Всю дорогу Люси держалась отстраненно. Сослалась на проблемы с близнецами, особенно с Жюлем. Недосып, да и в семейной жизни не все ладно. Ей казалось, что коллега с легкостью проглотит ее выдумки. Никаких причин, чтобы ей не верить. На худой конец, он решит, что их совместная жизнь дышит на ладан. И однако, никогда еще они с Шарко не были так близки. Даже встал вопрос о свадьбе. Что переклинило в голове ее сожителя, чтобы он сделал ей подобное предложение в самых гнусных обстоятельствах, какие только можно вообразить? Испугался ли он уходящего времени? И того, как мало его остается? Люси оказалась не способна дать ему ответ. Не таким образом. Три четверти часа спустя оба полицейских входили в дом Рамиреса. С фонарем в руке Николя сначала осмотрел внутренности грузовичка: – Его вполне могли убить и здесь. – Парни наверняка все прочесали. – Знаю… Но лучше я все проверю сам. Люси невольно поглядывала на то место, где не хватало канистры с терпентином, но у Николя не было никаких причин заметить ее отсутствие. Потом они зашли в дом. Ей стало нехорошо, когда перед ней оказались ступени, ведущие в подвал, и на секунду она заколебалась: не лучше ли сослаться на мигрень и повернуть обратно? Страх совершить неловкое движение или обмолвиться давил на нее все сильнее. Они начали спускаться. Неожиданно Николя обернулся: – Осторожней с… Но Люси и сама старалась не наступить на воск, о чем ее и хотел предупредить Николя. Она держала голову опущенной, не желая встречаться взглядом с коллегой. Оказавшись внизу, она уставилась в пол пустыми глазами. Белланже высветил ее лицо фонарем: – Что-то не так? – Нет, нет. Просто я видела снимки. Тут был настоящий ад. – И правда, ты же еще здесь не была. Люси следовало любой ценой взять себя в руки, Николя был начеку. Сейчас полицейский оглядывал помещение, навскидку водя лучом вокруг. Потом направился вглубь и подсветил отметину в стене: – Именно на этом месте нашли Рамиреса. Сидел у стены. И пуля была точно здесь, позади головы. А гильза… Он направил фонарь на противоположную стену: – Гильза тут, среди наваленных кирпичей. Кстати, это нелогично. Я по-прежнему не понимаю, как она сюда попала. Он нагнулся, вглядываясь в каждый уголок, прежде чем перечитать заметки в своем блокноте. – Предположим следующее: где-то был произведен первый выстрел пулей PéBaCaSi. Потом убийца оттащил тело в глубину подвала, придал ему сидячее положение и выстрелил второй раз. Таким образом, он проделал отверстие в стене позади черепа. А мы нашли пулю и гильзу от второго выстрела, TiZiCu… – Как в водонапорной башне. – Да. Но у нас нет никаких данных о первом выстреле. Отсюда мой вопрос: где действительно был убит Рамирес? Здесь? Или где-то еще? Люси подошла, пряча лицо в тени. Николя переместился в центр помещения. Он освещал каждый кирпич, каждый сантиметр вокруг места, где нашли гильзу. Первая пулевая отметина – та, которую оставило оружие Люси, – находилась над его головой, несколькими сантиметрами левее. В конце концов он найдет ее, и следовало отвлечь его внимание, убраться из этого кошмарного подвала. Она подумала и кинулась в воду, взвешивая каждое свое слово: – А тут особо выбирать не приходится. Джек прикончил Рамиреса не здесь, притом из собственного оружия. Другое место, другое время. Лес, багажник машины, дом… Потом он притащил его сюда, в подвал, и, чтобы обмануть нас, расположил точно в такой же позе, в какой тот умер. Знаешь что? Руку даю на отсечение, что раны нанесены посмертно, да и пиявок туда засунули намного позже смерти. Вот и вышло, что мы уверились, будто все произошло здесь, а на самом деле все совсем не так. Люси точно знала, что судмедэксперт и патологоанатом придут к тому же заключению, а значит, лучше предвосхитить. Николя немного помолчал, потом кивнул: – Ты права, тогда все совпадает. Но поспешное бегство девицы со второго этажа и следы сексуального контакта на теле вроде бы указывают, что первый выстрел, патроном PéBaCaSi, был произведен где-то в доме, а не снаружи. Что до второго выстрела, TiZiCu, то он, возможно, предназначался только для того, чтобы указать