– Я ищу одного человека. – Любовник? – Муж подруги. Он был как-то связан с этим клубом и пропал в первый день нового года. С тех пор от него ни слуху, ни духу. У подруги двое детей. – А чего она заявление в милицию о пропаже мужа не напишет? Как было объяснить моей новой знакомой, что для вечной паникерши Динки написать заявление в милицию – значит признать, что с Мишкой случилось что-то неладное. А в Динкиных глазах теплилась, несмотря на все ее причитания, робкая надежда и даже уверенность, что муж просто загулял и непременно вернется. Я держала свои соображения по этому поводу при себе. Это было между нами негласным уговором, который я не подвергала сомнению. Как кредитор, который верит, что векселя настоящие, хотя знает, что они – фальшивка. – Подруга считает, что с ним ничего страшного не случилось? – Именно так. Иначе… – Все ясно, – Людмила сделала жест рукой, отметающий всякие возражения. – Домашняя клуша и паникерша. Носится с детьми и ничего не видит дальше собственного носа. А при каждом удобном случае бежит к своей закадычной подружке в надежде, что та разрулит все проблемы. Я открыла рот и собиралась было сказать, что все на самом деле не так, но рот свой вовремя закрыла, потому что все было именно так. – Поэтому мне обязательно нужно ей помочь, – настаивала я. – Расскажи мне об этом клубе все, что знаешь. – А ты не думаешь, что мне за это… – Людмила выразительно показала на шею. – Накостыляют. Или еще хуже. – Это все останется между нами. – Если ты языком лишнего не сболтнешь, тогда помогу. Память у меня отличная, многих посетителей я в лицо знаю. Почему бы не помочь хорошему человеку. Правда? – и она подмигнула мне. – И что ты хочешь узнать об этом клубе? – Все. Кто там бывает, много ли завсегдатаев? Кто владеет клубом? – Слишком много вопросов. – Людмила взяла вторую сигарету из пачки. – Я не сыщик и на все ответить не могу. Клуб этот место популярное. Только в нем… – и она скривила губы. – Всякий больной народ ошивается. Сама посуди, будет нормальный человек туда ходить и свою бабу с кем-то делить? Шизики они все, – заключила она. – Некоторые реально больны на голову, только рот откроют, так оттуда такое несется. Есть те, кому просто надо на секс развести, потрахаться на дармовщинку. Одну девчонку вообще до смерти довели. Она перепила, ей плохо стало. Темная история была, – Людмила махнула рукой. – Она приехала домой и умерла. Не то отравилась, не то разрыв сердца был. К нам даже милиция приезжала разбираться. – Ну и как? Разобрались? Людмила махнула рукой и поправила волосы. – Знаешь, как сейчас. Концов никаких не найдешь, а если в деле замешаны большие люди… – Почему ты так думаешь? Она мгновенно замкнулась. – Ну… ходят к нам всякие. Разный народ бывает. Я видела, что она уже пожалела, что сболтнула лишнее, и сидела как на иголкаx. Ее взгляд бегал по сторонам, а руки теребили новую сигарету, которую она достала из пачки. – Люд! Ты можешь быть со мной откровенной. Мы же договорились. – Точно! – и она невесело рассмеялась. – Договорились. Только я, правда, ничего не знаю. Мое дело – маленькое: ходить по залу и гостей развлекать, особенно если они у нас в первый раз и не очень себе представляют, что делать дальше. У нас есть что-то вроде службы безопасности. Там у нас толковый парень работает, Димка Панин. Я с досадой подумала, что теперь она замкнется, и я толком ничего не узнаю. А так все хорошо начиналось… Людмила могла свести со мной знакомство просто из чистого любопытства, а теперь, когда поняла, что мои расспросы опасны – пошла на попятную. И понять мою новую знакомую можно: клуб – единственный источник ее заработка, а кто же будет ссориться со своим куском хлеба с маслом. – Ты всех посетителей клуба знаешь? – Ты что? – рассмеялась она. – Конечно нет. У меня перед глазами весь этот люд мельтешит. Разве запомнишь? Минуту назад она говорила, что у нее отличная память и она знает многих посетителей в лицо. Я действительно ее напугала, и она решила больше не откровенничать со мной. – А кто тебя конкретно интересует? Пропавший муж подруги? – Не только. – Я решила