— Я, конечно, не специалист по ракетным двигателям, но могу предположить, что… им предложили слишком мало денег. У нашего французского друга не было ядерной энергетики, но он предложил денег достаточно — и у него уже заканчивается в постройке третий реактор. А теперь он запустил программу создания бомбы… — Это точно? — Во Франции мы не встречаем таких проблем, как в России. И деньги французы любят, очевидно, гораздо больше: им есть куда их тратить. — Когда мне принесешь материалы по ядерной программе де Голля? — Уже принес. Я же не могу приходить в Белый дом исключительно с плохими вестями. А так хоть тут что-то хорошее. Я хочу сказать, что мы по программе де Голля знаем все, и дальше будем все знать. А про Россию… только, что можем… Глава 35 Когда Таня открыла глаза, первым делом она поинтересовалась: — И где это я? — В центральной больнице Акмолинска, — ответила сидящая радом с ее кроватью доктор Оля Чаплыгина. — А ты почему здесь? — А потому что меня товарищи из МГБ вытащили среди ночи из дому и сюда привезли. Сказали, что ты… сказали, что ты немножко разбилась. Так что я со всеми регенератами и попала сюда, но, вижу, моя помощь тебе не требуется. Я только одного понять не могу: откуда у тебя такие гематомы буквально по всему телу… были? Такое впечатление, что это не ты с самолета выпала, а самолет на тебя упал. — Если будешь падать с самолета, то падай в воду: синяки будут не только снизу, но и сверху. Это полезный совет я даю. — Обязательно воспользуюсь. Тебе еду принести? Что-то ты какая-то похудевшая. — Ну, борща бы я сейчас навернула, который Никитишна варит… — Тут тоже неплохой делают, я сейчас скажу, чтобы принесли. — Да я сама схожу… — Не сходишь, там возле палаты суровые товарищи никого никуда не пускают, кроме меня и Байрамали Эльшановича. — А он здесь зачем? — Вообще-то, как я поняла, он же тебе отец приемный. А еще Иван Михайлович тоже здесь, но его к тебе не пускают… здравствуйте, Лаврентий Павлович, — Оля подскочила, увидев входящего в палату Берию. И, по его кивку, из палаты испарилась. — Так, Фея, и что это было? Ты же говорила, что приземлишься без проблем, а тебя нашли через сорок минут после приземления черт знает где. Хорошо, что ты на грудь записку приколола о том, что жива, прост спишь после приема препарата — а то наверняка кто-нибудь уже и Сталина известил бы о твоей безвременной кончине. — Я обещала, что вернусь живой. А перегрузку в двадцать четыре «g» даже я могу выдержать просто не померев. Но и не померла. — Ага, вот уже больше суток в себя приходишь… — Уже пришла, через два для буду как новенькая. Зато у нас уже три навигационных спутника в работе, еще немного — и специзделие супостату мы сможем в форточку положить. А попутно, кстати, и самолеты в воздухе водить с точностью до двадцати метров. Причем автоматически, а лет через пять, когда всю Землю снимем в деталях, исключим столкновения в горами в тумане и прочие подобные бяки. — Это я уже слышал. Но насчет «еще немного» — это ты, боюсь, погорячилась. Насколько я помню, нам нужно еще двадцать один спутник поднять по минимуму, по сто миллионов за штуку… Я совершенно не уверен, что страна твои хотелки потянет по финансам. — Потянет. У нас уже пять спутников и так уже практически готовы, а потом… вы помните, что Иосиф Виссарионович говорил о воодушевлении всего советского народа, которое само возникнет после полета нашего человека в космос? Я тут подумала… подготовительный полет Гагарина можно будет и в прессе нужным образом осветить. — Когда планируешь? — Я планирую? По-моему, это ваша работа — планировать. Я только вне плана, дерьмо зачищаю… в которое сама же и вляпалась. Но данные для планирования дам: у нас сейчас два корабля, первый уже почистили, теплозащиту новую поставили. Автоматику, думаю, к марту долижут, пару тестовых пусков — и где-то в апреле можно будет приступать и