– Я не сержусь. Я постараюсь быть смиренной и научусь у нее всему, что она сможет показать. Но только позвольте мне стать вашей сиделкой. Позвольте занять первое место около вас! Я жажду этого. Оставаясь у тети Шоу, я часто думала, что вы забыли обо мне, и такие мысли заставляли меня плакать по ночам. – А я думала о другом. Меня всегда тревожила мысль о том, как моя Маргарет будет терпеть нашу бедность после комфорта и роскоши в особняке на Харли-стрит. Мне было стыдно за наши хитроумные затеи, скрывавшие нехватку денег, и я ставила твое мнение превыше всех остальных. – Ах, мама, я так радовалась им. Они казались мне забавнее, чем все шутки в доме тети Шоу. Гардеробная полка с ручками, которая могла служить подносом для праздничных ужинов. Или старые ящики из-под чая, набитые тряпьем и обшитые материей. Они прекрасно заменяли оттоманки! Я думаю, эти самодельные вещи в Хелстоне были очаровательной частью той прекрасной жизни. – Я уже никогда не увижу Хелстон, – прошептала миссис Хейл, и в ее глазах блеснули слезы. Маргарет не могла произнести ни слова. – Пока я жила там, мне все время хотелось уехать оттуда, – продолжила миссис Хейл. – Каждый город тогда казался более приятным и милым. И вот теперь мне придется умереть вдали от него. Я справедливо наказана. – Вы не должны так говорить, – с укором сказала Маргарет. – Доктор утверждал, что вы можете прожить много лет. Мама, давайте соберемся и съездим в Хелстон. Это не так уж и трудно. – Нет, моя девочка. Пусть это будет моим справедливым искуплением. Но то, что я не увижу Фредерика… Она внезапно заплакала навзрыд, словно от приступа сильной боли. Мысль о сыне лишила ее самообладания, разрушила покой и преодолела истощение. Вслед за плачем последовал истошный крик: – Фредерик! Сынок, приди ко мне. Я умираю. Мой первенец, вернись ко мне напоследок! Это был сильнейший истерический припадок. Маргарет в ужасе сбежала вниз по лестнице и позвала Диксон. Служанка, не скрывая раздражения, обвинила дочь хозяйки в том, что она излишне разволновала свою мать. Маргарет кротко стерпела все эти слова, моля лишь об одном – чтобы ее отец не вернулся домой раньше обычного. Несмотря на тревогу, которая, видимо, была преувеличенной, она без лишних вопросов и предельно точно выполняла все указания Диксон, не говоря ни слова в свое оправдание. Этим она смягчила и успокоила свою обвинительницу. Они уложили миссис Хейл на кровать, и Маргарет сидела с ней до тех пор, пока та не заснула. Затем Диксон выманила девушку из комнаты и с кислым лицом, словно ей пришлось преодолеть противоречие своей натуры, предложила Маргарет чашку крепкого кофе. Встав в командную позу за ее спиной, она велела ей выпить напиток до дна. – Мисс, вам не стоило быть такой любопытной. Тогда и не пришлось бы мучиться раньше времени. Все может закончиться очень скоро. Теперь, я полагаю, вы расскажете о смертельной болезни хозяину. И какое хозяйство я из-за вас получу? – Нет, Диксон, – с грустью произнесла Маргарет. – Я не буду рассказывать папе об этом. Он не так хорошо переносит печальные новости, как я. И, не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась. – Эй, я знаю, что это непросто. Только не разбудите свою мать. Мисс Маргарет, дорогуша, мне пришлось хранить этот секрет много недель, и, хотя я не говорю, что люблю вашу мать больше, чем вы, тем не менее моя привязанность к ней очень сильна. Разумеется, больше всего вашей матери дорог мастер Фредерик. Но и наши с ней отношения достаточно близки. Однажды служанка леди Бересфорд позвала меня посмотреть на мисс Марию, одетую в платье из белого крепа. Ткань была украшена узором из вышитых кукурузных початков и алых маков. В спешке я, побежав за подругой, всадила в указательный палец иглу. А мисс Мария вытащила ее из моей кожи, порвала свой носовой платок и перевязала палец, а потом, когда вернулась с бала, где она была самой милой леди из всех, смочила повязку лосьоном… Я никого не любила так, как ее. И мне даже в голову не пришло бы, что судьба опустит мою хозяйку столь низко. Нет, я никого не обвиняю. Знаете, мисс, многие называют вас милой и симпатичной. Но даже в этом закопченном месте, способном ослепить любые глаза, совы могут видеть правду. Вы никогда не сравняетесь с красотой вашей матери… даже если доживете до ста лет. – Да, мама очень красивая. Бедная, бедная мама! – Если вы снова начнете