Что было за теми дверьми?.. Голову раскололо болью, будто в нее ударила молния, и Саша надавила пальцами на переносицу, пытаясь прийти в чувство, вспомнить, когда… Мама воет – это уже не плач, а самый настоящий вой. Она сидит на скамейке у дверей, яркий солнечный свет дрожит вокруг нее. Папа молчит, а лицо его кажется незнакомым, чужим. За дверью… Пусто. Саша была даже не уверена в том, что это ее собственные воспоминания. – Хватит, – Юра, уставший от детской истерики, резко подхватил Валюшку с пола и поднял на руки. Девочка выгнулась струной в его руках, закричала так сильно, что все внутри у Саши свело судорогой. – Прекрати! – взвизгнула Мила, вскочив на ноги. – Нам надо двигаться. Время идет, мы не можем тратить его на вопли… – Не хочу-у-у! – орала Валюшка. Юра, стиснув ее в объятиях, пошел вперед. Егор же, вынырнувший тенью из-за его спины, успокаивающе коснулся Милы. Не помогло. – Ты ей больно делаешь, Юр! Перестань! – Мила бросилась следом, скинув с плеча узкую ладонь. Егор безропотно отступил назад. Он вообще чаще всего казался лишь призраком, морок в их компании – в молчании стоял за спинами, неспособный сказать и слово, прятался от чужих глаз. Что-то и в нем было не так. Саша прищурилась. – Пошли, – громко сказал Костя, пытаясь перекричать беспощадный Валин рев. – Нельзя просто стоять. Как бы ни пытались бродяги идти незаметно, эхо их тяжелых шагов то и дело прокатывалось по узкому коридору. Да и глупо таиться – если поблизости и был кто-то, поджидающий их компанию, он наверняка услышал захлебывающийся Валин плач. – Успокой ее, – попросил Костя, нагоняя Милу. – Она сейчас всех тут переполошит… – Всех? – спросила Саша, но Костя лишь отмахнулся: – А кто знает, одна тут химера или нет?.. – Одна, – сказал Юра. – Точно одна. – Мне бы твою увер-ренность, – фыркнула Женя. Картавое «р» заставило ее в очередной раз поморщиться, и только тогда Саша поняла, что Женя всю дорогу пыталась подбирать слова, в которых ненавистной буквы попросту не будет. Валя изгибалась и орала, но силы ее стремительно таяли. Мила шла рядом, гладила полными ладонями зареванные детские щеки. – Тихо! – шикнул Костя и замер посреди коридора. Все остановились. Даже рыдающая Валя притихла. Костя прислушивался будто к самому себе, пытаясь понять – и правда он слышал что-то в гулких коридорах, или это просто его воображение сыграло злую шутку. Секунды медленно сменяли друг друга, но тишина, окружившая бродяг, была все такой же. В бледных лучах света толпились густые облака пыли. Юра, побагровевший щеками, в конце концов выдохнул: – Никого. Тишина… – Валенька, – Костя подошел к девочке, заглянул в ее темные глаза. Серьезность на его лице без труда мог прочесть даже ребенок, Костя говорил с Валей на равных, будто бы она не была всего лишь перепуганной малышкой. – Я понимаю, что тебе страшно. И мне страшно, и всем остальным. Но мы должны идти. Если кто-то ждет впереди, мы спрячемся. Никто тебя в обиду не даст. И уж точно никто не умрет. Слышишь меня? Валя недоверчиво смотрела на него и всхлипывала, но больше не вырывалась из Юриных рук. Прижималась щекой к его груди. – Мы рядом, – подхватила Мила. – Думаешь, я позволю какой-то там химере тебе обидеть?.. Да я ее в бараний рог согну. Хочешь, пошли со мной, а? За руку… Валя, шмыгая носом, кивнула, и Мила улыбнулась ей в ответ: – Вот и умничка, молодец… Ух, ну и накостыляем мы этим химерам, да? По Валиным щекам текли прозрачные слезы. Юра перевел дыхание, вытер лоб влажным рукавом. Набитый рюкзак, казалось, тянул его к земле. – Ищем комнату, – повторил Костя и пошел вперед, никого больше не слушая. – Нам надо передохнуть. Найти хорошую комнату оказалось не таким простым делом: коридоры сужались и петляли, упирались в глухие стены и расходились бесконечными развилками, но Костя, то и дело сверяющийся с мокрой картой, уверенно указывал дорогу. За ним по пятам шел Юра, советовал, какой коридор лучше выбрать, дергал за дверные ручки. Заперто. Заколоченных крест-накрест дверей становилось все больше. Саше не нравились эти запыленные доски: серые и шершавые, с темными шляпками гвоздей, они то и дело притягивали ее взгляд. Лямки рюкзака болью впивались в плечи. Валюшка шмыгала носом, семеня следом за Милой. Суровая Женя шла позади, словно воспитательница, приглядывающая, чтобы никто не сбежал. Егор едва переставлял длинные ноги. – А что там, за дверьми? – не выдержала Саша, когда они протиснулись