— А что? Логан пересказал ему эпизод во время встречи. — Только не рассказывай мне, что ты впервые столкнулся с действительностью. А каким образом, ты думаешь, это место финансируется? Дэн кивнул. Ну, конечно, ясно, у каждого медицинского учреждения, каким бы демократичным оно ни задумывалось, при всеобщем равенстве существует еще как бы равенство внутри равенства. Что его смущало — прямота, с которой здесь говорили про это. В конце концов, АИР — правительственное учреждение. И все, работающие на программу, подчиняются одним и тем же правилам. — Ну, мне казалось, что АИР выше политики, — признался Дэн. — Знаешь, давай скажем так: просто этой даме уделяется больше внимания, чем другим пациентам. И запомни — это не твоего ума дело. Миссис Конрад нет в твоем списке больных. — Он улыбнулся и покачал головой. — Выше политики, говоришь? Да эти ребята живут и умирают в конгрессе. Некоторые проводят там, на Холме, полжизни, пытаясь вытрясти деньги на свои любимые проекты. — А в нашем списке пациентов есть очень важные персоны? Левитт протянул Дэну список, в котором стояли галочки. — Два конгрессмена. Помощник по административным вопросам человека номер два в сенатском комитете по вооружению. Супруга одного чиновника из Министерства труда, супруга какого-то деятеля из Министерства обороны. — Он потер лоб и улыбнулся. — В случае чрезвычайной ситуации совсем неплохо. Но все-таки наши пациенты ни в какое сравнение не идут с миссис Конрад. Да ты и сам видел, если даже Ларсен из-за нее подпрыгнул. Логан не совсем понимал, как относиться к Левитту. Он редко сталкивался с такой несовместимой смесью самоотверженности и потрясающего цинизма. Ему пришло на ум, что именно в нем и есть отражение самой сути института. — Так миссис Конрад сейчас здесь самая главная персона? — Безусловно. — Он помолчал. — Ну, насколько мне известно. — А что это значит? Левитт вздохнул. Нет, он совсем не против того, чтобы дать ответ на любой вопрос новичка, глаза которого округлились от удивления, но все же главное — передать ему своих пациентов, а самому заняться делами поинтереснее. — Иногда, точнее, довольно редко здесь появляются люди, с которыми имеет дело только руководство института. Их могут даже регистрировать под вымышленным именем. — Ты шутишь? — Нет, тем более что это не такая уж тайна для окружающих. — Он взглянул на часы. — Слушай, думаю, самое время посетить моих пациентов, которые скоро станут твоими. — Хорошо, — сказал Логан, — по крайней мере, это мне более знакомо. — Может быть, хотя здешние пациенты не такие, к каким ты привык. Логан опять смутился. — Ну, у меня вообще-то была большая практика в Клермонте, и я имел дело с последней стадией рака… — Нет, — прервал его Левитт. — Существенная разница. Тех пациентов ты лечил индивидуально и в зависимости от меняющихся обстоятельств мог импровизировать. Так? — Конечно. — Ну так вот. Я не могу объяснить более доходчиво, Логан, но здесь у тебя будет нулевая возможность такого варианта лечения. Вообще никакой. Твоя работа — четко следовать предписаниям. В точности сохранять цикл. Иногда ты вынужден будешь действовать вопреки своему мнению, каким бы верным оно ни казалось. Логан молча воспринимал услышанное. — Да, придется психологически перестраиваться, чтобы приспособиться. — А что будет, если пациент начнет задавать вопросы о лечении? — Это все время происходит. Твоя же задача — проследить, чтобы пациент не отступал от курса. Иначе ты спутаешь звенья цепи исследования и не будет возможности узнать, как пациент реагирует на лечение и какова длительность этой реакции. Когда пациенты начинают покидать АИР, то утверждают, что работа делалась небрежно или что лечение слишком токсичное. — Он помолчал. — Поверь, если пациент, лечащийся по курсу, уходит от тебя, то старший, ведущий исследование, способен на все. Некоторые из этих ребят просто убийцы. — Да, мне тоже так показалось. Левитт кивнул. — Я слышал о таком случае недавно у Шейна. Ну что ж, добро пожаловать в АИР. — Некоторые из этих ребят… — Логан на секунду умолк, кажется, готовый взорваться в любую минуту. — Ну, к этому ты скоро привыкнешь. — Я хочу сказать, одно дело младшие сотрудники. Они ведь просто ненавидят друг друга. — Точно, — улыбнулся он. — Когда я впервые сюда пришел, один парень показал мне диаграмму, в которой он отразил взаимоотношения между главными соперниками: каждый из старших был обозначен кругом, линии, обозначающие нормальные взаимоотношения, — черными чернилами, а линии ненависти — красными. — Он сделал эффектную паузу. — Так что я тебе