– Поступило сообщение, что в доме напротив гостиницы «Корона» обнаружен наблюдатель инглизов. Вполне вероятно, что это не просто наблюдатель, но и снайпер. – А из нынешнего оружия можно совершить прицельный выстрел с такого расстояния? – спросил я. – Запросто. Во время гражданской войны в Англии в 1643 году некий Джон Дайот выстрелом из охотничьего мушкета с расстояния 150 ярдов – это примерно 137 метров – с крыши кафедрального собора в Личфорде наповал уложил Роберта Брука, барона Гревилла, командующего армии Парламента. Пуля Дайота вошла точнехонько в левый глаз барона. Я разговаривал с Сильвером по-русски, и ничего не понимавший Наполеон встревоженно поглядывал на нас. – О чем вы говорите, мсье? – спросил он. – Что вас так встревожило. – Нам сообщили, что наши враги готовы открыть на нас охоту, – ответил я. – Они привезли метких стрелков, которые попытаются подстрелить нас, словно куропаток. – Англичане способны на такую подлость, – кивнул Наполеон. – И что вы предлагаете предпринять? – Лучший способ помешать охоте, – усмехнулся я, – это начать охоту на самих охотников. Нас этому учили… Сильвер, я пока побуду здесь, а ты сгоняй в замок и возьми «Винторез»76. Посмотрим, кто из нас лучше стреляет… 29 мая (10 июня) 1801 года. Кёнигсберг. Пруссия Генерал-майор Михайлов Игорь Викторович Переговоры между нами и французами шли, с моей точки зрения, ни шатко ни валко. Хотя, как говорил мне Ростопчин, все было в норме тамошних дипломатических процедур. – Господин генерал, – с улыбкой на довольной физиономии вещал граф, – это вы вечно куда-то спешите. У нас же принято тщательно обдумывать каждую фразу и взвешивать каждое внесенное партнером предложение. – Да я понимаю, Федор Васильевич, что дипломатия – это искусство возможного. Только я не дипломат, и мне вряд ли удастся сделать так, что обманутый мною противник будет считать, что это он меня обманул. Ростопчин рассмеялся и покачал головой. – Игорь Викторович, в ходе этих переговоров нам нельзя стараться кого-то объегорить. Тут все обстоит таким образом, что малейшее недоверие между участниками создаваемого нами союза может закончиться большой кровью. Поэтому уж лучше потерять время и сменить несколько промокших от пота рубашек, чем оказаться обманутым и понять, что союзник использовал тебя для достижения своих целей. – Примерно так, как это случилось во время нашей недавней войны против французов? – спросил я. – Мы воевали с ними в Италии и Швейцарии в угоду интересов австрийцев и англичан. А когда мавр сделал свое дело, то… – Ага. Герр Шиллер очень метко заметил в своей пьесе «Заговор Фиеско в Генуе»: «Der Mohr hat seine Schuldigkeit getan, der Mohr kann gehen»77. – А разве это не слова Шекспира? – удивился я. – Нет, именно Иоганна Фридриха Шиллера. К сожалению, у нас пока еще никто не перевел эту его пьесу. Я же читал ее на немецком языке. – Буду знать, – кивнул я. – Для нас же важно не стать подобным мавром. А как вы оцениваете дипломатическое искусство мсье Дюрока? Ростопчин немного подумал, а потом произнес. – Не знаю, как у вас, а у меня сложилось впечатление, что глава французской делегации не вполне самостоятелен в своих решениях. К примеру, мы долго обсуждаем очередной пункт из будущего союзного договора. В конце концов мы находим приемлемое для всех решение. Мы расстаемся с Дюроком. А утром у него появляются новые замечания к уже, казалось бы, согласованному пункту, о которых вчера не шло и речи. Словно за спиной мсье Дюрока стоит некто, кто руководит переговорами, а он лишь озвучивает этого некто. «А Ростопчин умен, – подумал я. – Он сам, без нашей подсказки, додумался до того, что фактическим руководителем переговоров является Бонапарт. Сказать ему об этом? Пожалуй, скажу, ведь скоро сей факт станет секретом Полишинеля». – А вы, Федор Васильевич, угадали, – с улыбкой произнес я. – Переговорами и в самом деле напрямую руководит Первый консул Наполеон Бонапарт. В данный момент он находится инкогнито в Кёнигсберге, и каждый вечер Дюрок тайно отсылает своему шефу записку с содержанием обсужденных на переговорах вопросов. А Бонапарт, ознакомившись с этой запиской, в свою очередь отсылает Дюроку замечания к полученной записке. – Наполеон здесь, в Кёнигсберге?! – воскликнул изумленный граф. – Как вам, генерал, удалось об этом узнать?! – Работа у нас такая, – усмехнулся я. – Самое же главное, что наши оппоненты, похоже, тоже об этом догадываются. И не исключено, что они попытаются похитить или убить мсье Бонапарта. Англичане еще те мерзавцы. Способные на подобные пакости. – Ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы Первый консул был убит или похищен! – взволнованный Ростопчин вскочил с места. – Это может дорого обойтись России! Новый правитель Франции наверняка договорится с британцами. Совместными усилиями они станут собирать против нас коалицию, в которую войдут все недовольные политикой, проводимой императором Павлом. – Я все понимаю, Федор Васильевич, – попытался я успокоить Ростопчина. – Для противодействия британцам и их агентуре из Петербурга прибыла специальная группа, которая тайно наблюдает за деятельностью наших оппонентов. Кстати, сегодня один из моих