открыться. – У него была любовница, и они, судя по всему, вместе ходили в этот клуб. Ее звали Анна Ермолаева. Она несколько дней назад повесилась в своей квартире. Если быть точной – накануне Нового года. Люда ахнула и закрыла рот рукой. – А ты не сочиняешь? – с сомнением спросила она. – Если бы, – подавила я вздох. – Все так и есть. Я подумала, может быть, ты ее знала, поэтому и спросила. Слушай, давай завтра встретимся, и я тебе дам снимок Мишки. – Какого Мишки? – Ну, пропавшего мужа моей подруги. – А… – к моему предложению она отнеслась без всякого энтузиазма. – Можно… Только вряд ли я вспомню его. Столько людей передо мной в течение вечера мелькает, разве тут всех упомнишь. – Но попробовать-то можно. Вдруг он всплывет в твоей памяти. – Ладно. Но учти, я ничего не обещаю, чтобы потом не было никаких претензий. – Без вопросов. Вообще в клубе у вас говорят насчет клиентов, обсуждают? Наверняка, у вас есть такие, кто постоянно захаживает. – У нас народ не особо разговорчивый. Хозяева это не поощряют. Наш клуб – не курилка в офисе, где все друг другу кости перемывают. У нас все по-другому. И работают в основном мужики. А они языками зазря не чешут. Так что извини… Я попробую. Но еще раз повторяю: ничего не обещаю. И если что – я не знаю тебя, ты – меня. Поняла? – Естественно. – Слушай! – она притворно зевнула. – Спать что-то хочется. Сама сообрази: устала я за вечер туда-сюда ходить да всем зубки скалить. Давай по койкам. Завтра – день новый. Ты, небось, отдыхаешь, а у меня самая неделя трудовая. С ног уже валюсь. Я думала, что она предложит мне остаться у нее: квартира маленькая, но я бы поспала и на полу, такая усталость гудела во всем теле; я чувствовала, как болят от напряжения мышцы, хотелось растянуться во весь рост и уснуть. Но моя новая знакомая хотела меня поскорее выпроводить и остаться одна. Мы обменялись телефонами; она сказала, что если я еще раз приду в «Эдем», то лучше наше знакомство особо не афишировать. Я вышла из дома и задрала голову вверх. Мне всегда нравилось зимнее ночное небо, оно было каким-то спокойно-умиротворяющим. Бледные крохотные звезды, как осколки стекла, поблескивали на плотном серо-черном небосводе. Снег сыпал крупой; голова была свинцово-тяжелая, и я боялась, что усну прямо в машине, не доехав до дома. Я залезла в машину и сидела какое-то время, не включая свет, в темноте. Откинув голову назад, я закрыла глаза и сцепила руки на коленях. В таком положении я пробыла несколько минут, но когда посмотрела на часы, поняла, что продремала целый час. Причем время пролетело незаметно, как пара минут. Машина тихо тронулась с места, а я подумала, что у меня еще никогда не было таких дурацких новогодних каникул. Таких сумасшедших и трагичных. Все идет кувырком, не так как у людей, и конца и края этому не видно. Нормальные люди отдыхают дома или за границей, радуются выпавшей передышке между трудовыми буднями и вообще живут полноценной жизнью, не как я – без семьи и детей. Неожиданно в верхнем зеркальце я увидела, что за мной следует «Ниссан» седан с тонированными окнами. Через некоторое время я поняла, что машина «пасет» меня. Это мне не понравилось, и я нахмурилась. Может быть, я накручиваю себя? Но вскоре мои догадки подтвердились: машина действительно ехала за мной. Теперь она немного отстала, чтобы лишний раз не привлекать моего внимания. Я прибавила скорость и свернула в переулок. Когда я вынырнула, «Ниссана» уже не было. Кто за мной следил? А главное: зачем? Подъехав к дому, я вышла из машины и захлопнула дверцу. Вокруг стояла тишина, было начало второго ночи, и то ли от того, что мои нервы были на пределе и все чувства обострены, или от того, что мой ангел-хранитель взмахнул надо мной своим крылом и дал незримый знак, я резко обернулась: какой-то звук мне показался странным. И это спасло мне жизнь. Буквально в нескольких сантиметрах от моего виска просвистела пуля. Где-то хлопнула петарда, наверное, люди продолжали праздновать Новый год, залаяла собака. Я стояла, остолбенев. Но мой столбняк, к счастью, продолжался не более секунды. В следующий