нам на жертву из водонапорной башни посредством общего пистолета «Хеклер-Кох P30», так? Как если бы убийца Рамиреса хотел нам что-то сказать… Николя в последний раз обвел лучом подвал: – Любопытно, у меня такое впечатление, будто одно дело скрывает другое. Вторая загадка наложилась на первую. Ты этого не чувствуешь? – Да, да… Как сказал Демортье, что-то здесь не вяжется. Высказавшись, Николя начал подниматься к выходу, к великому облегчению его сослуживицы, которая бросила последний взгляд на потолок, найдя глазами пресловутую отметину. Капитан, конечно, ошибался в своих рассуждениях, но тем не менее подбирался к тому, что в действительности произошло. Он сосредоточился на деталях, тем самым увеличивая опасность. Мобильник Николя зазвонил. Он выслушал и нажал отбой с застывшим лицом. – Поехали обратно. Они только что закончили анализ содержимого тех пробирок в тайнике. – И что в них? – Слезы. 25 Нищета сочилась из унылых многоэтажек социального жилья на севере Ванва. Вонючие лестницы, раздолбанные лифты, исцарапанные стены, косые взгляды жильцов. Шарко и Робийяр вскарабкались на шестой этаж и уперлись в запертую дверь квартиры Мелани Мейер. Они расспросили неразговорчивых соседей, которые утверждали, что знать не знают ту, кто жила в нескольких метрах от них. Девица-невидимка. Они спустились обратно на первый этаж и рядом с каморкой для мусора наткнулись на консьержа, занятого уборкой. – Ничего особенного про нее сказать не могу, мы только здоровались время от времени. Но иногда я видел ее почту. Денежные переводы и все в таком роде. С адресом отправителя на обороте: свиная скотобойня в Шелле. Наверно, она там работает. Копы оставили ему свой номер телефона на случай, если Мейер объявится, и двинулись в обратный путь, на восток Парижа. По дороге Робийяр созвонился с конторой и поделился с Шарко последними новостями, которые сообщил Жак: Рамирес связан с убийством в водонапорной башне и, главное, история с двойным выстрелом в горло явилась полной загадкой. – Дело становится все мрачнее и мрачнее, – вздохнул Робийяр. – Кстати, а насчет той рыжей собаки, которая изгваздала тебе рубашку, ты это серьезно? Правда ее возьмешь? Франк односложно ответил, вцепившись руками в руль. Все, что происходило вокруг, сжимало его голову, словно тисками. Следствие продвигалось слишком быстро, несмотря на все его предосторожности, связи восстанавливались, переплетаясь. В данный момент им владело одно желание – открыть дверцу, вытолкнуть Робийяра из машины и самому допросить Мелани Мейер. Она была кинжалом, способным перерезать им горло, Люси и ему. Они въехали в промышленную зону, кишащую грузовиками, трубами, кранами. Безостановочная работа и сизые дымы. Бойня высилась в конце дороги, защищенная высокими решетками и охраной на входе. Здание скорее старинное, строгое, из темного бетона, без окон. Кровь, потроха, мертвые туши: Шарко не был знаком с Мелани Мейер, но ему казалось более логичным увидеть ее в таком месте, чем в банкетном зале отеля «Риц». Их направили в кабинеты на втором этаже. За пять минут, что они здесь разгуливали, они не увидели ни одного животного, ни снаружи, ни внутри, но все равно здесь стоял явный запах смерти и страха. Шарко чувствовал, что Робийяру не по себе. Несмотря на свои сто десять кило мускулов, его коллега питался молочными протеинами, рыбой и соей. Никто никогда не видел, чтобы он ел стейк, и он всегда выкручивался, чтобы не присутствовать на вскрытиях. – Если ты не выносишь вида трупов, можешь подождать снаружи, я сам разберусь с девицей. – Не волнуйся, все будет нормально. Представились они в лаконичной манере: полиции необходимо допросить Мелани Мейер по делу, имеющему уголовный характер. При виде налитых мышц Робийяра и на редкость нерасполагающего лица Шарко, Реми Марльер, завпроизводством, грузный мужик с бородой и повадками рыбака в открытом море, не оказал никакого сопротивления: он готов был немедленно вызвать Мелани, но полицейские предпочли явиться к ней лично и сыграть на эффекте неожиданности. – Отлично. Сегодня она занята на эвисцерации[29]. – А какой она