скажу, диаграмма походила на спутанные провода телефонной станции. — Но ведь в этом нет никакого смысла. Даже в Клермонте… — А ты вообще имеешь понятие о том, какое жуткое соперничество идет за фонды? Это как игра — каждый раз кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Левитт объяснил Логану, что у Шейна и Стиллмана давняя вражда. Когда-то давно Шейн поддержал молодого исследователя, подошедшего очень близко, вернее, даже разработавшего новое лечение рака груди. Он использовал выстрел шприцем с моноклоновыми антителами прямо в кровь с биохимической целью — найти и уничтожить злокачественную клетку. Стиллман яростно воспротивился (и победил), уверив, что данные для выводов неполные. А вскоре после этого он разработал способ лечения на той же самой основе. В общем, все просто — Стиллман считал лечение рака груди своей сферой. И то, что вокруг его темы крутился Шейн, сделало их врагами на всю жизнь. Причем Шейн нажил не одного врага — у Стиллмана в союзниках полдюжины ключевых фигур института. Один другого стоит. Оба ненавидят друг друга. А Ларсен, может, ненавидит Шейна даже больше, чем тот его. — А здесь в чем дело? Он пожал плечами. — Да ничего такого. Как вода и масло. Для Ларсена Шейн — средоточие всего самого отвратительного не только в науке, но и в жизни. И наоборот. Логан уже многое стал понимать. — А Ларсен со Стиллманом ладят? — Ладят? — спросил тот удивленно. — Ты хочешь сказать — друзья? Он остановился, словно ища нужные слова. — Слушай, я попытаюсь упростить. У каждого наверху есть свое маленькое феодальное владение и свои собственные верноподданные. Конечная цель каждого — победить или повергнуть остальных. Но иногда из стратегических соображений они выбирают разных союзников для борьбы с общим врагом. Дошло? — То, что ты говоришь, похоже на средневековье. Логана едва ли можно было считать наивным, но он удивился такой откровенности. Левитт улыбнулся. — Да, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы здесь использовали булавы и кипящее масло. Логан сдержанно кивнул. — Значит, судя по твоим словам, мне лучше держаться одинаково ровно со всеми. — Тебе лучше приготовиться к тому, что можно ожидать от пациентов… — Ну, с этим я знаком. Дрянным отношением меня не удивишь. — Это ты так думаешь. Здесь люди другого полета. Многие сделали все возможное и невозможное, чтобы сюда попасть. Своим врачам они уже заявили: «Больше я не буду принимать то дерьмо, которое вы мне даете». Им пришлось пройти длительный курс лечения, который ничем не кончился. И институт — зона риска, немногие стыдливые мимозы способны здесь адаптироваться. Да, они борются. Ничего удивительного. Левитт кивнул. — Правда в том, что если у тебя рак, то лучшего места для лечения нет. И со стороны пациентов должно быть полное подчинение, это их часть сделки, и иногда за это заставляют тебя платить. Он пошел к выходу, Логан следом. — Я пытаюсь тебе объяснить, что конфликты между нами и пациентами неизбежны. Потому что, по сути дела, у нас разные цели. Мы заинтересованы в том, чтобы найти, как лечить рак, они хотят, чтобы их рак был вылечен. Никто из них никогда не употребляет термин «подопытная свинка». Но многие пациенты в конце концов приходят к мысли, что, дав подписку, согласились именно на это. — Понял, — мрачно констатировал Логан. — Нет еще, но уже близок к пониманию. — Завернув за угол, они подошли к лифту со светящимися огоньками. — Давай пойдем посмотрим Рочелл Боудин. — А что у нее? Логан прочитал несколько десятков историй болезней, оставленных Левиттом. — Массивная средостения болезни Ходкина. Она одна из пациенток Ларсена. — Ах да, правильно. — Как всегда, Логан запоминал людей по их болезням, а не по именам. — Она в группе для опробирования новой лекарственной комбинации против болезни Ходкина. И она сейчас на экстракте коры надпочечников, на химии. Речь шла о третьей фазе. АСЕ — химиотерапия из трех комбинаций, используемых в лечении, которое двадцать пять лет назад начал доктор Кеннет Маркелл, ныне глава АИРа. И это лечение если и не давало стопроцентного эффекта, то значительно уменьшало опухоль в восьмидесяти процентах случаев. — Так в чем проблема? Разве в отчете не говорится, что все у нее идет хорошо? — Проблема в том, что эта женщина — мать всех проблем. — Он помолчал. — И отец тоже есть. Это, как скоро понял Логан, относилось к мужу пациентки, Роджеру, который, казалось, проводил большую часть времени в больнице вместе с женой. Он все время находился рядом, вероятно, взяв на себя роль человека, подвергавшего сомнению каждое движение доктора.