рыдать, я выйду из себя! В таком состоянии вы недолго продержитесь под расспросами хозяина, когда он придет домой. Идите и прогуляйтесь где-нибудь. Сколько раз я мечтала избежать всего этого! Но теперь я вижу, что мне нужно быть рядом, когда ее страдания закончатся. – Диксон, я так часто спорила с тобой, не зная, какой секрет ты носишь в своем сердце! – Благослови вас Бог, дитя. Мне нравится видеть, что вы проявляете столько силы и духа. Это старая кровь Бересфордов! Покойный сэр Джон дважды стрелял в своего управляющего, когда ему рассказали, что он нещадно драл деньги с его арендаторов… А тот обдирал их до нитки от чертовой скупости. – Диксон, я больше не буду обижать тебя и ссориться с тобой. – Вам и не придется. Если я брюзжу иногда, то только себе под нос, приватно, так сказать. Эдакая маленькая беседа с собой, потому что здесь мне не с кем говорить! А когда вы сердитесь, то очень напоминаете мастера Фредерика. Я всегда готова впустить вас в свое сердце, видя на вашем лице эти грозные гримасы брата, скользящие, словно тучи. Но вам пора идти. Я присмотрю за хозяйкой. Что касается хозяина, то по возвращении ему будет достаточно книг. – Я уже ухожу, – сказала Маргарет. Она еще минуту стояла рядом с Диксон, боясь выплеснуть наружу свои чувства. Затем, поцеловав служанку, быстро вышла из комнаты. – Благослови тебя Господь, – прошептала пожилая женщина. – Эта девочка ласковая. Я люблю только троих из них: хозяйку, мастера Фредерика и Маргарет. Только их, и все. Остальных можно повесить, потому что я не знаю, зачем они нужны в этом мире. Хозяин родился, чтобы жениться на хозяйке. Если бы я знала, что он заботится о ней от всей души, то полюбила бы и его. Но он ничего не делает для нее, только читает и читает, думает и думает. А к чему это привело? Многие из его друзей, которые поменьше читали и думали, стали ректорами, деканами и прочими академиками. И этот тоже мог бы, если бы заботился о хозяйке, а не читал и не думал бы о всякой ерунде. Услышав, как хлопнула дверь, служанка подошла к окну. – Вот она, наша девочка! Бедная юная леди! Когда год назад она вернулась в Хелстон, на ее одежду было приятно посмотреть. А теперь каким поношенным выглядит ее платье! Да, в прежней лондонской жизни она не имела в своем гардеробе штопаных носков и застиранных перчаток. Эх, судьба немилосердная… Глава 17 Что такое забастовка? Тут шиповник преграждает каждый клок земли, Взывающий к терпеливой заботе и пахоте; Здесь кресты в каждом месте И страстная нужда в заупокойной молитве. Неизвестный автор Маргарет вышла из дома с тяжелым сердцем и мрачными мыслями. Но быстрый шаг и атмосфера Милтон-стрит разогнали ее молодую кровь еще до того, как она достигла первого поворота. Ее поступь стала легкой. Губы покраснели. Ум, отключившись от внутреннего диалога, начал обращать внимание на окружающих. Она увидела сотни праздно шатающихся по городу людей. Мужчины, засунув руки в карманы, фланировали по улице и громко смеялись, заигрывая с девушками. Те, в свою очередь, стояли кучками и, чем-то сильно возбужденные, громко говорили друг с другом. Некоторые мужчины непривлекательного вида – позорное меньшинство – околачивались у пивных. Эти озлобленные люди много курили и бесцеремонно обсуждали каждого прохожего. Маргарет, которой не понравилась перспектива прогулки по таким многолюдным улицам, свернула в переулок, ведущий к дому Хиггинсов. Вместо освежающего путешествия по городскому предместью она решила совершить доброе дело. Когда она вошла, мистер Хиггинс сидел и курил у камина. С другой стороны от пылавших поленьев в легком кресле раскачивалась Бесси. Николас вытащил трубку изо рта и поднялся. Подтолкнув свой стул к Маргарет, он в ленивой позе прислонился к стене. Гостья начала расспрашивать Бесси о здоровье. – Ее самочувствие стало лучше, – сказал мистер Хиггинс. – А вот настроение ухудшилось. Ей не нравится забастовка. Она, видишь ли, любит мир, тишину и спокойствие. – Это третья забастовка, которую я вижу, – со вздохом ответила Бесси. Наверное, она думала, что ее слова являлись достаточным объяснением. – Третий раз окупит все. Теперь мы не прогнемся под хозяев. Сами скоро убедитесь! Не пройдет и нескольких дней, как они прибегут к нам и будут умолять нас вернуться на свои места, суля большие оклады. Мы вытрем о них ноги! Я согласен, прежде мы не добивались успеха. Но на этот раз мы пойдем до конца. – Ради чего вы бастуете? – спросила Маргарет. – Ведь стачка является отсрочкой выхода на работу до тех пор, пока вы не получите более высокую зарплату, верно? Не удивляйтесь моему невежеству. Там, откуда я приехала, мы ничего не слышали о забастовках. – Хотела бы я жить в том месте, – уныло сказала Бесси. – Ты не поверишь, как я устала от их забастовок. Это будет последняя на моем веку. Прежде чем она закончится, я отправлюсь в небесный город. В Святой Иерусалим. – Она полна мыслей о будущей жизни и не может говорить о настоящем времени. Я, как могу, вразумляю ее. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Поэтому у нас разные взгляды относительно забастовок. – Допустим, забастовки были бы там, откуда я приехала, – возразила Маргарет. – Значит, все рабочие ушли бы с полей. Никто бы не сеял зерно и не скашивал сено. Урожай бы не созрел или остался неубранным. – И что с того? – спросил мистер Хиггинс. – А как тогда быть фермерам? Николас фыркнул и выпустил изо рта струю дыма. – Я думаю, им следовало бы продать свое хозяйство или предложить работникам бо́льшую заработную плату. – Предположим, они не смогли или не захотели повышать зарплату. И им не удалось продать свои фермы в одночасье, хотя они были не против такого варианта. Что им делать теперь? У них не осталось ни сена, ни хлеба, чтобы продать их в этом году. Откуда у них появятся деньги для последующих расчетов с работниками? Николас нахмурился и запыхтел трубкой. – Я ничего не знаю о ваших делах на юге, – наконец заявил он. – Мне говорили, что там живут бесхребетные угнетенные люди, изморенные до смерти голодом. Они даже не догадываются, что можно восстать против гнета богатых. А мы нутром чувствуем, когда нужно подняться, потому что наша кровь не терпит подчинения. Рабочие Милтона уйдут от чесальных и ткацких станков, сказав хозяевам: «Вы можете уморить нас голодом, но вам не удастся управлять нами обманным путем!» И, черт возьми, на этот раз у них ничего не получится! – Мне очень хотелось бы жить на юге, – сказала Бесси. – Там тоже несладко, – ответила Маргарет. – Печаль рассеяна по всей земле. На юге Англии люди работают от зари до зари, довольствуясь малым достатком и скромной пищей. – Но там они работают на открытом воздухе, – возразила Бесси, – вдали от невыносимого шума машин и удушливой жары. – Зато у них с неба часто льет дождь, а зимой мороз пробирает до костей. Молодые люди справляются с этим, но стариков мучит ревматизм. Они сгибаются и чахнут прежде времени. Однако им приходится выполнять такую же работу, как молодежи, или идти в работные дома. – Я думала, тебе нравится юг. – Конечно, нравится, – сказала Маргарет, смущенно улыбаясь, потому что ее поймали на собственных словах. – Просто я хочу сказать, что хорошее и плохое можно найти в любом месте этого мира. Если тебе не нравится жить в Милтоне, ты должна знать, что в другом городе, возможно, лучше не будет. – И ты утверждаешь, что на юге никогда не бастуют? – внезапно спросил мистер Хиггинс. – Да, не бастуют, – ответила Маргарет. – Я думаю, у них хватает ума не делать этого. – А я думаю, что дело тут не в уме, а в трусости! – отрезал Николас. Он начал выбивать золу из трубки с такой горячностью, что сломал мундштук. – Отец, успокойся, – взмолилась Бесси. – Что ты получишь от забастовки? Вспомни, что после первой стачки умерла мама. Потом мы голодали и хуже всех было тебе. Через какое-то время многие рабочие вернулись на свои места. Согласились на тот же заработок. Следом пришли остальные, хотя некоторые так и жили нищими всю последующую жизнь. – Да, та забастовка не удалась, – ответил мистер Хиггинс. – Руководившие ею люди оказались идиотами или предателями. Но в этот раз все будет по-другому. Ты сама увидишь! – Извините, но вы так и не сказали, ради чего собираетесь бастовать, – вновь подала голос Маргарет. – Видишь ли, у нас тут имеется пять-шесть хозяев, которые хотят уменьшить наш заработок до уровня двухгодичной давности. Они собираются процветать и богатеть на этом. И вот они пришли к нам и сказали, что мы будем получать меньше прежнего. А мы не хотим этого! Мы лучше доведем себя до голодной смерти, но посмотрим, кто станет работать на них. Они просто зарежут курицу, которая несет им золотые яйца. – То есть ваш план заключается в том, чтобы умереть и тем самым отомстить им за невыполнение своих требований? Так?