— Славно, — Эдриан обнажил в улыбке желтые зубы. — Ты будешь мучиться до конца своих дней. В следующий раз, когда захочешь пойти против того, кто сильнее тебя, ты вспомнишь этот день. — Ваше Величество, прикажете подготовить одну кушетку? — спросил палач, в душе радуясь тому, что сам не попал под горячую руку. — Да, для нее. Я с удовольствием посмотрю на это зрелище. И тут девочку, к тому моменту обессилевшую от страха, развязали и приволокли к смертному ложу. Брат, едва осознав, что произошло, истошно завопил. Он пытался освободить руки, кинуться на помощь, но не мог. Он продолжал умолять о пощаде, обещал, что покорится и слова поперек больше не скажет, но следом же сыпал проклятиями и бранью. Он ругал короля и его род самыми крепкими словами, которые известны не каждому взрослому. Он не заметил, что Эдриан ушел — видно зрелище ему показалось не таким уж и забавным. Удары не прекращались. Крики становились все тише и тише и совсем умолкли к моменту, когда он вырвался из цепей. Он кинулся к ней и подставился под удар. Плеть хлестнула по его лицу, и по щеке протянулась огромная красная полоса. Он прижался к оголенному по пояс телу сестры и клялся, что никому ее не отдаст. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава 1. Ночь Дэмьен умер молодым, прожив всего двадцать два года. Болезни обходили короля стороной, и никто бы не подумал, что его судьба оборвется так рано и так внезапно. Перед смертью он не желал видеть даже родную сестру. Слуги, врачи, советники — все до одного его раздражали, кроме меня. А я имел большую честь быть его секретарем и личным слугой, долгие годы он называл меня ближайшим другом. Я был рядом и в день, когда Дэмьен взошел на престол, и сегодня, когда он покинул свое королевство. Так странно было видеть властелина мира таким беспомощным. Мучаясь в судорогах, он не умолкал ни на минуту: или кричал от болей что есть мочи, или вспоминал свою жизнь и жалел о несбывшемся, или — проклинал весь белый свет за то, что ему отвели так мало времени. Что же теперь будет с королевством? Покойный не дал династии прямого наследника: все они умирали или в утробах своих матерей, или едва увидев мир. Дэмьен оставил после себя только младшую сестру, в которой никогда не видел преемника и которую всячески не допускал к делам. Несладко же придется Ларрэт, ведь именно ей нести бремя власти. Два дня и две бессонные ночи у кровати умирающего вымотали меня, и я не помню, как прошло погребение и как на ночь глядя я пересек половину Дворца и оказался у этой двери. Ноги сами привели меня к дому моего бывшего наставника. Я стучусь, и мне открывают в ту же секунду, будто ждали у порога. — Извини, что так поздно, — говорю, оглядываясь по сторонам. Не хотелось бы привлечь внимание. — Да что ты, Вен, — отвечает старик, приглашая внутрь. — Знаешь же, мой дом и твой тоже. Заходи. Крэйна я знаю большую часть своей жизни и обязан ему многим, если не всем. Десять лет назад меня чуть не выгнали из Дворца на произвол судьбы, но он приютил и пристроил меня. Страшно представить, где я мог оказаться сейчас, если бы тогда, в восемь лет, оказался на улице совсем один и без единой монеты в кармане. Озлобленный на весь мир. Я безмерно благодарен наставнику за все, что он мне дал, но никогда не благодарил его лично. — Неужели это правда? — спрашивает Крэйн взволнованно. — Да. — Какое несчастье. — От другого это прозвучало бы неискренне, но я вижу в его глазах скорбь. Ему одному я верю безоговорочно. Я киваю. — Холодно, — говорит он чуть позже. — Может, чаю? Согреешься… — Не трать воду. — Знаешь же, старик я одинокий, ученики — моя единственная радость. Для тебя ничего не жалко. — Он подходит к печи. — Особенно для тебя. К горлу подкатывает ком из-за чувства вины. За шесть лет службы королю я бывал у учителя считаные разы, зачастую не без повода. В последний раз мы с ним вдоволь разговаривали полгода тому назад. Я избегал его не без весомых причин. Если не вдаваться в подробности, то я хотел таким образом защитить Крэйна от обвинений в том, что он якобы знает больше, чем ему дозволено. Дэмьен был до жути мнительным