Глава 21. Дорога Мы покинули Дворец до рассвета и договорились добраться до Эмаймона разными маршрутами: Ларрэт с тремя стражниками пойдет по пескам, а я по скалам. Хребет огибает дугой север Адаса и наш северо-запад. На южном его берегу расположен выход из старого лабиринта — оттуда я начинаю свой путь. Адасская горная граница из-за своей протяженности охраняется не так тщательно, как граница с пустыней. Если я смогу проскользнуть в город незамеченным и слиться в толпе адасцев, я смогу связаться с Тэтой или с повстанцами. Я сомневаюсь, что Эмаймон упустит возможность запереть Ларрэт вместе с ее сыном: после похищения наследника мир между нами все равно невозможен. Рассвет сменился полуднем, и солнце раскалило камень. Жара стоит несусветная, пот стекает по телу рекой. Я взял с собой средства маскировки: чернила для слезы, пудреницу, с помощью которой спрячу шрам и синяки, осколок зеркала и утемняющие капли для глаз — со своими голубыми я вряд ли сойду за местного. Я знаю дорогу только по картам и время от времени забираюсь повыше, чтобы осмотреться. Чем дольше иду, тем тяжелее дорога. На горизонте мелькают высоченные вершины, одним своим видом убивающие надежду. Ноги немеют, а грудь с трудом вдыхает знойный воздух. Во рту пересохло. Я достаю флягу, делаю глоток — горячая вода обжигает горло. На кону не только судьба королевства, но и жизнь дорогих мне людей. Я не могу опустить руки, не имею права. Сознание невольно прорисовывает самые страшные исходы, но я сосредоточен и большую часть времени держу руку возле кинжала. Недосып отнял силы, но это не имеет значения, когда нужно выжить. Выжить ради них. Я забираюсь в тень, чтобы отдышаться. Скоро солнце уйдет с зенита, и скалы уберегут меня от его лучей. Я думаю о том, как непредсказуема и скоротечна жизнь. Наши сердца бьются недолго, но мы все время куда-то бежим. Зачем? Почему так трудно жить, пока смерть не дышит в спину? Почему нам все время чего-то не хватает? Мы страстно желаем того, что люди называют счастьем, но в спешке делаем несчастными и других, и себя. Когда я умру, моя душа не обретет покой. Грехи при старании можно искупить благими поступками, но земля не примет меня вдали от родных краев, и я, бестелесный и безгласый, буду скитаться по миру в бесконечных поисках своего дома. Я никогда в это не верил, но рано или поздно наступает время сомнений. В чем не приходится сомневаться, так это в том, что смерть неизбежна. Наши тела покроет песок, и он убережет кости от жаркого солнца. Спустя сотни лет о многих из нас никто не вспомнит. Не повезет тому, кто станет невидимым, немым, но зрячим и слышащим; тому, кто не заслужит забвение. Что я еще могу сделать? Я должен думать только об этом. У меня много времени, чтобы придумать план. Могу ли я доверять Тэте? Наверное, да, она всегда сохраняла нейтральную сторону, и теперь захочет решить вопрос миром. Она понимает, что Эмаймон себя переоценивает, и Инэм никогда ему не подчинится. Могу ли я организовать восстание? Возможно, ведь адасский король сейчас занят наследником и королевой. Если он узнает, что она нарушила его условие и прибыла не одна, будет худо. Именно поэтому я закрыл границы и приставил вдоль начального участка дороги надежных людей с оружием: Адас не получит сообщение о моем отсутствии. Если кто-то попытается пересечь пустыню или хребет, получит стрелу в голову. С Тэтой я свяжусь через ее служанку. Но в состоянии ли она помогать мне? Их отношения с Эмаймоном в последние годы сильно испортились из-за ее содействия инэмскому престолу или из-за других причин, которые мне неизвестны. Потеря сыновей одного за другим тоже сыграла свою роль: влияние Тэты ослабевало с каждым разом. Я не видел ее после смерти Неймана и подозреваю, что она не духе. Старший сын был ее надеждой, ее оружием, оплотом ее власти. Мне нужен второй план. Если я не смогу связаться с Тэтой, я возьмусь за повстанцев. Никогда бы не подумал, что буду сотрудничать с теми, кого раньше династия казнила без зазрения совести, но у нас вдруг появился общий интерес — свергнуть Эмаймона. Может быть, глава повстанцев, имени которого не знают сами адасцы, окажется более подходящим союзником. Но захочет ли Тэта уступить ему трон? Ее дочь, Эллоэт, пока не достигла совершеннолетия, но она законная наследница, единственная, если Эмаймон не пустил в других местах свои корни. *** Подъемы чередуются со спусками, и местами уклон слишком крутой. Благо я взял с собой веревку с привязанным к концу зацепом. Обувь пришлось снять. Идти больно из-за обжигающей поверхности, из-за камней, но ко всему привыкаешь. Я постоянно думаю о Харэне. Как он там? Как с ним обращаются? Ума не приложу, как его протащили через пустыню. Неужели лишили сознания и увели силой? И затем он очнулся в темном подвале. Что он тогда почувствовал? В объятиях гор мы с Ларрэт стали единым целым. Молодость била через край, и я чувствовал себя по-настоящему живым. Многое могло быть иначе, если бы я тогда подумал о последствиях. Но могу ли я назвать Харэна своей ошибкой? Определенно нет. Уж слишком сильно я люблю его. Ларрэт не сразу приняла сына, я же полюбил его еще до его