И тут кое-что случилось. Человек я не сказать чтобы впечатлительный, но даже мне стало настолько не по себе, что едва не заорал. А вы бы не заорали, если бы в полной темноте и тишине вас, спускающегося в зловещий мрак трюма, внезапно схватила за ногу холодная рука? Но орать я не стал. И не стал изо всей силы удерживаться за лестницу, сопротивляясь грубой силе. Более того — я ей подчинился. Разворачиваясь, полетел на стоящего внизу противника. Это точно не Нью — у нее ладони раз в пять поменьше этих лапищ, так что жалеть не надо. Столкновение вышло бурным и неожиданным для неизвестного здоровяка. Он ведь в этот момент тянул меня на себя, а я неожиданно поддался и даже более того — свалился всем телом. Противник не устоял, завалился, причем я оказался сверху, чем и воспользовался. Начав его еще в падении раз за разом колоть в грудь и шею, не прекратил своего занятия и на полу. Гвоздь то с легкостью прошивал мягкие ткани, то тормозил о кости. Я бил с пулеметной скоростью, стараясь не наносить сильных ударов, от которых мое неказистое оружие может слететь с рукояти. Пусть раны будут неглубокие, зато многочисленные. Во тьме заорали, в меня брызнуло горячим и тошнотворным. Сплевывая чужую кровь, я второй рукой нащупал горло противника, врезал по кадыку костяшками пальцев, начал подниматься. Меня уже никто не удерживал, и надо было спешить. Успеть подняться по лестнице и сигануть за борт, пока не перекрыли путь отхода. Надо признать, что план не удался, и единственный выход — отступить, чтобы разработать новый и позднее осуществить. Меня опять схватили на лестнице, и опять за ноги. Но на этот раз я не стал коршуном слетать на врага. Банально нет времени на новое убийство. Крик ведь наверняка слышали, да и один матрос, оказавшийся в трюме, — это случайность, а два — уже система. Или засада, или усиленные меры безопасности. И в том и другом случае действовать надо как можно быстрее. Так что ограничился ударом второй ногой. Попал, похоже, удачно, но негодяй не отпустил, а вместо этого потащил еще сильнее. Понимая, что вот-вот и меня оторвут силой, все же поддался сам, обрушившись на второго противника. Этот оказался чуть ловчее, ухитрился перехватить мою руку с оружием после пары ударов. Левой рукой я попытался достать его кадык, но ушлый тип прикрыл его подбородком. Мне ничего не оставалось, как вбить пальцы ему в глазницы. Позабыв про все, тот, скверно ругаясь, ухватил левую руку двумя лапами. Уже не жалея оружия, я со всей дури вбил острие в грудь, заставив войти на всю длину. В этот миг спину хлестко накрыло сетью. — Огня! Огня! — хорошо знакомым визгливым голосом негоцианта Нара Гердо заорали сверху. Вот ведь гад везучий. Голова у него оказалась покрепче черпака. Итак, на палубе меня уже ждут. Я в западне. Очень плохо, но зато теперь не надо ломать голову над дальнейшими планами. Мне остается лишь одно: чтобы эти твари на всю оставшуюся жизнь (надеюсь, недолгую и переполненную разнообразными страданиями) запомнили последний бой стража Дана. Оружие легко вышло из раны. Видимо тяжелой, потому что противник хоть и брыкался, но хватался за меня без прежнего энтузиазма. Судя по шуму, рядом действовали еще как минимум двое. Они не лезли в драку, лишь продолжали набрасывать на меня сети. А я не пытался им мешать. Прижал руки к телу, вдавил голову в плечи, пополз подколодной змеей по полу, раздвигая путы макушкой. Наверху раскрылся люк, по глазам резануло желтоватым светом масляного фонаря. — Вяжите его! Вот он! — прокричал все тот же Нар Гердо. Какой же омерзительный у него голос… Потемнело, кто-то спускался вниз, заслонив телом освещенный фонарем проем люка. Мастера ловли людей сетями приободрились при виде поддержки и навалились с двух сторон тяжелыми телами, пытаясь удержать меня на месте. Совершенно зря. Ведь верный гвоздь не подвел, не слетел с рукояти после сильного удара. Я все еще был вооружен и немедленно это продемонстрировал, начав дырявить бок первого противника. Заработав три раны за три секунды, он отпрянул в сторону с почти женским визгом, чем подарил мне чуточку свободы маневра. Я ею незамедлительно воспользовался, достав его напарника. Этот оказался покрепче или глупее. Раз пять или шесть успел попортить ему кожу, прежде чем он оставил меня в покое. На спину навалился еще один. Похоже, тот, который успел спуститься первым. А за ним будто табун коней скачет — дробный топот деревянных подошв морских ботинок по лестнице. Сейчас здесь будет толпа. Сильно подозревая, что дальше резвиться не получится, я до хруста в плече вывернул руку и опять не жалея оружия погрузил острие во что-то очень мягкое, податливое, будто топленое масло. Не грудь, а где-то ниже — до груди с такого положения не доставал. А затем на меня будто слон навалился. Не знаю, сколько их было, но они прямо через сеть ухватили меня за руки, вскарабкались на спину, начали лупить куда попало. Но вроде бы не колюще-режущим. Кулаками, палками, подошвами ботинок — не более. Сеть в этой ситуации сработала во благо. Сплетенная из толстой бечевки, с не слишком большой ячеей, наброшенная в несколько слоев, немного смягчала удары. Но при этом я ничего не мог поделать — она все же мешала. К