И он показал нам небольшой портрет с изображенным на нем мужчиной. Лицо его было не то чтобы уродливо, а просто неприятно, и я про себя подумал, что этого инглиза я пристрелил бы с особым удовольствием. Но приказ есть приказ. Буду стрелять, если что, по конечностям. Наблюдавший из окна Коп что-то заметил на улице и подал нам знак, пощелкав ногтем по микрофону рации. Мы сделали стойку и заняли свои позиции. На лестнице заскрипели рассохшиеся деревянные ступени. Люди, которым через пару минут придется стать покойниками, осторожно поднимались наверх. Видимость на лестнице была плохая, но я сумел разглядеть среди десятка англичан персону, которую следовало пощадить. Не было среди незваных гостей и Керригана с Виконтом, что существенно облегчило поставленную перед нами задачу. Можно первыми же пулями обездвижить Вильсона, а остальных без особых затей пристрелить… Все произошедшее далее было больше похоже на стрельбу по мишеням. Мы расстреляли англичан, словно в тире. Они так, наверное, и не поняли, что с ними произошло. Чпок-чпок-чпок… Лишь подстреленный мною Вильсон жалобно заверещал, когда пуля пробила ему ногу чуть выше колена. Остальные отправились к праотцам практически мгновенно. Секретная служба короля Англии понесла в этот день невосполнимую утрату. Что же касается меня, то мне убиенных было ни чуточки не жаль. Эти «рыцари плаща и кинжала» сами выбрали такую рискованную профессию. Да и в гостиницу они явились не для того, чтобы вручить мистеру Бонапарту букет роз, а чтобы его зарезать. Подождав какое-то время, мы осмотрели поверженных врагов, Алан наскоро перевязал раненого Вильсона, а ребята обшарили остальных англичан и вывернули у них карманы. «Контролек» никому делать не пришлось – все были застрелены качественно, наповал. Через полчаса, подхватив под руки окончательно сомлевшего Вильсона, мы осторожно выбрались из гостиницы и погрузились в его возок. На нем мы добрались до ратуши, рядом с которой был подвал, откуда начинался подземный ход, ведущий в замок. Вот так и прошла ликвидация британской агентуры в Кёнигсберге. Конечно, в городе еще можно было найти с десяток затаившихся английских шпионов, но они, когда получат известие о бойне, устроенной нами в «Короне», залягут на дно и будут бояться высунуть нос. Что же касается переговоров, то они теперь должны были идти напрямую. Не через Дюрока, который все время оглядывался на замаскировавшегося под купца Наполеона, а с самим Первым консулом. В этом тоже была польза – ведь чем быстрее закончатся переговоры, тем быстрее мы вернемся домой. Конечно, не в наш Петербург, а в город начала XIX века. Но я к нему уже привык и считаю его своим домом… 31 мая (12 июня) 1801 года. Кёнигсберг. Чарльз Джон Кэри, 9-й виконт Фолклендский, ныне в немилости – Вы понимаете, сэр Роберт, насколько опасно то, что вы задумали? И что мы таким образом не только не добьемся желаемого, но и, вполне вероятно, еще сильнее испортим наши отношения с Пруссией. – Сэр Чарльз, люди корсиканского ублюдка хладнокровно застрелили нашего сэра Уильяма. Такое я прощать не намерен. Вильсон злобно взглянул на меня, словно не русские, а лично я ухлопал его старого приятеля. – Да, и Джонсона тоже – так вроде звали стрелка? – Не помню, – досадливо отмахнулся Вильсон. – Может, и Джонсон, а может, и Джонстон. Но не в этом дело. – Не забывайте, что именно сэр Уильям собирался убить Наполеона. Джонстон, или как там его, лишь выполнял приказы… – Это вы забываетесь, сэр Чарльз! – Вильсон вскочил, пунцовый от гнева, и заорал так, что задрожали стекла. – Вы отстраняетесь от участия в этом деле и останетесь в гостинице, откуда будете наблюдать за тем, чтобы никто в нее не входил и не выходил. И уж тем более, чтобы к корсиканцу и его своре не подошло подкрепление. Вы и ваш, – он показал на О’Нила, – ирландец… А началось все с того, что Смит заявил Вильсону, что он хочет лично посмотреть, что за гости приходят к корсиканцу. И взял с собой лучшего нашего стрелка, чью фамилию никто точно не