— Я могу узнать его имя. Айрон не оставит это без внимания. Я иду навстречу и думаю о предстоящей беседе. Они остановились, отпустили телеги и набираются сил, по-прежнему не замечают, что они не одни. Глава бригады ругается не самыми лестными словами, которые я и сам часто слышал, будучи прислужником. Имею ли я право вмешиваться? Зачем заступаться за рабочих, если они сами позволяют начальнику с ними так обращаться? Я вот никогда не мирился с несправедливым отношением к себе и всегда получал по спине в ответ. В одиночку я не мог одержать верх над миром сильных. Я бы давно сгнил в подворотне, если бы судьба не свела меня с наставником. Если подумать, я прожил удивительную жизнь. Я был никем — а стал правой рукой правителя. При этом я слишком отдалился от простого народа, и мне тяжело понять этих людей. Могу ли я осуждать их за молчание? Они вынуждены подчиняться из-за страха потерять работу. Без нее они не смогут прокормить семью. Не все ведь в двадцать лет подобно мне коротают жизнь в одиночку. Многие рано женятся, обзаводятся детьми. Они не спрашивают себя, любят ли они того человека, с которым собираются делить кров. Взрослая жизнь проглатывает их с головой, как только они достигают совершеннолетия. Далеко не у каждого человека есть выбор. Рабочие меряют меня взглядами, перешептываются. Догадались ли они, кто я? Почему-то я иногда думаю, что обо наслышан весь мир, и меня действительно порой легко узнают по шраму. Но рабочим, чья жизнь тяжела и беспросветна, должно быть, нет дела до дворцовых интриг. — Господин Венемерт… — испуганно шепчет человек в белой рубашке. Он заметил на моей груди ранговый значок, который говорит о моей принадлежности к правящим кругам. — Вы сбились с дороги? — спрашивает более смело самый молодой из пятерых. — Нет, я только проходил мимо и решил узнать, не сильно ли вас перегружают. — Бывает иногда, — чуть раздраженно отвечает другой. — Но вода всем нужна. Кто ж, если не мы? На их одежде — если эти лохмотья можно назвать этим словом — ни единого светлого пятна. Все, в том числе их лица, в обсохшей земле, видно только глаза. Я же одет с иголочки, чист, лицо мое гладко выбрито, а на ногах и руках нет ни единой мозоли. Наверное, я кажусь этим людям далеким и чужим. Возможно, мои родители были такими же, как они, и отдали меня во Дворец лишь в надежде, что я не повторю их тяжелую судьбу. Возможно, они хотели бы увидеть меня таким, каков я есть сейчас. Как бы я ни боялся встречи с ними, я порой хочу преодолеть этот страх. — Как идет добыча? — спрашиваю. — Все ли так благополучно, как говорит разведка? — Да вот, рабочих рук не хватает, — отвечает бригадир. — И телег лишних не нашлось? — спрашиваю. — Их пять, а вас шестеро. — Я поэтому с пустыми руками! — отвечает бригадир взволнованно. — Вы не подумайте… — Хорошо, я уточню и приму меры. Представься только. Он пытается уйти от ответа, но один из рабочих, тот самый молодой, называет его имя. *** Мы прибыли к месту назначения к раннему вечеру — ко времени, когда еще не стемнело, но уже чувствуется легкий холодок. Цвэна мы пока не видели: он заснул незадолго до нашего прибытия. Лекари суетятся, бегают туда-сюда и не говорят ничего обнадеживающего. Мысль о том, что главе водной добычи остались считанные дни, витает в воздухе, но никто не решается ее озвучить. Она с Айроном. Совсем недавно она относилась к мужу, как в лишнему грузу, но в трудную минуту оказалась рядом. Зря она упрекает меня в ревности. Я знаю ее не первый день и понимаю, что она не оставит человека в беде, пусть даже чужого. В этом, пожалуй, вся ее сущность. Оставив их наедине, я распределяю стражников по постам, а сам остаюсь один и без дела. Иногда я чувствую себя тем человеком в белой рубашке. Я брожу по коридорам, осматриваюсь, хотя я здесь не впервые, да и глядеть особо не на что: здание хоть и большое, но непримечательное. Построено оно на скорую руку и состоит из двух корпусов. Один корпус, что побольше, для рабочих, другой — для всяких важных людей вроде нас. Куда здесь ни глянь — пески, карьеры да колодцы. Днем кипит работа, а когда стемнеет, наступает леденящее душу затишье. Так тихо и спокойно, а воздух… На окраинах он необычный, особенно по ночам. Освежает, придает сил. Вдыхаешь — и хочется жить. Темнеет. Я сижу недалеко от корпуса, смотрю вдаль. Горизонт объят пламенем заката. Разные мысли лезут в голову, но разум ни за что не цепляется. Приятное чувство опустошения. — Господин, — окликает меня Дэррис. — Ее Величество ищет Вас. — Господин Цвэн все еще спит? — Да. Королева уговорила господина Айрона тоже лечь. А Вы не будете? — Не могу оторваться, — честно признаюсь. — Здесь так хорошо, тихо. — Да. Есть в этом нечто прекрасное. На краю мира всегда так. — У мира нет краев. Он бесконечен. А мы маленькие и ничтожные. Боремся за жизнь, зная, что смерть всегда побеждает… Когда-нибудь человечество вымрет, и останется только это. — Я указываю рукой на горизонт. — Слишком много бед люди пережили, чтобы теперь сломаться. Я уверена, что мы преодолеем любую трудность