к пилотируемым полетам. Если к весне третий корабль доделают, то где-то раз-два в месяц можно будет и людишек на орбиту гонять… — Опять ты к людям без уважения, а ведь они… — Я — врач, я людей не уважаю, а лечу. То есть уважаю, конечно, сама бы я ничего сделать не смогла… — А говорила, что в одиночку даже бомбу сделать смогла бы. — Нет, я не говорила слова «в одиночку». Я смогла бы людей обучить, которые мне бы ее сделали, но это заняло бы минимум полвека. А сейчас, благодаря тому, что вы все — я имею в виду всех советских людей — сделали, мне хватило уже… да, всего тринадцать лет хватило. И не на одну бомбу, а вообще на всё. То есть на всё, что вы успели сделать, в той части, где я просто подсказывала кое-что. — Да, и денег на твои подсказки истратили… хотя и получили их гораздо больше. Вон, даже на твои космические хотелки теперь хватает. И не только на твои… Денег в СССР хватало на очень разные хотелки, не только на «космические» или «медицинские». На спорт очень даже хватало, так что на летних Олимпийских играх СССР взял сорок семь только золотых медалей (причем Таня лишь «слегка подтянула форму правильным питанием» легкоатлетам, вообще в подготовку спортсменов не вмешиваясь). Причем Сталину и Берии она свое «невмешательство» объяснила просто: — Если СССР возьмет все медали, то мало что это будет нечестно, но еще это будет неинтересно для участников из других стран. И нас просто выпрут со всех Олимпиад, а нам это надо? Иосиф Виссарионович то, что Таня в футбол не вмешивалась, внутренне одобрил, ведь золотая медаль в футболе стала в значительной степени и заслугой Василия Иосифовича. А по остальным видам спорта могло бы быть и получше — впрочем, Танины аргументы он принял с пониманием, хотя и не полностью одобрил. Но спорт — это все же «деньги государственные», а денег и УК простого народа стало на многое хватать. Народу, например, денег хватало на автомобили БМВ: после того, как немцы начали выпускать довольно неплохой «сельский пикап» грузоподъемностью в тонну, ежегодно колхозники их покупали больше пятидесяти тысяч. Даже несмотря на то, что цена «германского чуда автомобилестроения» была чуть выше двадцати пяти тысяч рубликов. Потому что такой автомобиль в домашнем хозяйстве приносил большую (в том числе и финансовую) пользу: даже при том, что картошка на рынке сейчас редко продавалась дороже сорока копеек за кило, получить четыре сотни за нее на рынке в ближайшем или не очень городе стало очень нетрудно. Ну три: надо же еще и за место на рынке заплатить, бензин-масло купить, но все равно это деньги явно в хозяйстве не лишние. А если продавать морковку или свеклу, то и пять-шесть сотен домой привезти очень даже можно. Так что только за продажу овощей и фруктов можно было выручить за сезон несколько тысяч: приусадебные участки в большинстве колхозов страны были в районе половины гектара, причем «без учета площади под строения». А уж взять на том же рынке (в коопторге) корм для домашней птицы без машины практически никак. Ну да, «ВАЗ-колхозник» все еще продавался за семь тысяч, но на нем перевезти можно было втрое меньше всякого полезного, к тому же на «колхозник» нельзя было поставить отдельный «самосвальный кузов», в котором так удобно возить очень нужные для огорода сапропель, торф или «газовый ил» с метановых станций, а уж сена привезти или кирпич с цементом, если решил дом выстроить… А страна эти пикапы приобретала у Германии за выручку от тех же продуктов и фармацевтики: люди ведь иногда болеют, а если можно быстро и гарантированно выздороветь, то выложить в ближайшей аптеке весьма скромную сумму нетрудно. Ее и не в Германии выложить нетрудно, так что выручка шла и из Франции, и из «стран Бенилюкса», и много еще откуда. После того, как Таня «гарантировала», что ее суперантибиотики никто в мире воспроизвести не сможет, Иосиф Виссарионович вполне разумно