запомнил. Согласно инструкциям, Смита ни в коем случае не следовало тревожить. – Когда дело будет сделано, джентльмены, мы придем к вам сами и выпьем за успешное выполнение задания. Однако прошло больше часа, и Вильсон, забеспокоившись, взял с собой меня и двоих из своих головорезов, и мы отправились проведать Смита. Дверь в комнату, где он должен был находиться, оказалась заперта изнутри на засов. Один из людей Вильсона, видимо, бывший лондонский жулик из Ист-Энда, смог с помощью изогнутого куска проволоки отпереть ее снаружи. Мы вошли в комнату, а там… В общем, Смит и Джонсон лежали на полу в луже крови – уже холодные. Судя по всему, их застрелили, причем выстрел мог быть произведен через окно – если, конечно, убийцы не научились летать и палить из своего оружия на лету. Окно, кстати, было открыто, в штуцере, лежавшем на подоконнике, порох был насыпан на полку, а пуля находилась в стволе. Похоже, что Смит велел своему спутнику изготовиться к стрельбе, но кто-то его опередил. Стреляли из гостиницы, но мы, внимательно наблюдавшие за ней, не заметили ни вспышки выстрела, ни грохота. Как такое могло случиться – ума не приложу. Хочу лишь сказать, что чем больше я имею дело с русскими, тем больше они меня удивляют. Удивляют и пугают. Они, словно бестелесные демоны, о которых рассказывала мне моя бабушка. Появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда. Вильсон отдал приказ своим людям доставить тело Смита к фон Штегеманну, добавив: – И спрячьте труп этого… второго… Да так, чтобы его не сразу нашли. А мы вернулись к фон Штегеманну. Не успели закрыться двери, как Вильсон, видимо, успев подогреть себя стаканчиком бренди, позвал всех членов отряда, а, когда они вошли, заорал, брызжа слюной: – Как эти мерзавцы посмели поднять руку на английского офицера! Мы должны немедленно им отомстить. Сегодня же мы убьем и Буонапарте, и его визитеров! – Подозреваю, – усмехнулся я, – что именно эти визитеры и застрелили Смита и того… второго. Они вполне могут прикончить и нас. – Вы трус, Кэри! Жалкий трус! – презрительно произнес Вильсон. Я хотел было ответить, что это явное оскорбление, но осёкся. Так как нельзя было считать Вильсона дворянином, я был лишен возможности вызвать его на дуэль, даже если бы мне этого и захотелось. Решив немного успокоить Вильсона, я сказал примирительным тоном ту самую фразу, после которой нас с О’Нилом отстранили от участия в этом безумном деле. К «Короне» мы с ирландцем пошли отдельно от всех. – Сэр, – сказал мне мой верный ирландец. – Ежели что, то я знаю, как можно унести ноги отсюда. Один мой знакомый контрабандист… – О’Нил, – перебил я его, – вижу, что у тебя в каждом порту есть знакомые контрабандисты. Скажи, а ты сам случайно не из их числа? Ирландец усмехнулся и развел руками, из чего я понял, что мои подозрения верны. Впрочем, не раз пользуясь услугами контрабандистов, я относился к этой породе людей довольно снисходительно. Они обладали большими связями, и с их помощью можно было беспрепятственно перемещаться из одного европейского порта в другой. К тому же контрабандисты обладали еще одним немаловажным для людей моей профессии свойством – они умели держать язык за зубами. – Простите, сэр, – произнес О’Нил, – но люди с гербами на дверцах их карет вряд ли нам помогут. Приходится иметь дело с… иными персонами. Перед входом в «Корону» мы на всякий случай замотали нижнюю часть лиц шарфами и взвели курки пистолетов, которые мы прятали под плащами. Впрочем, люди Вильсона неплохо знали свое дело – гостиничная прислуга уже лежала на полу, связанная по рукам и ногам, а обе входные двери, как только мы вошли, тут же были заперты на засов… Вильсон с пистолетом на изготовку стал медленно подниматься по деревянной скрипучей лестнице. Мы с О’Нилом, затаив дыхание, прислушивались ко всему происходящему… Выстрелов мы не услышали – наверху раздалось несколько негромких хлопков, словно кто-то открывал бутылки с шампанским, потом звуки падения чего-то крупного и крик боли. О’Нил