момент я пригнулась и побежала между машинами, стоявшими перед домом. Пистолет был с глушителем, и по мелким ямкам, по легкой пыльце снега, поднимавшейся со слабым шумом вверх, я видела траекторию моей смерти. Все было, как в немом кино – полное безмолвие, нарушаемое лишь легкими шлепками пуль, и я, как раненая лиса, пытающаяся уйти от ошалевших собак и охотников. Я ныряла между машинами – впереди был просвет; лавочка у подъезда и дерево над ней. Согнувшись в три погибели, я метнулась к дереву и застыла-замерла, прижавшись щекой к холодной коре. И здесь мне повезло. Уже второй раз за ночь. По дорожке перед домом из-за соседней двенадцатиэтажки шла пара, громко смеясь, с двумя сумками в руках. Очевидно, возвращались из гостей. Я задержала дыхание и мигом проскочила между ними к подъезду, бросив на ходу «извините». Я моментально набрала код и потянула дверь на себя. Влетев в холл дома, я перевела дыхание, а потом понеслась по лестнице, так мне хотелось поскорее оказаться в квартире. Только там я отдышалась и как пьяная пошла к окну, не зажигая света. Я отодвинула занавеску и посмотрела во двор. Он, невидимый мне киллер, мог стоять только либо около гаражей, либо между старыми разросшимися деревьями. Это он преследовал меня на «Ниссане»? Или их двое? И второй поджидал меня у дома? Возможен и другой вариант. Мой преследователь поехал другой дорогой и обогнал меня. И стал ждать… Я с трудом добралась до кровати и свалилась, не раздеваясь. Стоило мне сунуться в «Эдем», и меня уже «предупредили». Отступать уже было некуда – теперь угрожали мне. С утра мне предстояло сделать слишком многое. Взять у Динки снимок Мишки и поехать с ним к Людмиле. Надо ковать железо, пока горячо, а то она в любой момент может передумать и отказаться помогать мне. И так она явно чего-то испугалась, когда я сказала ей об убийстве Ермолаевой. Она знает ее? Или что-то знает об убийстве? Или просто не хочет ввязываться во все это, хочет держаться от сомнительных дел подальше, дорожа своей работой в «Эдеме»? Я уснула, не раздеваясь, при этом какое-то время меня бил озноб, и я тщетно пыталась согреться, укрывшись вторым одеялом. * * * Взяв фотографию у Динки, я позвонила Людмиле, и мы договорились встретиться в кафе недалеко от клуба. Когда я приехала туда, Людмила уже сидела за стойкой и просматривала сообщения на мобильном. Она была в короткой красной куртке и обтягивающих джинсах. Большая черная сумка лежала на соседнем стуле. Она заказала себе большую кружку пива, взяла в руки Мишкину фотографию, посмотрела на нее, впрочем, без особого интереса и вернула мне со словами, что «этого мужика она не знает». И в клубе не видела. Людмила врала. Если Мишка ходил в этот клуб, она наверняка его запомнила, сказала же она в первый раз, что память у нее хорошая. Почему теперь она вдруг стала плохой? В чем дело? Она чего-то боится? Но чего? Или кого? У меня возникло искушение рассказать Людмиле о том, что в меня вчера стреляли. Но что-то удержало меня от этого шага. Я поняла, что никому не могу рассказать об этом. Динке? Она только еще больше разнервничается и запаникует. Белякову? Он наорет на меня и запретит вообще соваться в «Эдем». Раздосадованная, я убрала фотографию обратно в сумку и заказала коктейль в надежде, что мне удастся еще немного посидеть с Людмилой и разговорить ее. Но Люда допила пиво, сползла с высокого стула, тряхнула кудряшками, отчего те рассыпались по плечам, и сказала, что торопится на работу и опаздывать никак не может. Она пошла к выходу, около самой двери обернулась и взмахнула рукой. Почему-то я была уверена, что она соврала мне, что не знает Мишку. А значит, должна знать и тех, с кем он общался в клубе. Получается, что ей есть, что скрывать. Но почему? Этот вопрос не давал мне покоя. Я ничего не могла придумать и поэтому поехала домой. Звонок Вадика застал меня в пробке. Я нахмурилась и нажала на соединение. – Алло! – сказала я сквозь зубы. – Ты чего трубку не берешь? – услышала я голос Вадика, который звучал как ни в чем не бывало. – Дела. – А я думал, что в Новый год все отдыхают, – рассмеялся он.