и ко всему приспособимся. Такова наша природа. — Перед лицом смерти все кажется бессмысленным, но заодно открывается второе дыхание. Начинаешь ценить все то, что не замечал. — Хорошо, что Вы так думаете. Совсем недавно Вы сами называли свою жизнь скверной. *** — О госпожа, для меня такая честь, что Вы пришли, — говорит Цвэн королеве утром. — Нет-нет, не вставайте! — отвечает Ларрэт, пока тот с трудом пытается присесть и покланяться, и сама садится возле его кровати. — Но как же Вы Дворец оставили?.. — Мы обо всем позаботились. — Ларрэт заботливо берет Цвэна за руку. — Ничего не случится. — А если Эмаймон узнает? Ох, беда… И Вы не побоялись пересечь пустыню? После всего? Мне так неудобно, что Вы это сделали ради меня. — Он кашляет. Цвэн отводит взгляд на Айрона, который сидит возле него с другой стороны кровати, и смотрит на него чуть сердито. — Я ведь просил, — шепчет он сыну. — Я сама пришла, он ни при чем. А Вы крепко спали всю ночь. Должно быть, Вам полегчало? — Вид у больного не самый обнадеживающий, потому Ларрэт с трудом выдавливает полуулыбку. Цвэн сильно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. За считаные дни он постарел лет на двадцать: сильно исхудал, а лицо его заметно сморщилось и пожелтело. Он всегда выглядел несколько моложе своих лет, но возраст все же победил его, и он стал сам на себя не похож. Из человека, который всю жизнь провел на ногах, который никогда не болел, Цвэн превратился в самого обыкновенного старика. В последний год он выглядел болезненно. Мы все это замечали, но он работал как обычно и всем своим видом давал понять, что еще полон сил. Айрон заставил отца показаться лекарям, но те списывали все на возраст и не могли найти конкретную причину. На вопрос королевы он кивает. — Ты выглядишь лучше, чем вчера, — говорит Айрон. — Это правда. — Правда не в этом. — Цвэн кладет руку на его плечо. — Я бы так не говорил, если б не чувствовал… Забвение все ближе. — Папа. — Тебе нужно это принять. — Ты никогда не опускал руки. С чего вдруг? Я верю, что ты поправишься. Но только не думай, что после этого я подпущу тебя к делам. Я все возьму на себя. — Да? — Конечно. — Я дождался этого дня. — Уголки рта Цвэна подрагивают. — Зря Вы в него не верили, — говорит Ларрэт. — Айрон, я был строг с тобой, но ведь я хотел лучшего. Но увы, жизнь одна, ошибки не исправить. Я думал… — Снова кашляет. — Прости меня. — Пап, все в порядке. — Ты говорил, что я не даю тебе покоя. Ты хотел идти своей дорогой, но сам не понимал, чего хочешь. Ты так изменился, повзрослел… Помнишь, как ты сбежал из дома? Мы тебя по двум столицам искали. Совсем маленький был, глупый. — Извини, я был не самым лучшим сыном. — Ты хотел всего добиться сам. Вместо того, чтобы похвалить тебя за это, я ругал. Сынок, ты со всем справишься. Мне так жаль, что мы не успели с тобой обо всем поговорить. — Его глаза наполняются влагой. — Мне тебя всегда не хватало, но вместо того, чтобы… Я надеюсь, что ты сам будешь хорошим отцом. — Он смотрит то на сына, то на невестку. — Госпожа, я вижу, вы в последнее время не ладите. Я понимаю, в чем дело. Надеюсь, что вы преодолеете это вместе. Трудности должны сближать людей, а не отдалять их друг от друга. Она соглашается, зажмурившись и сжав в свободной руке край плаща. — Это огромная ценность — прожить всю жизнь с одним человеком, — говорит Цвэн. — Я не смог испытать на себе, но верю в это. Госпожа… — У него срывается голос. — Отец? — Все. Все прошло, мне уже лучше, правда… Я хотел бы, чтобы вы похоронили меня здесь. Вы ведь знаете, Цейдан — это вся моя жизнь. Но покой ждет меня на другой земле. Цвэн с нуля наладил добычу воды в этих краях. В день, когда он вступил на пост, на котором продержался до сегодняшнего дня, на Цейданском источнике не было прорыто ни одного канала. Он долгие годы держал все на своих плечах, и неудивительно, что он воспринял закрытие Цейдана так близко к сердцу и так воспрял духом, когда здесь обнаружили новый источник. Когда раскопки только начинались, Цвэну было всего пятнадцать лет, и он только-только занял пост главы отдела после смерти своего отца. С самого первого дня он смотрел в сторону освоения новых земель, и людей это пугало. Общество довольно часто воспринимает в штыки любые реформы, а когда решения принимаются вчерашним мальчишкой, недовольство порой вырастает в протест. Сотни людей тогда, двадцать пять с лишним лет назад, вышли к стенам Дворца и требовали его отставки. Цвэн бы недолго продержался, если бы не господин Эдриан, у которого он нашел поддержку. — Госпожа, можно я поговорю с сыном наедине? Недолго, пару слов. Разрешите? — Да, конечно, — отвечает она, вставая. Мы с госпожой выходим к лестнице и встаем у длинной ограды. Дует легкий ветер, поднимая в небо песок и размывая горизонт. Через едва заметный туман мы видим людей. Рабочие волочат за собой телеги, ведра, лопаты и веревки. Кто-то стоит у карьера, кто-то тащит воду на спине, кто-то загружает скот, охраняет склады или следит за работой. А сколько еще людей под нами, под землей?