— Трепло. Ладно, снимай, только побыстрее: я и на самом деле не думала, что китель получится таким тяжелым. — А ты… меня-то не смеши! Хрупкая девушка, легко бьющая все рекорды в тяжелой атлетике исключительно чтобы умыть зарвавшегося спортсмена — и мундир ей тяжеловат! Так, еще раз улыбочку… готово. — В чем-то я Иосифа Виссарионовича понимаю, но… ты представляешь, каково будет моим детям? На них же все будут пальцами показывать! Вот ты — ты хотел бы такого своим? — Знаешь, я все же постараюсь убедить его в том, что портрет твой парадный будет более уместным на полувековой юбилей. В крайнем случае просто скажу, что пленка бракованная попалась или еще что-то придумаю. Но эту фотографию на память я припрячу… — Хотелось бы верить… ладно, тебе самолет дать или рейсовым в Москву вернешься? Двенадцатого апреля все служюы ВВС были поставлены на уши, а тринадцатого утром по радио передали, что в полдень товарищ Сталин выступит с важным заявлением по радио и телевидению. К девяти утра в Кремль приехал Берия: — Все подтвердилось, ночью в Коврове провели генетическую экспертизу… того, что удалось собрать. — А причины установили? — По предварительным результатам в двигатель попал камень… — На высоте десять километров⁈ — Скорее всего, на взлете. Немного повредились лопатки турбины, а потом их сорвало и двигатель взорвался. Я лишь удивляюсь тому, что она не обратила внимание на камень, ведь должен быть такой грохот… — Диверсия исключена? — Маловероятно, но мы все равно проверяем. До получения окончательного заключения… двигателисты говорят, что это может занять несколько недель… — Это уже, к сожалению, неважно. — Это мы виноваты в том, что она камень проигнорировала, — со злобой в голосе заметил сидящий в кабинете Сталина еще с ночи Струмилин. — Она считала, что ее прославлять нельзя, это детей, о которых она мечтала сотни лет, сделает несчастными… — Слава, успокойся. Я ей говорил, что никто ее напоказ выдвигать не станет, да она и сама это понимала: нельзя о ней иностранцам сообщать. — Значит, плохо говорил! — Выпей успокоительного для летчиков. — Её успокоительного… — Ну так в память о ней и выпей! А когда выпьешь, то вместе думать будем, что людям сообщать. — Я думаю, что теперь можно сообщать всё. То есть всё, что она получила после марта сорок третьего. — Звание, краткий перечень наград, должность… — задумчиво произнес Лаврентий Павлович. Он-то «дозу для летчиков» уже три раза за последние полсуток принял. — Должность, я думаю, тоже нужно опустить, — заметил Сталин. — Ни к чему привлекать внимание к ВНИПИ. — Вот мы тут сидим и спокойно обсуждаем… — начал было Станислав Густавович, но Иосиф Виссарионович его прервал: — Да, мы решаем, как и положено государственным служащим, рабочие вопросы. Не обращая внимания на собственные чувства, потому что они могут привести к неправильным решениям. Мы сами вызвались работать там, где о чувствах нужно забыть — а плакать мы будем потом. Если обстоятельства позволят нам ненадолго стать просто людьми… В полдень Иосиф Виссарионович, в маршальском мундире, только со Звездами Героя Советского Союза и Социалистического труда, обратился к советскому народу: — Товарищи! Наша страна понесла тяжелейшую утрату. Советское правительство с глубочайшим прискорбием извещает, что вчера в авиационной катастрофе погибла летчик-космонавт Советского Союза, пять раз удостоенная звания Героя Советского Союза и семь раз — звания Героя Социалистического труда, лауреат двадцати двух Сталинских премий первой степени, первый кавалер ордена Пирогова и множества других орденов и медалей, генерал-полковник медицинской службы Татьяна Васильевна Серова… Как Таня и просила, урну с ее прахом похоронили в «усадьбе», а несли на траурной церемонии эту урну тенерал-майоры Военно-Воздушных сил летчики-космонавты СССР Светлана Качурина, Марина Смолянинова, Ирина Еремина и лично товарищ Сталин. Безымянный городок, в котором располагался Центр подготовки космонавтов, был назван городом Серовым, еще в честь нее назвали в каждом городе, где Таня хотя бы проездом побывала, улицы или площади… А большинство людей, впервые с экрана телевизора или по радио о Тане услышавшие, лишь с некоторым недоумением обсуждали заключительные слова Сталина на похоронах: — Ее лично знали очень многие, десятки тысяч наших бойцов остались живы благодаря доктору Серовой, а сотни тысяч и сейчас возвращаются к полноценной жизни благодаря ее исследованиям. Всех ее заслуг мы пока не можем перечислить, но придет время — и уже нынешнее поколение советских людей узнает, чем этой скромной девушке обязана наша страна. А обязана ей страна очень многим, ведь первую Звезду героя Советского Союза она получила