рождения. Когда я впервые взял Харэна на руки, я был счастлив так, что не описать словами. Я пообещал себе, что никогда не расскажу ему правду, я боялся ему навредить. Харэн был замечательным ребенком и всегда ко мне тянулся. Я без устали отвечал на все его вопросы, чему-то учил, чему-то учился сам. Как мне его не хватает теперь. Страшно осознавать, что он где-то там, в руках врага… Я не чувствую ног и туго соображаю, иду, превозмогая себя. Стыдно признать, но я уже не в той форме, что прежде, и многие вещи, которые стражник должен переносить легко, выматывают меня. Успеть бы до полной темноты. Успеть бы… *** Вечереет. Я держу путь вдоль ущелья: оно настолько узкое, что я могу дотронуться правой рукой до одной скалы, а левой — до противоположной. В этом месте земля словно раскололась на части и образовала глубокую протяженную яму, в которой чувствуешь себя заточенным на смерть пленником. Вдруг вдали я замечаю фигуру человека и прижимаюсь спиной к скале. Я не могу видеть его лица, не могу понять, ребенок он или взрослый, парень или девушка: он слишком далеко. Я замечаю, что он оглядывается назад. Боится погони? Путник движется ко мне быстрым шагом, спотыкаясь и падая. Это человек небольшого роста и тонкого телосложения. На нем великоватая одежда, из которой торчат худые руки и ноги. — Харэн… — шепчу я, сам не до конца веря, что это он. — Харэн! — говорю погромче, надеясь, что меня услышит только он. Я ускоряю шаг, и он спустя секунду со всех ног бежит мне навстречу. Как только он оказывается на расстоянии вытянутой руки, я не могу себя сдержать и заключаю его в крепкие объятия. — Черт побери, Харэн! Я думал, что не увижу тебя. Харэн… — Я вдруг понимаю, что стиснул его слишком сильно и отпускаю. — Ты цел? — Я держу его за плечи. — За тобой кто-то гонится? — Н-наверное. — Он всхлипывает. В последний раз я видел, как он плачет, в раннем детстве. — Что ты здесь делаешь? Где мама? — Она пошла за тобой. Я шел через горы, чтобы помочь вам. — Уже не нужно. — Я замечаю в его глазах не только слезы. Что-то случилось, он сильно потрясен. — Эмаймона нет. Его больше нет. — Как это? — Он умер. — Повстанцы устроили штурм замка, и тебе удалось сбежать? — Нет. — Он отрицательно качает головой и достает из пояса тот самый кинжал, мой подарок. На лезвии кровь, но ее не так много, на его одежде почти нет пятен. — Я защищался, как ты меня учил… Я не помню, куда именно попал, но он закричал… И я сбежал, мне помогла Тэта… — Харэн говорит на одном дыхании, сбивчиво. Я стискиваю зубы, мне хочется вырвать глаза тому, кто довел его до такого состояния. — Она показала мне тайный путь из замка, помогла… Все произошло очень быстро. — Все в порядке. Главное, ты цел. — Но я не хотел его убивать! Так вышло! — Она не помогла бы тебе, если бы ты это сделал. В горах слишком опасно. Значит, оставаться в замке еще опаснее. Эмаймон жив. — Думаешь?.. — Да, Харэн, он всего лишь ранен. — Значит, мама в опасности. Мне страшно… — Он трясется еще сильнее, и я жалею, что озвучил свою догадку. — Харэн. — Сколько уже раз я назвал его по имени. Не зная, как поддержать иначе, я снова обнимаю. — Все будет хорошо, я обещаю. Отряд уже должен был пересечь границу, и предостеречь Ларрэт не получится. Брать Харэна с собой в Адас слишком опасно, идти по тайному пути сразу в замок — тоже. К тому же, он не помнит обратную дорогу. — Вен, а с кем ты подрался? — Я не нахожу ничего лучше, чем ответить, что упал. Он не верит, но, к моему счастью, не переспрашивает. Скоро стемнеет. Придется идти без фонаря, чтобы не привлекать внимание, а значит, этим нужно заняться сейчас. — Ты хочешь подделать слезу? — спрашивает Харэн с ужасом, увидев чернила. — Ты же знаешь, тебя казнят. — Я постараюсь не попасться. — У тебя руки кривые. Дай я хотя бы помогу. *** Сомневаюсь, что брать его в город — хорошая идея. Если Эмаймон действительно мертв, если адасцы догадываются о похищении, Харэну несдобровать. Даже если он избежит последствий, эту смерть припишут ему, и Эллоэт, став королевой, припомнит об этом. К тому же, в Харэне легко узнать чужеземца. Местным диалектом он владеет не так хорошо, в то время как я знаю их язык в совершенстве и сойду за своего, если меня не выдаст поддельная отметина на щеке. В пути я рассказываю Харэну о своих планах, вернее о том, что успел придумать к этому моменту. Он слушает внимательно и задает много вопросов, совсем как в детстве. Я-таки убедил его в том, что он не убивал Эмаймона, но Харэн все еще напряжен, теперь, очевидно, из-за матери. — И куда ты меня спрячешь? — спрашивает. — Пока думаю. Безопаснее всего оставить тебя здесь, но я не знаю, когда вернусь, а без воды ты долго не протянешь. — Четыре дня. — В наш век этот срок известен каждому. — Это мало, по-твоему? Вот где мы были четыре дня назад? После ущелья мы оказываемся в долине — примерно здесь нужно повернуть налево, чтобы дойти до Адаса. Пройдя пару сотен шагов, я замечаю вдали два огонька. — Стой, — шепчу. — Что такое? — Видишь? Вон там. — Сюда кто-то идет? — Не знаю. Затаившись, мы наблюдаем за светом. — Наверное, это чей-то дом, — предполагает Харэн. — Огоньки неподвижны.