человеком, и я опасался, что он может ему навредить. — И что теперь? — спрашивает Крэйн, поглаживая усы. — Ясное дело, трон перейдет госпоже. Если, конечно, никто вовремя не подсуетится и не перевернет Дворец с ног на голову. В такую ночь может случиться что угодно. — Ты думаешь, ее жизнь в опасности? — Возможно. На всякий случай я усилил охрану замка. Но даже мы если обойдемся без покушений, надо признать, что госпожа слишком юна и неопытна, она еще не готова нести корону без поддержки и легко попадет под чье-то влияние. Кто приберет ее к рукам — тот и будет править миром. — Ты ч-чего? — шепчет Крэйн, проверяя, нет ли кого за окном. — Ты говоришь про королеву, а не про… Как можно? Он закрывает окно ставнями, тушит свечи. Глаза у него круглые и встревоженные. Я никогда не посвящал его в дела государства, не обсуждал с ним ни короля, ни его семью. Неудивительно, что он в замешательстве. Крэйн из тех людей, которые боятся выйти за рамки правил, ошибиться в словах или проявить мало уважения к вышестоящим. Он думает, за любую неосторожность следует отвечать, но это не всегда правда. Обычно этим недугом страдают люди преклонного возраста, жившие в более жестокое время, когда за малейшую провинность казнили. Крэйну как раз далеко за сорок. — Как ты можешь порочить имя династии?.. — спрашивает он, хмуря густые седые брови. — Ты клялся ей в верности. — Сам же знаешь, что нет. Старик краснеет — он не мог забыть. Я должен был сделать это в день коронации Дэмьена, но поменял в тексте клятвы династию на Его Величество и поклялся в верности одному королю. Это не могло остаться незамеченным, так как шло наперекор порядку, и текст клятвы с начала эры ни один из подданных не осмелился нарушить. — Я теперь свободен, — говорю. — Я принадлежал Дворцу, потом принадлежал тебе, затем Ордену, наконец господину… А сейчас сам себе хозяин. Представляешь? — Я невольно ухмыляюсь. — Здорово я придумал, правда? — Разве это не воля короля, чтобы ты… — Нет, я даже не предупредил его. — Ты пошел против обычая… — Он отрицательно качает головой. — Нарушил церемонию. — Дэмьена это, между прочим, весьма тронуло. Крэйн кладет кружку горячего напитка передо мной, а сам садится с другого конца стола. — Что теперь с тобой будет? — спрашивает он. Только что я назвал себя свободным человеком — это значит, что я сам выбираю, как мне жить дальше. Но мне трудно ответить на вопрос Крэйна, не сославшись на судьбу или на волю королевы. Чего я хочу на самом деле: власти или покоя? Хочу ли я в шаге от смерти думать о тех, кому не успел отомстить, о тех, кто займет мое место? Хочу ли я думать об упущенном, как Дэмьен, вместо того, чтобы прижать к груди ладонь близкого человека? — Я хочу покоя, — отвечаю. — Бросить все и свалить куда-нибудь подальше. — Как это? Крэйн родился и вырос во Дворце. Он не видит себя в отрыве от службы, ему трудно понять, как можно прыгнуть с вершины в пропасть. А я вступил на эту тропу с одной целью — отомстить врагу. Когда это свершилось, власть потеряла для меня всякий смысл. Я служил Дэмьену, плыл по течению, я шел за ним следом, не задавая себе вопроса — зачем. Мертвые не отбрасывают тени, и теперь я один меж двух огней: между тем, чего я хотел бы, и тем, к чему привык. — Ты не понимаешь, — говорю. — Мне это все не нужно. — Вен, ты, наверное, просто устал. Не можешь же ты взять и уйти? Тебе подвернулась большая удача, когда господин взял тебя на службу… — Не в ранге счастье. Многие с этим соглашаются, но, как только дело доходит до выбора, большинство выбирают ранг, а не свободу, карьеру, а не семью. Сам Крэйн поздно женился, рано овдовел и теперь жалеет, что остался на старости лет без детей и внуков. Всю свою жизнь он посвятил службе Ордену, защищал династию, обучал этому ремеслу молодых стражников, в том числе меня, и не заметил, как прошли годы. Крэйн всегда говорил, что одиночество — страшное бремя. Я с ним часто не соглашался. Мне трудно представить, как можно подпустить кого-то слишком близко к себе, привязаться, довериться. Люди — сегодня они есть, завтра их нет. Уж лучше всю жизнь прожить одному, чем хоронить