насторожился и шепнул мне: – Сэр, я полагаю, что нам следует побыстрее уносить отсюда ноги. Тут творится что-то нечистое… Ни выстрелов, ничего… Только сверху никто не спустился. Похоже, что наших парней уже прикончили эти русские призраки. Мне вдруг вспомнились окровавленные трупы бедняги Смита и его спутника. От ужаса волосы зашевелились у меня на голове, а по спине потекла струйка холодного пота. О’Нил на цыпочках подошел к двери, осторожно отодвинул засов и выглянул наружу. Я вопросительно уставился на него. – Сэр, если вы хотите остаться в живых, – свистящим шепотом произнес ирландец, – то делайте то, что я вам скажу. Сейчас мы пойдем в сторону порта, изображая двух подвыпивших матросов. Сэр, надеюсь, что у вас найдется при себе десятка два золотых монет? Я кивнул О’Нилу. Деньги у меня были, и я не задумываясь отдал бы их тому, кто избавил бы меня от того ужаса, которого я натерпелся в этой проклятой гостинице. Старательно шатаясь, я брел под руку с О’Нилом по вымощенной камнем улице. Ирландец затянул какую-то разухабистую морскую песню, я, как мог, подпевал ему. Так мы добрели с ним до берега Прегеля. Оглядевшись по сторонам, О’Нил уверенно направился к покосившемуся домику, стоявшему в стороне от остальных строений. Ирландец постучал в окно, прикрытое ставнями. В ответ раздался хриплый мужской голос, спросивший по-немецки: – Кого это на ночь глядя принесли черти к дому почтенного бакенщика, и что надо незваным гостям? О’Нил ответил на том же языке, что гостям нужна на время лодка почтенного бакенщика, и за беспокойство хозяину будет хорошо заплачено. Скрипнула дверь, и на пороге появился пожилой человек. Он был одет бедно, но аккуратно. Видно было, что это старый морской волк – лицо его покрывал загар, полученный в тропиках, на щеке красовался шрам, по всей видимости, от ножа, а ладони были черны от въевшейся в кожу смолы. – Вы хотите нанять лодку? – спросил моряк. – Хорошо. Только это обойдется вам в десять золотых. Ирландец вопросительно посмотрел на меня. Вздохнув, я достал из кармана камзола кошелек. Отсчитав требуемую сумму, я передал ее моряку. Тот, довольно позвякивая деньгами, ушел в свой домик, откуда вскоре вернулся, держа под мышкой два весла. Вскоре в полумраке мы увидели на берегу небольшую лодку. – Сэр, я думаю, что нам следует уйти вниз по Пре-гелю до Хайде, где я смогу договориться о том, чтобы нашу лодку вернули бакенщику, а нас доставили в Пиллау. А в тамошнем порту можно будет нанять каюту на корабле, следующем в Швецию, откуда добраться до Англии не так уж и сложно. Я вздрогнул. Минуту назад я собирался прикончить ирландца – да, конечно, он в очередной раз спас меня от смерти, но в нашем деле нет места для сантиментов. Но, услышав слова О’Нила про Англию, я сообразил, что он – свидетель нашего последнего разговора с Вильсоном. И в случае чего сможет подтвердить тем, кто будет разбирать правильность или неправильность наших действий, и то, что я предупреждал покойного Вильсона – а он был мертв, в этом я уже не сомневался, – что я был против всей этой аферы. Ну и, наконец, удача играет немалую роль в нашем деле, а О’Нил свою удачливость успел доказать не раз и не два. – Хорошо, пусть будет так, – устало ответил я. Напряжение, охватившее меня, прошло, и мне сейчас захотелось просто лечь и забыться… 1 (13) июня 1801 года. Кёнигсберг. Королевский замок. Генерал-майор Михайлов Игорь Викторович Официальная встреча нашей делегации с Первым консулом Французской республики произошла в Зале московитов. Тем самым подчеркивалась торжественность всего происходящего – ведь сегодня будет подписан договор о союзе между Россией и Францией. Если нам удастся заставить Наполеона соблюдать статьи Союзного договора, то не будет в этой истории позора Аустерлица, кровавой бойни при Прейсиш-Эйлау, в которой с обеих сторон было убито и ранено 50 тысяч человек, разгрома под Фридландом, горящего Смоленска и пылающей Москвы, заваленного трупами Бородинского поля и Заграничного похода, когда русские