за то, что лично отправила в ад главного фашиста… а орден Пирогова — за тысячи лично ею вырванных из лам смерти советских бойцов. Она спасла сотни тысяч человек, и тем печальнее, что мы не смогли ее уберечь. В Дубне пять все еще молодых женщин, собравшись в квартире у Тони, внимательно смотрели траурную церемонию. На столе перед ними стояла бутылка водки,наполовину наполненный стакан, прикрытый куском черного хлеба — но никто из них так ни к чему и не притронулся. — Да, девочки, а мы носы перед ней задирали, — грустно произнесла хозяйка квартиры. — Теперь понятно, почему ее в нашу комнату поселили: у нее уже тогда орденов было больше, чем у нас вместе взятых. А она никогда ничего об этом не говорила… — Похоже, у Школьницы была очень интересная жизнь… — печально произнесла Евдокия. — Но я не хотела бы прожить жизнь столь же интересную, — заметила Люба. — Точнее, я бы просто со страху померла бы еще до того, как бомбу для Гитлера в самолет загрузили. Это же такая ответственность! А она смогла… — Не думаю, что Сталин ее лично понес только из-за бомбы для Гитлера, она, наверное, сколько всего сделать успела… — заметила Нина. — Мы наверное не скоро узнаем, что именно, — ответила ей Тоня. — Но можем быть уверены: сделала она очень много. Вон, смотрите, Голованов плачет… — Наверное, он и нам рай в общаге устроил из-за Тани. А вот это кто? Лицо вроде знакомое… не Мясищев? — Он, и тоже вроде плачет. Наверное знал ее хорошо, не просто же так Школьница на его опытных самолетах всегда летала. И космонавтки… если я не ошибаюсь, то Еремина нам в общагу что-то для Тани передавала? Тоже ее давно знала… а мы — нет. — Мы ее тоже знали, все же пять лет в одной комнате, а то, что знали не все, так она никогда ничем не хвасталась. Светлая душа… была. Помянем ее? Страна со скорбь и грустью распрощалась с Таней Серовой, но жизнь с потерей одного, даже самого выдающегося, человека не останавливается, и потихоньку даже самые близкие к Тане люди успокоились. И занялись обычными делами. Которых было очень много и которые нужно было сделать. Станислав Густавович тоже успокоился и перестал винить себя и Сталина с Берией в смерти девушки: экспертиза показала, что двигатель самолета получил повреждения задолго до трагического полета. То есть не очень задолго, и скорее всего во время последней посадки — но тогда за штурвалом сидела не Таня… По долгу службы он просматривал материалы по набору студентов в медицинские институты: стране предстояло в следующей пятилетке выпускать по сто тысяч специалистов в год. Как всегда, он не очень доверял уже обработанным данным и решил глянуть «первичку»: при подготовке отчета по набору студентов на физические факультеты проскочила явная ошибка, так что лучше было перестраховаться. И его внимание привлекла одна строчка, промелькнувшая на экране монитора. Станислав Густавович вернул запись, на которой зацепился взгляд, и уже внимательно прочитал очень удивившее его имя первокурсницы Первого московского меда семнадцати лет от роду. Для Москвы имя было и впрямь не очень обычное. Конечно, на врачей и среди жителей других республик людей поступало немало, но все же чаще они там же в республиках и обучались. А глаз зацепился за отчество: пьесы молодого иркутского драматурга уже начало пользоваться популярностью. Из чистого любопытства Станислав Густавович обратился к сотруднику, который сам был родом из Иркутска, и тот, усмехнувшись, поведал: — Это в Москве имя кажется необычным, а вот у нас в Иркутске… обычное бурятское имя. — Ну да, в Иркутске обычное… — А у нас сейчас как раз парень из Улан-Удэ в командировку приехал, хотите — его спросим, что имя означает. У бурятов имена обычно со значением… Станислав Густавович сам не мог понять, почему это странное имя какой-то бурятской девочки его так заинтересовало, но он тут же попросил гостя из далекой республики пригласить. И когда тот ему объяснил значение имени, отчества и фамилии, заметив, что «у девочки точно родители были с претензиями», горячо его поблагодарил. А когда он остался в кабинете один, то с очень довольным видом пробормотал: — Ну как же, родители… Да, Санжимитыпова Тунгалаг Вампиловна, от скромности ты точно не помрешь. Надо же, Непобедимая Невидимка, Набирающая силу… регенератор второй категории… Ну а как ты в мотор камень на такой высоте закинула и можешь ли ты запасную голову вырастить, я у тебя лично спрошу, только не сейчас, а чуть попозже… лет эдак через пятьдесят. Или раньше, если ты вдруг решишь, что тебе потребовалось найтись… А этим двоим я пока ничего не скажу: пусть твои дети растут спокойно. Уж это ты это точно заслужила… Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/310834