тому же когда навалились новые противники, из ладони выскочила рукоять оружия, оставив его в ране. Я опять пустой, даже камень остался в кармане штанов, откуда его ни за что не вытащить — ведь мне даже пальцем трудно пошевелить. Неорганизованная свалка длилась недолго. Фонарь опустился вниз вместе с толстяком-купцом, тот руганью и криками, более подходящими недорезанной свинье, а не человеку, привел сообщников в чувство, кое-как организовав их действия. Итогом явилось то, что меня поставили на ноги, связав за спиной руки и крепко удерживая с двух сторон. Нар, осветив добычу фонарем, расплылся в омерзительной улыбке и в высшей степени издевательским тоном произнес: — Ба! К нам никак заглянул сам сэр страж! Вот только попугая почему-то не вижу. — Он сильно занят. Полетел гадить на могилы твоих предков. — Вот как? А я думал, что вы его съели, когда голодали возле Прорвы. — Этот урод убил Тьюча! — охнули за спиной. — И Бро не встает, он весь в крови! — добавил уже другой. — Молчать, дармоеды! — взвизгнул купец. — Не сметь меня перебивать! Перевяжите раненых и унесите их в кубрик! По лестнице спустился капитан Шнерх. При виде меня он осклабился: — Попался, подонок! — Как личико, не болит? — участливо спросил я, приметив на его скуле солидную ссадину, оставленную тяжелой рукоятью черпака. Мой вопрос капитана чем-то задел. Приблизившись, он от души врезал кулаком мне в живот, многообещающе прошипев сквозь зубы: — Это только начало. — А потом что? К мамочке своей повезешь, а то ее некому ублажать? Нет уж, лучше убей прямо здесь, потому как я у нее уже бывал, и мне это не понравилось. На этот раз ударов последовало целых три. Только не надо подозревать меня в латентном мазохизме. Я не ради удовольствия провоцировал вожака контрабандистов, мне надо было заставить амбалов, держащих меня с двух сторон, чуть расслабиться. И они расслабились, когда мое обмякшее после побоев тело повисло в их руках. — Я из тебя дух еще выбью, — удовлетворенно произнес Шнерх, отступив на шаг. Вот же дурак. На что он рассчитывал? Не боксер ведь. Это тебе не оплеухи рабам раздавать. Пресс у меня что надо, он и не такие удары выдержать может. Месть моя была молниеносна. Взмах левой ноги с впечатыванием подъема стопы в ту область тела, которую футболисты оберегают двумя руками, стоя «стенкой». Амбалы не спали, навалились, потянув меня чуть назад. И этим лишь помогли при маховом ударе правой, угодившим сгибающемуся в три погибели капитану в лицо. Удар вышел картинно-великолепным. Шнерха оторвало от пола, вернулся он на него уже не ногами, а спиной, с грохотом, от которого содрогнулся корабль. Не убился, но в ближайшее время резвости у него поубавится. Дальше веселиться мне не позволили. Заломили руки так, что дышать стало трудно. А сволочь-купец продолжил дело Шнерха, начав колотить в живот и грудь. Бил он куда слабее, чем капитан, но не скажу, что мне это сильно нравилось. При этом скотина насмехался на все лады: — Да ты, страж, глупец еще тот! Я сразу сказал, что та девка непростая и ты за ней непременно вернешься. И вернулся же, прямиком в наши сети. Скажи: где прятался сегодня? И что с твоим кораблем случилось? Или кораблями. Потонули в шторм, потому как вам, крысам северным, даже лужу не переплыть, не то что наше море? И каждое его слово сопровождалось ударами, а иногда двумя. Мне оставалось лишь подбадривать его в ответ, чтобы не совсем уж отдавать инициативу: — Не останавливайся. Твоя мама била лучше, но ты тоже ничего. Шнерх, кое-как оторвавшись от пола, явил миру окровавленное лицо, сплюнул выбитыми зубами и разбитыми губами прошамкал: — Повесить его! — Это как это так: повесить?! — вскинулся купец, прекратив меня избивать. — За шею повесить, на рее, — зловеще пояснил капитан. — Да ты вконец спятил! Это ведь страж! — Да плевать, кто он! — Плевать?! А ты представляешь, сколько денег за него дадут серые?! Или тебе хватило одного удара, чтобы все позабыть?! О чем мы с тобой целый день толковали?! Видимо, сильно опасаясь, что Шнерх от обиды приведет приговор в исполнение, невзирая ни на какие аргументы, Нар напрямую обратился к морякам, по сути подстрекая их к неповиновению: — Этот человек страж! У нас их еще называют людьми холода. — Мы и сами знаем, как и где стражей называют, — пробурчали за спиной хорошо знакомым голосом Стреда. Так вот кто мне руки выворачивает?! Эх, а я ведь этому простодушному увальню даже симпатизировал… — Зато вы не знаете, сколько денег отсыплют серые за живого стража. — А ты что, часто стражами торговал, раз такое знаешь? — спросил все тот же Стред. — Ты совсем дурак?! Никто и никогда живого стража им не отдавал! — Тогда почем знаешь, что за него деньги большие дадут? — А потому что он такой товар, которого ни у кого нет и никогда не было. Живой он на вес золота, ведь серым очень хочется узнать все об их ордене. Мертвый будет молчать, потому платить за него не станут. Ты понял, Шнерх?! Хочешь всех нас по миру пустить?! — А ты разве нищий? — Нищий? Ты не представляешь, какие это деньги. — Да мы и без них в золоте будем купаться после этого похода, даже без всяких серых. — Это если получится забить два корабля отборным мясом, а ведь может не получиться.