в очередной тесный коридорчик, где каждая – каждая без исключения дверь – оказалась заколочена некрашеными досками. Страх чуть отступил, на смену ему пришло нездоровое любопытство. – Я не знаю, – ответила Мила, которая шла ближе всех. Юра с Костей ушли далеко вперед, ожесточенно споря. Их приглушенные голоса доносились до Саши слабым эхом. – Почему-то ведь двери забили… – Значит, не хотели, чтобы туда кто-то зашел. – Наверное, но… Неужели вам не интересно было посмотреть? – Нет. Тут и так хватает… интересного. На очередном повороте Саша присела, зашнуровывая ботинок правой рукой. Длинные засаленные шнурки путались в пальцах, но Женя, проходящая мимо, лишь просверлила Сашу взглядом, и не подумав предложить помощь. На пару минут Саша осталась одна. Любопытство кололо в пальцах. Она понимала, что творить глупости – не лучшая идея в этом дурдоме, но пройдет всего несколько часов, и подземелья останутся очередным воспоминанием. Еще одна неразгаданная загадка в ее скучной жизни. В конце концов, что там может быть такого? Парочка неведомых химер? Чума? Зомби?.. Саша нервно хмыкнула. Она решила попытаться: просто подцепить пальцами доску, и все. Поддастся – хорошо, хоть в это и слабо верится. Нет, Саша не будет ломиться в заколоченные двери, отдирать доски, царапаться об их занозистые бока… Она просто попробует. Саша потянула доску на себя, и… та с легким шуршанием, будто от сухих листьев, осталась в руке. Вторая доска отошла еще проще: их нашпиговали темно-рыжими шляпками, но это были не гвозди. И тогда Саша решилась чуть приоткрыть дверь. По коридору заметался безжизненный свет – значит, бродяги обнаружили ее пропажу, и теперь бросились на поиски. Сейчас или никогда. И… Дверь заскрипела с лязганьем, словно кто-то ржавой пилой прошелся по листу железа, и скрежет все разрастался и ширился, пока окоченевшая Саша понимала, что теперь-то уж точно все обитатели преисподней в курсе: к ним пожаловали гости. Если кто-то и не услышал Валины рыдания, то вот. К их услугам есть визжащая дверь. Саша успела заглянуть внутрь лишь на мгновение, прежде чем желудок скрутило спазмом, а в нее саму врезалась разгневанная Женя, лицо которой почернело то ли от полутьмы, то ли от злобы. Не удержавшись на ногах, Саша полетела на пол, чудом не приземлившись на сломанную руку, вскрикнула, но Женя рывком приподняла Сашу и, замахнувшись, залепила ей пощечину. Голова запрокинулась назад. Желудок подступил к горлу, тошнота заглушила все запахи и звуки. Щека налилась горячей кровью, и, если бы подоспевший Юра не стащил взбелененную Женю, одной пощечиной Саша бы не отделалась. Но боли она даже не почувствовала. От одной мысли о том, что было в комнате, тело слабело и становилось мягким, словно подтаявшее масло. Бродяги столпились над Сашей, пока разгневанная Женя выкрикивала что-то о безмозглых курицах, уже не волнуясь из-за своей картавости, но Юра крепко держал ее за плечи. Костик присел к Саше, осторожно дотронулся до нее рукой: – Нормально? …В больничном коридоре пахнет чистящим средством и лекарствами: Саша будет чувствовать эту горечь на языке еще несколько месяцев, как только прикроет глаза или расслабится. А еще валокордин: на кухне поселится коричневая бутылочка, спрятанная за микроволновкой. Только вот тяжелый запах никуда не спрячешь. Вокруг снуют врачи в бледных масках, спокойно глядят на их съежившуюся семью. Люди, работающие здесь, давно привыкли к чужой боли и чужому горю. Саша к маминому горю не привыкла. Она смотрит в пустые глаза и не понимает еще, слишком маленькая, чтобы понять: чужое горе не ранит, если видеть его каждый божий день. Дверь распахивается, и Саше в лицо бьет ледяной воздух. Глаза прищурены, и… – Саша! – еще одна пощечина, вот только осторожная, почти ласковая. Реальный мир вернулся болезненным толчком. Нет, это не Женя ударила ее по щеке, это склонившийся Юра смотрел в лицо, и глаза его чудились знакомыми – сухие и безжизненные, словно он и не человек вовсе, словно все это лишь кошмарный сон… – Молчишь и в стену пялишься, а глаза стеклянные! – причитала Мила, кружась вокруг. – Ты нормально? Нигде не болит?.. – Нигде у нее не болит, – Женя пнула валяющиеся на полу серые доски и ткнула дрожащим от гнева пальцем на дверь. – А вот мы все из-за нее сдохнем. – Хватит… – слабо попросила Саша и привалилась к стене. Мир перед глазами кружился, словно Саша утратила последнюю точку опоры. – Что я такого сделала?..