близких одного за другим. Сейчас мне некого терять, и, если подумать, это делает меня самым свободным человеком на свете. Что бы я ни сделал, на карту поставлена лишь моя собственная жизнь. Мне не нужно переживать за близких, я не вынужден считаться с их мнением, с их чувствами. Что бы я ни совершил, никто не сможет в отместку отыграться на тех, кто мне дорог, и никто не в ответе за мои ошибки, кроме меня самого. Одинокая жизнь скучна, бессмысленна и однообразна, но она менее болезненна и более предсказуема, чем жизнь в череде черно-белых полос. Но в глубине души мне жаль, что я не так близок со своим учителем. Мне жаль, что к своим восемнадцати годам — а в наш не самый благополучный век это половина жизни — я не женился, не обрел дом. Мне горько наблюдать за другими и думать, что моя собственная судьба могла бы сложиться иначе. — Все-таки я думаю, тебе стоит остаться в замке, — не унимается мой учитель. — Зачем? Если я лишусь всего, то не стану ничтожеством, потому что никогда им не был. — Ты знаешь, я не… — Но ты мной гордился, когда я, как ты сказал, поймал удачу, стал человеком. — Я гордился тобой всегда. С самого первого дня, когда я тебя увидел, я знал, что ты достойный человек. Крэйну трудно поверить, что тот, которого он принял как сына, способен на подлость. Хотел бы я возразить, рассказать ему хоть какую-то часть горькой правды, но, пожалуй, нет смысла его разочаровывать. — Ладно, — отвечаю я и решаю сменить тему. — Что там нового в Ордене? Как подготовка к турниру? — Какой теперь турнир в день траура. — Придется перенести, да… — Я наконец делаю первый глоток напитка, уже приостывшего. — Есть один мальчик способный, из прислужников. Думаю помочь ему пройти отбор. Может, ему повезет, как и тебе. Прислужники — самая незащищенная часть Дворца. Они занимают в иерархии низшую ступень и настолько бесправны, что даже не удостоены ранга, которых всего восемь: от нулевого, которым обладает только правитель, до седьмого. Ранг дает человеку имя и статус, у прислужников же ничего нет за душой, кроме смутных надежд когда-нибудь выбраться из этой ямы и «стать человеком». Их легко узнать по черному платку, завязанному на шее поверх простой серой рубашки до колен. Взгляд у этих несчастных опущенный, а запястья тонкие, как нитки. Они занимаются самой черной работой: уборкой, бытом, мелкими поручениями. Самая незавидная участь у тех, кто служит одной семье: их используют по полной. Редко, но можно встретить хороших хозяев, таких, как Крэйн. Их не забирают из семьи силой. Родители отдают своих детей взамен на ежегодное жалованье за их службу и, как правило, забирают при достижении совершеннолетия — двенадцати лет. Кому-то удается получить ранг и остаться, но это почти невозможно. А тем, кто все-таки смог, вряд ли светит что-то выше седьмого ранга в Ордене. Один я умудрился прыгнуть аж до третьего. Я не помню, как сам попал во Дворец. В прислуги берут лет с четырех, и мне, скорее всего, было столько же. Я мало что помню из прошлого. Я не знаю, откуда я родом и кто мои родители — мы с сестрой числились как сироты. Ее уже много лет нет в живых. Она была единственной нитью, связывающей меня с этим миром, единственным человеком, кого я любил. Не раз я воровал еду, чтобы уберечь ее от голодных обмороков. Тайком, осторожно я пробирался в подсобку местного бара, где она работала. Сестра умоляла не рисковать, а я не слушал. Она время от времени что-то разбивала, и хозяин бара не упускал случая поднять на нее руку. Не отдавал палачу на растерзание, как положено, а делал это сам. С ее тела не сходили синяки… Все мои попытки защитить сестру кончались плетьми, потому на моей спине нет живого места — одни уродливые шрамы. — Порекомендуй его главе Ордена, — говорю. — К твоему мнению всегда прислушивались. Если нужно, я тоже замолвлю словечко. — И без него учеников мне хватает. Стар уже, не могу как раньше, но и пройти мимо не смогу, возьму его, — он вздыхает. — И да, еще хотел сказать. Нора на тренировках хорошо себя показывает. После турнира ее могут повысить до шестого ранга. — М-м. — Я подумал, тебе будет интересно. Вы же…