Мы делали упражнения, подчиняясь командам: – Пятки: вверх! вниз! Правое колено поднять! Правое колено опустить! Колени согнуть: один! два! три! четыре! Преподавательница гимнастики была той самой женщиной с рублеными чертами лица и седыми волосами, которую я видела за завтраком. Она стояла чуть в стороне, отдавая команды с помощью пронзительного свистка. Фьюи-фьюи-фьюи! – Жизнерадостно! – Жизнерадостно, – процедила сквозь стиснутые зубы Гремли. – Да, мисс Паддикомб. Нет, мисс Паддикомб. Чтоб вы провалились, мисс Паддикомб. Из этого я сделала вывод, что нашу преподавательницу зовут мисс Паддикомб. «Паддикомб по имени, Паддикомб по характеру», – подумала я, хотя это какая-то бессмыслица. Но под пыткой даже дерзкая мысль может служить облегчением. Я только-только сняла штаны и надела платье, как ко мне в дверь постучала Джумбо. – Тебя хочет видеть директриса, – сказала она. – Шевели тушкой. – И добавила: – Ах, да. Лучше помалкивай, целее будешь. Академия мисс Бодикот – она такая, как мне довелось узнать: пощечина бархатной перчаткой, жало за улыбкой, острое лезвие под мягким маслом. Все как в реальной жизни. – Входи, Флавия, – пригласила меня мисс Фолторн в ответ на мой стук в дверь. Я просочилась в приоткрытую дверь. – Садись, – скомандовала она, и я повиновалась, водрузившись на краешек кожаной тахты. – Сначала дело, – продолжила она. – Несомненно, ты помнишь, что я обещала тебе наказание? – Да, мисс Фолторн, – ответила я. – Простите, я… – Тс-с, – произнесла она, протянув руку в запрещающем жесте. – В женской академии мисс Бодикот оправдания не работают. Понимаешь? Я не понимала, но все равно кивнула, представляя, будто на меня с возвышения смотрит краснолицый член магистрата в парике из конского волоса. – Правила есть правила. Они для того, чтобы их соблюдали. – Да, мисс Фолторн. Извините. Старая-старая схема. Ее надо придерживаться шаг за шагом, осторожно, соответствуя старым ритуалам. Может, мне стоит напечатать визитки с моим именем и словами: «Простите, мисс Фолторн». Каждый раз, когда я что-то натворю, буду доставать карточку из кармана и протягивать… – В качестве наказания я хочу, чтобы ты написала пятьсот слов об Уильяме Палмере. Я полагаю, жизнь он вел интересную. Потребовалась секунда, чтобы меня осиял свет разумения, но когда это случилось, мой разум был ослеплен этой блестящей идеей. Уильям Палмер? Серийный убийца из Рагли? Что ж, я могу написать пятьсот, тысячу, десять тысяч слов о милашке Билле Палмере даже отмороженными пальцами со скованными руками, связанными лодыжками и зашитым ртом. Я еле удержалась, чтобы не заерзать на месте. Помни, Флавия, надо подыгрывать. – Да, мисс Фолторн, – ответила я, принимая пристыженный вид. Скорее бы взяться за ручку и тетрадь. «Но почему?» – подумала я позже. Почему мисс Фолторн в качестве наказания дала мне такое приятное задание? Это же все равно как если бы в исповедальне грешника, признавшегося в убийстве, священник в качестве епитимьи угостил бы шоколадным тортом. Просто никакого смысла. Разве что на самом деле священник – пекарь или сын пекаря, который на этом зарабатывает. Дурная мысль, может быть, даже святотатственная, но так уж работает мой мозг. «Человека же не могут повесить за его мысли, не так ли?» – подумала я. Мисс Фолторн что-то записывала в черный гроссбух, и я уже собралась уходить, как она снова заговорила. – Будешь являться ко мне в это же время каждый понедельник. Начиная со следующей недели. Воздух вышел из моих легких, как будто меня переехало телегой. Постоянное наказание за такое мелкое нарушение? Что это за адская дыра? В один миг эта женщина – ангел-хранитель, разглаживающий мой нахмуренный лоб, а в следующий – палач, примеряющийся к моей шее. Что мне думать? Что мне делать? – Да, мисс Фолторн, – ответствовала я. Я взлетела по лестнице в «Эдит Клейвелл». Мне надо побыть одной. Мне нужно поразмыслить. Я свернулась калачиком на кровати, прижавшись спиной к стене и подтянув колени к подбородку. Школа оказалась совсем не такой, как я думала. Отец – одна только мысль о нем пронзила мое сердце насквозь – часто читал нам лекции о радостях учения. И до сегодняшнего дня он был прав. В моей жизни не было более счастливых часов, чем те, что я проводила в лаборатории Букшоу одна, укутавшись от холода старым отцовским кардиганом, который я спасла из мусорной корзины, и читая покрытые пылью записные книжки дядюшки Тара, мало-помалу, атом за атомом познавая тайны органической химии. Передо мной распахнулись двери Творения, и мне было дозволено блуждать среди его загадок, словно прогуливаясь летом в саду. Вселенная свернулась в клубок вокруг меня и позволяла чесать ей живот. Но сейчас! Боль. В шоке я поймала себя на том, что монотонно бьюсь головой о стену. Бум!.. Бум!.. Бум!.. Я спрыгнула с кровати и на автомате подошла к окну. Со времен Грегора Менделя и Чарльза Дарвина ученые ломают голову над наследственными чертами в живых организмах – от человека до горошины. Предполагают, что частички клетки, именуемые генами, из поколения в поколение несут набор карт или инструкций, которые помимо прочего определяют то, как мы будем вести себя в той или иной ситуации. На пути к окну я осознала, что делаю в точности то же самое, что и мой отец в минуты беспокойства. А теперь, если задуматься, так же делала Фели. И Даффи. Код де Люсов. Простое уравнение: действие и реакция. Беспокойство = окно. Вот так вот. Простое подтверждение тому, что каким-то сложным и не совсем радостным химическим образом – намного более глубоким, чем любые другие умозаключения, – мы, де Люсы, были одним целым. Связанным кровью и оконным стеклом. Пока я там стояла, мои глаза постепенно сфокусировались на мире за пределами комнаты, и я заметила, что на гравии дико мечется какая-то рыжеволосая девочка. Две девочки постарше защекотали ее до потери сознания. Я сразу же признала в них парочку, виденную мной за завтраком: умеющую читать по губам Дрюс и ее приспешницу Траут. Что-то внутри меня щелкнуло. Я не могла просто стоять и смотреть. Как мне все это знакомо. Я отодвинула шпингалет и толкнула оконную створку. Крики жертвы стали невыносимыми. – Прекратите! – прокричала я самым строгим голосом, который только смогла изобразить. – Оставьте ее в покое! И – чудо из чудес! – две мучительницы остановились и уставились на меня с открытыми ртами. Пострадавшая, перестав быть центром их внимания, вскочила на ноги и стремительно убежала. Я захлопнула окно, не дожидаясь, пока ее мучительницы что-то скажут. Вероятно, позже я поплачусь за это – так или иначе, но мне наплевать.