работник? Вы ее хорошо знаете? – Мало что могу о ней сказать. Не из болтушек. Уже… Да, уже пять лет здесь работает. Приходит всегда вовремя. Делает свое дело, берется за работу, от которой все отказываются, – кровь и внутренности, – остается на ночные смены и никогда не просила никакой прибавки. Идеальная служащая. В последнее время несколько раз приболела, и я ей велел немного сбавить темп. Она бледненькая и не то чтобы в теле – это меньшее, что можно сказать. Марльер протянул им две желтые каски: – Извините, но у нас это обязательно, даже для вас. Обрядившись на манер персонажей «Плеймобиля», они двинулись по коридорам. Открывающиеся двери, тамбур, холод, хлещущий по лицу, как струя льдинок. Они шли над множеством разных залов, вдоль прямоугольной галереи с панорамным обзором. Шарко мельком увидел свиней, выстроенных друг за другом на ленточном конвейере. Забой электрошокером… Шарнирная стрела, которая поднимает оглушенное тело и переносит его над решетками… Кровопускание… Отправка… Животное уносят пластиковые ленты и отправляют к другим машинам, чтобы вскрыть, разделать, придать товарный вид, транспортировать, выложить на прилавки, купить, съесть с тарелки в виде барбекю, гриля, в салате или на сковородке, в забегаловке или звездном ресторане… Следующее… Самым ужасным был не этот круговорот смерти и даже не жестокость самого действия – в отличие от Робийяра, Шарко не имел ничего против хорошего куска мяса, – а работники в белых халатах, скопище желтых касок, усталые движения, доведенные до автоматизма, а ведь они отнимали сотни жизней в день. Настоящие эксперты-патологоанатомы в индустрии питания, некоторые из них иногда слетали с катушек и начинали истязать животных – извращенные герои заснятых сцен, взрывающих Интернет. Он посмотрел на мощный поток красной лавы, бурлящий под решетками, – множество литров в секунду – и невольно вспомнил о жертве из водонапорной башни: ее обескровили, как зарезанное животное. Они снова спустились и очутились в огромном зале, где вяло продвигалась вереница подвешенных туш. Ножи в руках трех человек в масках сверкали в лучах ламп, вскрывая животы и вспарывая плоть с почти балетным изяществом. Звук разрезания, разрыва – из тех, которые невозможно вынести, как скрип мела по доске – среди рокота машин. Падение кишок, требухи, желудков в баки, которые тоже передвигались на хорошо смазанных колесах, пока облегченные туши продолжали свой путь в другом направлении к новой судьбе. Как говорится, «лучше свинки нет скотинки». Они не успели и звука издать, как один из трех работников с ножами вдруг кинулся бежать вдоль рельсов. Баки с потрохами разлетались с его дороги. Шарко и Робийяр выхватили оружие: – Не двигаться! При виде пистолетов другие рабочие заорали и забегали, как переполошившиеся насекомые. Силуэт уже исчезал за одной из дверей. Франк скинул каску и рванул вдогонку. Поскользнувшись, он чуть не растянулся в разлитой крови. Пластиковые ленты хлестали его прямо по лицу, он нагнул голову, как бык, и помчался вперед. Мейер ловко перескакивала через разделочные столы и ленты конвейера, отпихивая туши, которые колыхались, как боксерские груши. Несмотря на свой маленький рост, она мощным ударом плеча снесла рабочего, попавшегося ей по дороге. Шарко увертывался, хватаясь за что придется, полный ожесточения и гнева. Он гнался за ней по асфальту парковки, задыхаясь, когда она уже карабкалась по решетке, но сумел ухватить ее за ногу и резко дернул на себя. Девушка упала на узкий травяной газон, и коп навалился на нее всем своим весом, чтобы она не вырвалась. Быстро глянул через плечо: Робийяр еще не подоспел. Не церемонясь, он перевернул молодую женщину, которая уставилась на него испуганными черными глазами, глубокими, как пустые глазницы свиней. И Шарко овладела уверенность, что она его не знает. – Я ничего не сделала. Он снова повернул ее, как блин, и надел браслеты: – Я тоже. Никакой реакции на голос. Отлично. Он мог совершенно спокойно переходить к следующему этапу: – Пятница, двадцать пятое сентября, десять часов сорок восемь минут. С этого момента ты задержана. 26