решил, что быстро выздоравливать вообще всем жителям даже самых капиталистических стран будет полезно. Для бюджета СССР полезно. А еще — более чем полезно «для политики». Причем не только там, что большинство капстран разрешили Советскому Союзу в них вести торговлю «наравне с местными компаниями», но и в пропаганде социализма в мире. Просто товарищ Вальтер Ульбрихт показал результаты такой пропаганды на практике: из Западной Германии простой «трудящийся народ» начал довольно активно перебираться в ГДР. То есть народ потихоньку начал переезжать в ГДР еще после того, как молодым семьям жилье стали предоставлять, а уж когда люди увидели последствия «социалистического медобслуживания»… Впрочем, автомобили из Германии были лишь очень хотя и приличную, но все же часть продаваемых населению машин. Хотя перечень автозаводов и изменился… Вообще-то почти всем руководителям страны было ужасно жалко несостоявшегося завода МЗМА, но результат его расформирования радовал: установленные на двух новых заводах (один из них — в Хабаровске) стенки обеспечили производство только для Советского Союза более чем тридцати тысяч машин класса «Волги». Правда от Горьковской «Волги» машина изрядно отличалась: хотя кузов изготовили по одному из «промежуточных» проектов Еремеева, а ходовую часть просто «скопировали» с уже запущенной в серию машины, двигатель хабаровские «артельщики» поставили свой: V-образную «четверку» под девяносто второй бензин мощностью в шестьдесят семь «лошадок». И колеса тоже поставили «свои», широкопрофильные на шестнадцать дюймов. Внешне машинка, названная «Амуром», получилась попроще «Волги»: никаких декоративных выштамповок, все просто и гладко — но и цену артельщики поначалу предложили ниже «горьковской»: шестнадцать с половиной тысяч вместо семнадцати-четырехсот. Впрочем, столько артельщики и получали, но все машины скопом «приобретало государство», а в магазинах люди ее могли купить дороже «Волги» на шесть сотен, объясняя такое «повышение» просто: мотор — мощнее, шины — лучше… А коробка-автомат на обе машины шла из Хабаровска: у артельщиков получилось наладить очень недорогое ее производство. Так что вместе с машинами из Германии советский рынок получилось машинами почти насытить, и у немцев производство (не только автомобилей) тоже быстро росло. Как и количество заводов. Струмилин на очередном совещании описал сложившуюся у «соседей» картину просто: — Если тенденция сохранится — а никаких причин для ее прекращения не видно — то лет через десять максимум в Западной Германии никаких трудящихся не останется. Кроме, разве что, бывших эсэсовцев с семьями. — А ты не выдаешь желаемое за действительное? Ведь германские товарищи только этой весной поменяли законы об иммиграции, и, возможно, это привело к временному росту… — Не выдаю. Немцам сложнее, многие, кто сейчас перебирается в ГДР, вынуждены просто бросать накопленное годами, в том числе и недвижимость. А вот в Болгарии, где народ победнее… Очень много греков внезапно «вспомнили», что их предки были самыми что ни на есть болгарами. Я уже про турок не говорю. Так что скоро и нам придется подсчитывать, сколько граждан Израиля внезапно вспомнит, что они на три четверти русские. — Зачем нам это считать? Сейчас, как Таня и предупредила, эти на три четверти опять массово туда отправились, а пускать их обратно… Лазарь Моисеевич недавно сказал, что некоторые наши товарищи начали удочки закидывать на предмет возвращения в СССР их родственников. — Он что, тоже считает… — Нет, он-то как раз считает, что единожды предав, кто тебе поверит? И пришел как раз с предложением о принятии закона, что всех, кто добровольно от нашего гражданства отказался, в СССР не пускать независимо от причин. Даже в гости не пускать. И хотел Виктора Семеновича попросить за такими просителями повнимательнее последить. — Это Таню нужно просить. — Какой