Весна. Детство. Как же это было давно… Саша просунула голову в пыльный полумрак, внутри которого сновали силуэты горбатых мужиков в комбинезонах. Справа от них визжала болгарка, разбрасывала в стороны золотые искры, пока работяги суетились и переругивались, пытаясь переорать друг друга. – Всем привет! А папа где? – крикнула Саша во всю мочь легких. Ее не услышали. Она прошмыгнула в тесную каморку автомастерской, забитую двумя машинами: серебристой иномаркой и трухлявыми жигулями, из-под которых слышался отборный мат. Железно громыхали инструменты, воздух дрожал от бензиновых паров. – Сашка! – окликнул кто-то, и она обернулась. Это был дядь Вова, которого на самом деле звали Михаилом Матвеевичем, старинный папин друг. Почему тогда Вова? Никто не знал. Папа, пригубив водочки, обычно усмехался и повторял: – Не, ну ты глянь на него! Типичный же Вовик… Сейчас дядь Вова щурился, разглядывая низенькую Сашку. В зубах он пожевывал сплющенную сигарету: – Чё шастаешь тут, а? – Не бубни, дядь Вов. Где папа? – На улице, у ворот. Гринписовец сраный… Саша удивленно приподняла бровь. – Эх, да ну вас, ненормальных, – махнул рукой дядь Вова и побрел в самый темный угол автомастерской. Папа проработает здесь еще несколько месяцев, а потом уволится. Или его уволят, он никогда не уточнял это. Может, хозяин устанет от папиных пьянок, когда тот с похмелья даже ключ не сможет удержать в руках, кто знает. Дядь Вовы не станет через несколько лет – он умрет от рака поджелудочной, хоть и провел всю жизнь с вонючей сигаретой в зубах. Жизнь тоже бывает ироничной. Но пока Саша всего этого не знает. Она прошмыгнула через мастерскую, споткнувшись о разложенные инструменты и выслушав много нового о своей скромной персоне. Нашла выход из прокуренного помещения на свежий воздух – настоящее блаженство. Папа нашелся в полынных зарослях. Хмурясь, он прикладывал друг к другу доски, пытаясь сколотить их в добротный короб, шаря по земле рукой в поисках разбросанных гвоздей. – Помочь? – спросила Саша, подходя к нему. Папа просиял. – Сашка, здорово! Ты чего не в школе? – Погоду-то видел, старче? Разве можно учиться, когда на улице такая благодать? – А мамка голову не оторвет? – прищурился он. – Она не знает. И не узнает, – в Сашином голосе против воли скользнул слабый вопрос. Папа лишь кивнул и вернулся к своим доскам. – Ты ей так и не звонил? – проронила Саша. Папа сделал вид, что не расслышал. День и вправду стоял погожий: солнце пригревает совсем по-весеннему, даже куртку можно скинуть с плеч и усесться на поваленное дерево, от которого отпилили макушку, чтобы дорогу не загораживала, да так и оставили валяться на обочине. По сторонам – ржавеющие гаражи, где-то вдалеке из колонок поет шансон, и папа едва слышно присвистывает, ища очередной гвоздь. – Что, машины кончились, решил себе телегу сколотить? – насмешливо спросила Саша. Она не для того ехала в папину мастерскую через весь город, чтобы молчать. – Почти. Она просто трусливая. – Кто? Телега?.. – Нет. Сама скоро увидишь. – А, загадки. Обожаю загадки. Ты бы лучше велосипед мне подклеил, раз работы мало. – А кто тебе сказал, что ее мало?.. Из соседних кустов донесся то ли писк, то ли скрип. – Вылазь, вылазь, – подбодрил папа. – Сашку бояться – себя не уважать. – Пап! Он расхохотался. Пару раз ударил молотком, сощурился, повертел короб перед носом. Саша внимательно следила за его руками – в детстве она обожала сидеть напротив, глядя, как папа перебирает двигатель или меняет какие-нибудь колодки. Дочурка ни черта не понимала в автомобилях, до сих пор не научилась даже отличать иномарки от отечественных (только знала жигули да оку), хоть и был у нее период увлечения игрушечными машинками. Только вот все равно ничего интереснее для Саши не было, чем папины творения. – Может, вот так… – бубнил он себе под нос. – Мишка уезжает, – сказала Саша. Из гаражей лился чихающий рокот, гул и громкое ругательство, одно и то же, раз за разом. Визжала болгарка. И только над головой счастливо чирикали воробьи, пригретые солнцем, а у Сашиных ног пробивалась первая травка – чахлая и слабая, но уже зеленая. – Мишка?.. – задумчиво переспросил папа. – Твой дружбан на века? – Ты даже помнишь… – Я вообще-то лучший родитель в мире. – А мама не вспомнила. – Вот поэтому я и лучший. Подожди… Мама же дружит с Мишкиной мамашкой? Мишкина мамашка… Как поэт прям сказал. Саша с трудом улыбнулась: – Мамашку его помнит, а Мишку нет. Говорит, мол, чего ты с мальчиками общаться начала. А мы с ним с началки дружим. – Бывает, – видимо, папа не хотел обсуждать мамины заморочки. – Так куда он собрался, Мишка твой? – Они в Анапу с родителями переезжают. Даже документы Мишкины из школы забрали. А я… Он обещает, что будет писать, звонить. Даже сказал, что может письма мне по почте отправлять, как средневековой барышне. Но все равно… – Что? – папа снова застучал молотком. – Он мой лучший друг, и он уезжает. Как я без него буду?.. – А можно еще чуть-чуть слезок в голос добавить? – с улыбкой спросил он. – Ну пап! Я ж тебе душу открываю, а ты… – А я давно тебе твержу, что жизнь – это не сахарная вата, – он отложил доски в сторону, сел на влажную, не прогревшуюся еще землю и достал сигареты. Лицо его, чумазое, поблескивало от пота. Ветерок донес до Саши слабый запах перегара, но она решила думать, что ей показалось. – Друзья уезжают. Папы уходят из семьи. И люди умирают, Сань… Жизнь такая, понимаешь? Если вы с Мишкой и правда такие потрясные друзья, отлично, будешь и дальше с ним общаться. Кто-нибудь у Мишки тут останется? – Да. Бабушка и дед. – Вот видишь. Значит, будут его в гости отправлять. Встретитесь тогда, погуляете. А в остальное время – комп. Вы же и так почти не ходите вместе, только сообщения строчите… – Это другое, – слабо возразила Саша. – Да неужели? – папа усмехнулся, чиркнул спичкой. – Не спеши горевать, дочура. Все с твоим Мишкой будет хорошо. – А если мы будем общаться все меньше, меньше и меньше?.. – Ну, никуда уж не денешься. Дружба иногда разваливается, даже если тебе кажется, что это навсегда. Как же без расставаний?.. Не, в натуре я сегодня поэт. А ты посмотри, подумай, может, еще друзей себе подыщешь. – Я не хочу других. Я хочу с Мишкой общаться. – Так и общайся, кто вам не дает-то? Полынь зашевелилась, заходила ходуном, и Саша подтянула к себе ноги. Папа с насмешкой глянул на нее. Кажется, даже музыка вдалеке чуть притихла. Кто там, за косматыми сухими ветками?.. Из зарослей высунулась умная собачья морда: уши торчком, черные блестящие глаза, шерсть клочьями. Собака пригнулась к земле и завертела хвостом, показывая, что хочет подружиться. Здоровенная, махина, но добродушная… – Вот, еще и Шлакоблока можешь в друзья взять, если по Мишке скучать сильно будешь. – Кого-о?! – Шлакоблока, – повторил папа и зарделся, схватившись за доски. – Лучше не спрашивай. Привезли его в гаражи и выкинули, а он старый уже. Куда ему? – Но Шлакоблоком называть – это вообще, – Саша поманила к себе собаку. – Ну, идем. Идем… Он опасливо приблизился, заглядывая в глаза и поджимая уши. Скользнул к ее руке, подставляя макушку под ладонь, зажмурился от удовольствия. Весело тявкнул и, привстав, положил чумазые лапы на Сашины коленки. Она засмеялась, потрепала Шлакоблока за ушами.