людей должен тайно встретиться с Бонапартом, чтобы обеспечить с ним прямую связь. Ну и организовать для Первого консула надлежащую охрану. – Может быть, стоит попросить генерала Блюхера, чтобы он выделил им своих людей? – предложил Ростопчин. – Как я понял, вы, Игорь Викторович, успели подружиться с этим бравым пруссаком. – Я думаю, что это преждевременно. Мне не хочется, чтобы Блюхер и его начальство узнали о том, что на их территории находится инкогнито глава иностранного государства. Бог его знает, может быть, у кого-то из окружения короля Пруссии в голове появится мысль о том, что можно захватить в плен Наполеона, чтобы потом заставить его выполнить некоторые его требования. Ну или за немалые деньги передать его тем же британцам. Нет, пусть лучше пруссаки остаются в неведении о пребывании Бонапарта в Кёнигсберге. – Пожалуй, вы правы, – задумчиво кивнул Ростопчин. – Дела тайные вам лучше знакомы, чем мне. Я же займусь тем, что у меня, как мне кажется, неплохо получается – то есть дипломатией. Неожиданно запищала рация, лежащая передо мной на столе. Я взял ее и выслушал сообщение Дениса Мечникова и, дав отбой, выключил ее. – Что-нибудь случилось? – озабоченно произнес граф. – Это связано с мсье Бонапартом? – Именно так, – ответил я. – Мой человек сообщил, что за гостиницей, в которой расположился Первый консул, англичане установили наблюдение. И есть опасение, что они попытаются убить Бонапарта. Я сейчас направлю часть своих людей к гостинице, чтобы помешать англичанам совершить свое черное дело. – А, может быть, имеет смысл предложить мсье Бонапарту перебраться в Королевский замок? – предложил Ростопчин. – Тогда он будет в полной безопасности – сюда-то британцам не придет в голову сунуться. Да и наши переговоры пойдут гораздо быстрее. – Вы правы, Федор Васильевич, – согласился я. – Надо только проделать все так, чтобы жизнь Бонапарта не подверглась при этом опасности… 30 мая (11 июня) 1801 года. Кёнигсберг. Капитан Уильям Сидни Смит – Согласно нашему плану, мистер Вильсон, – я намеренно не назвал его «сэром Робертом», ведь дворянского титула у него не было, – вы обязаны были застрелить Буонапарте через окно, а затем ваши люди ворвались бы в эту проклятую «Корону», убили бы всех его спутников и захватили все письменные материалы, дабы мы имели доказательства преступного сговора русских и якобинцев. Вильсон побледнел и начал оправдываться, хотя, строго говоря, у меня не было никаких прав требовать у него отчета. – Капитан, все действительно было готово к операции, но неожиданно для всех у корсиканца появились некие гости. – Я дал вам полномочия убить любого, кто оказался бы на вашем пути, мистер Вильсон. Вы виновны в преступном бездействии. – Капитан, выслушайте меня… Я достал из нагрудного кармана песочные часы, которые я носил именно для подобных случаев, поставил их на стол и отчеканил: – Мистер Вильсон, постарайтесь уложиться в две минуты, – и перевернул стеклянную колбу. – Капитан, гости эти ни внешностью, ни поведением не были похожи ни на французов, ни на пруссов, да и на русских тоже не особенно – разве что если это были те самые таинственные «новые русские», появившиеся в окружении проклятого Павла. Я вновь положил часы в тот же карман – если все обстояло именно так, то Вильсона действительно стоило послушать. А если нет, то этот выскочка сильно пожалеет… – Вы их видели? – Лишь мельком и лишь одного, капитан. – Так откуда вам известно, что их больше? – По словам прикормленной нами служанки из «Короны», она видела именно двоих. И смогла их описать. Увы, заметила она в первую очередь их рост – оба были, по ее словам, прямо-таки великанами – и то, что они были «очень красивы» – причем ее лицо становилось при этом задумчиво-мечтательным. И она еще обратила внимание на то, что они вели себя весьма вежливо, но намного более непринужденно, чем любые другие мужчины. – То есть их было двое… – Я не удивлюсь, если их окажется больше – может, она увидела не всех. – Понятно… Когда именно они проникли в здание? – Готов поклясться, капитан, что они не проходили ни через парадный, ни через черный ход – и тот, и другой хорошо видны из наших окон. – Как вы можете это утверждать, если вы их не видели? – По росту, капитан, и по поведению – никто нам не бросился в глаза. – А ночью? – Ворота запираются в девять часов, когда в это время года еще светло. Исключено, капитан, что мы их не заметили – смотрят все время двое, причем меняются через каждые четыре часа. Именно поэтому я решил повременить с исполнением нашего плана. – Вы, как мне кажется, все же приняли правильное решение, – сказал я задумчиво. – А что с тех пор делает Буонапарте? – Он ни разу не покидал гостиницы, в этом я уверен. – Значит, так. Попытайтесь узнать, где эти люди находятся и как они проникают к якобинцу. Самого его пока не трогать – при всей заманчивости этой цели, «пятнистые» меня интересуют намного больше. Мне хотелось бы поговорить с вашим… О’Малли. – О’Нил здесь, капитан. И через пять минут ирландец вошел, почтительно поклонившись мне. – О’Нил, скажите мне. Вы говорили, что знакомы с одним из «пятнистых». – Только с мадемуазель Дарьей, сэр. Но она жутко зла на меня.