олегович редко сюда заглядывал. Адвокат не пил. А Козихин, как маленький, нальет всем поровну и давай приговаривать: – Ну, хряпнем до дна! Навряд ли это адвокату нравилось. Один раз я видела, как он в кактус содержимое фужера втихаря выплескивал. Страсть Козихина к цирку, думаю, его тоже раздражала. Некоторое время назад Степан Сергеевич познакомился с Авророй, девушкой без костей, она в разные стороны гнется, словно резиновая. Я когда впервые ее штучки увидела, чуть не умерла от ужаса. А Козихин давай смеяться. – Что, Маня, ошарашило? Аврорка еще не так умеет. Ну-ка, девочка, покажем ей!