сражались за интересы союзников, готовых продать своих спасителей. Не будет всего этого! А что будет? Бог весть… Будем надеяться, что России не придется пятнадцать лет сражаться с французами. Мне впервые довелось своими глазами увидеть Наполеона. Он не был похож на того обрюзгшего и хмурого человечка, в неизменном сером сюртуке и треуголке, которого позднее изображали художники. Первый консул еще не наел брюшко, имел вполне спортивную фигуру, приятный цвет лица и живой взгляд. Он с любопытством смотрел на графа Ростопчина и меня. Особенно на меня. Думаю, что секретные агенты Бонапарта уже успели сообщить ему много интересного о людях, неожиданно появившихся в окружении императора Павла. И о том влиянии, которое они оказывают на русского царя. Помимо всего прочего, Наполеон, как опытный полководец, сумел оценить наше оружие и средства связи. Ну и то, как мы нанесли поражение британской эскадре, намеревавшейся захватить Ревель. Англия была злейшим врагом Бонапарта, и потому разгром адмирала Нельсона, так много крови попортившего Наполеону во время Египетского похода, весьма обрадовал Первого консула. – Мсье генерал, – сказал он, энергично пожимая мне руку, – я хочу поздравить вам со славной победой. Этот однорукий убийца получил то, что он заслужил. Непомерная гордыня англичан уязвлена, и они просто жаждут отомстить вам за то унижение, которое испытал их военно-морской флот, получивший звонкую оплеуху под Ревелем. В свою очередь, могу вам сообщить, что все французы радовались этой победе. Может быть, нам стоит продолжить эту славную традицию – делать приятное своим народам? Мы переглянулись с графом Ростопчиным. Бонапарт недвусмысленно предложил нам объединиться и напасть на Англию. Собственно говоря, именно за этим император Павел и направил нас сюда. И не об этом ли мы несколько дней подряд вели переговоры с Дюроком? Сейчас же мы услышали это предложение из уст того, кто вскоре станет императором Франции и двинет свои армии на завоевание мирового господства. Если бы не Россия, то эти планы Наполеона вполне могли быть выполнены. Но в интересах ли России мешать Бонапарту сокрушить Англию? – Господин Первый консул, – ответил я, – в настоящее время Британия является врагом и России, и Франции. Наш государь желает наказать тех, кто злоумышлял на его жизнь. Ведь несостоявшееся покушение на императора Павла было оплачено английскими гинеями. Что же касается совместных боевых действий против британцев, то мы должны продумать не только военные планы, но и все политические мероприятия, дабы между Россией и Франции не возникли разногласия, которые могли бы разрушить союз между нашими странами. – Вы правы, генерал, – кивнул Наполеон. – Пусть дипломаты займутся своим делом, а военные – своим. Так оно будет лучше. – Господин Первый консул, – вступил в разговор Ростопчин, – политика и война взаимосвязаны. Как правильно заметил генерал Михайлов, война есть продолжение политики, только другими средствами. Я скромно промолчал, не поправив графа, что эти слова не мои, а неизвестного пока прусского офицера Карла фон Клаузевица. – Очень правильное замечание, господин генерал! – воскликнул Наполеон. – Политика и наши военные действия должны быть согласованы. – А политика, мсье, – добавил я, – это концентрированное выражение экономики. Так что подписанное нами соглашение можно считать лишь своего рода договором о намерениях. Необходимо будет более детально его проработать, чтобы ничто потом не могло омрачить нашу дружбу. – Вы правы, генерал, – озабоченно произнес Бонапарт, – но время, время… Мы потеряем время и дадим нашему противнику прийти в себя и подготовиться к нашему наступлению. Куда тогда девать все правильные и умные бумаги, подготовленные нашими политиками и дипломатами? – Господин Первый консул, – заметил я, – поверьте мне, победа над Англией – дело не одной кампании. Понадобится немало ударов, нанесенных по нашему врагу по всему миру, чтобы это зловредное государство перестало угрожать нашей безопасности.