ты кровожадный стал! — рассмеялся Иосиф Виссарионович. — Хватит и Абакумова, даже несмотря на то, что ему забот и так прибавилось и этим постановлением по культуре. — Нормальное постановление, мы на этом миллиарда два сэкономим, а возможно и больше. Да и люди дополнительные в промышленности появятся. А народ постановление, кстати, весьма поддерживает и одобряет… Сталин написал в «Правде» статью «О национальной культуре» после очередного (и очень горячего) спора с Таней еще в начале лета, когда при обсуждении финансовой составляющей «программы покорения космоса» Сталин неосторожно спросил, уж не из бюджета министерства культуры девушка желает получить недостающие на ракеты средства. То есть Иосиф Виссарионович горячился, а девушка совершенно равнодушно ему оппонировала: — То есть вы всерьез думаете, что стране очень нужны тысячи бездельников, получающих очень немаленькие зарплаты за изучение творчества Пушкина? И радостно защищающих диссертации на тему «Влияние творчества Чехова на чередование фаз Луны»? А между прочим, за такое писево им — как и настоящим ученым и инженером — кандидатские и докторские надбавки страна выплачивает, в сумме превышающие зарплату токаря на заводе. Но от токаря стране польза каждому видна, а от исследователей того, в какую сторону двигал кистью Айвазовский, рисуя свой «Девятый вал»… — Но вы же вообще предлагаете культуру забросить! — Нет, не предлагаю. Культура — это то, что сплачивает народ. Вот она и должна народ именно сплачивать. Поэтому народ должен знать, что деятель культуры именно работает в поте лица, а не рассказывает якобы тупым работягам, где товарищ Лермонтов мцырей гонял. Вы же сами говорите: каждый труд должен быть оплачен в соответствии с пользой, этим трудом наносимой стране и людям. Если какого-то писателя люди читать не хотят, то, очевидно, он пользы не наносит — и зачем его кормить? — Но людям литература нужна! — Ну да. Литература, а не писево. Нынче все грамотные, писать каждый может. Так что писево всё нужно проверять на востребованность, и если люди чьи-то книги читать захотят — человеку за работу нужно соответственно заплатить. А не захотят — нужно такого писателя считать дармоедом. Официально считать! — Ну а как мы узнаем, захотят его читать или нет? — Ну, не знаю. Организуйте журнал какой-нибудь, ценой в рубль, пусть в каждом номере десятки писателей публикуют главы из своих произведений. Если народ захочет прочитать продолжение — пусть зайдет на почту, оформит подписку. Тысяча подпишется — с автора денег за тираж не брать, а со всех заказов больше тысячного ему уже и гонорар выплачивать. Ну а меньше — с автора разницу между стоимостью печати и суммы с подписки вычитать. — Это как — вычитать? — очень удивился Сталин. — Деньгами. А если писатель голодранец, то имуществом. Нет имущества — пусть зарабатывает на оплату на стройках коммунизма. Лично мне кажется, что поток графомании сократится на порядки: если автору придется свои потуги за свой счет оплачивать, то он трижды подумает, прежде чем опусы свои по редакциям рассылать. — Забавный подход… но, возможно, и действенный. Однако вы говорите главным образом о русской культуре… — Я говорю о культуре социалистической, и мне плевать, русская она, китайская или нанайская. Лично мое мнение заключается в том, что стране не нужны десятки, сотни тысяч разных искусствоведов, в три глотки жрущих за счет бюджета. То есть нам искусствоведы нужны, но особые, назовем их «искусствоведы в штатском». Которые… — Спасибо, я уже сообразил, — громко рассмеялся Иосиф Виссарионович. А затем, продолжая улыбаться, заметил: — И тут вы правы, такие искусствоведы нам действительно нужны. Чтобы понимать, что на самом деле искусством является, а что — всего лишь подделка… — Целью которой является оболванивание народа и подрыв социалистической морали. Лицо Сталина сразу стало серьезным: