– Нет. Меня должны ждать. – Ада! – окликнул ее знакомый по телефонному разговору сочный мужской голос. Она повернулась на зов и увидела приподнявшегося со своего места мужчину: неудивительно, что она не сразу его заметила. Во-первых, Владимир занял столик в самом укромном уголке зала – в нише у последнего окна. Во-вторых, в этом импозантном мужчине Ада ни за что не признала бы того щуплого цыпленка Вовчика: роста он оставался невысокого, но успел располнеть. Ада махнула рукой и направилась к столику. – Привет! – весело и радостно поприветствовал ее Владимир, которого язык теперь не поворачивался называть Вовчиком. – Какая же ты красавица! И тогда была, а сейчас вообще… Он сделал неопределенный жест и покрутил аккуратно причесанной головой, подбирая нужное слово. И наконец с восхищением выдохнул: – Шик! Ада мягко улыбнулась, видя, что Владимир искренне, не преувеличивая, именно так и считает – она знала, что выглядит хорошо, а Вовчик, влюбленный в нее в детстве, и без того всегда воспринимал ее красавицей. – Если бы встретил тебя на улице, не узнал, – признался он, вглядываясь в ее глаза так внимательно, что Ада почувствовала неловкость: наверняка вспомнит вслух, что у нее в детстве глаза были разного цвета, и отметит, что почему-то теперь они оба стали синими. И хотя сейчас изменившимся цветом глаз, как и цветом волос, мало уже кого удивишь, Аде все равно стало слегка неприятно от перспективы услышать от Вовчика изумленные возгласы. Но он ничего не сказал: видимо, понял, что все дело в линзах, и тактично промолчал. – Ты тоже… Совсем неузнаваем! – воскликнула она, с удовольствием отмечая дорогой костюм благородной темно-синей расцветки и накрахмаленный до жестяной твердости белоснежный воротничок рубашки. Подошла официантка, чтобы принять заказ, и Ада, быстро пролистав меню, попросила принести ей тарелку блинов со сладким соусом и чайник цейлонского чая. – Должность обязывает, – горделиво дернул себя за уголок воротничка Владимир, когда официантка отошла. – Впрочем, не заблуждайся, не такая уж я важная птица. Так, карабкаюсь потихонечку… «Еще один». Что она знала о Вовчике? Пока он торопливо рассказывал о себе, не без самодовольства упомянув вскользь, что «выбился в люди», Ада вспоминала все то немногое, что осталось о нем в памяти. По правде говоря, Вовчик в те времена мало ее интересовал, даже наоборот, его тихое обожание, манера следовать за ней тенью куда угодно и неожиданно выныривать из-за шкафа, столба или угла раздражали ее. Она гнала его от себя, говорила обидные слова, лишь бы он отстал, но Вовчик только шмыгал носом, еще больше оттопыривал нижнюю губу и молчал, потупив глаза, словно отчитываемый директором школьник. Мальчишка был круглой сиротой, в интернате жил постоянно, не уезжал ни на выходные, ни на каникулы. И свято верил в легенду про то, что его родители погибли в автокатастрофе, тогда как ни для кого не было секретом, что они «сгорели» от беспробудного пьянства. Владимир повествовал ей о своей жизни с теми же интонациями, с какими не так давно Светлана рассказывала о предстоящем замужестве: они, Вовчик и Света, словно оправдывались за то прошлое, которое у них было. И Ада вдруг подумала, что и она сама, наверное, таким же образом стала бы рассказывать о своей жизни: только о достижениях, заштриховывая тщательно промахи и провалы. – Да, собственно, не потому я попросил встречи с тобой, чтобы разглагольствовать о себе, – спохватился Владимир. – Как ты? Вижу, что живешь и процветаешь. – Не жалуюсь, – лаконично ответила Ада, не расположенная к рассказам о себе. – Давай, Володя, перейдем сразу к тому, зачем ты меня позвал. У меня не так уж много времени. Она постаралась смягчить улыбкой последнюю фразу. Почему-то этот образ «железной леди», в котором она жила все последние годы и который сдавливал грудь и не давал дышать в полную силу легких, как старомодный корсет, сейчас показался ей наиболее тесным и дискомфортным. И захотелось вдруг избавиться от него, как от неудобной одежды. Ада всерьез пожалела о том, что приехала на встречу в деловом костюме, который был очень уместен на переговорах, но в котором сейчас она чувствовала себя деревянной. Если бы звонок Владимира застал ее дома, она, быть может, переоделась бы в обычные джинсы и сменила узкие лодочки на удобные замшевые мокасины. А ему, похоже, в его костюме было очень удобно. И чем занимается, так и не сказал… Отделался расплывчатыми фразами. Впрочем, какое ей дело до того, чем он зарабатывает на жизнь? Главное, «выбился в люди», и все. – Да, ты права! – спохватился Владимир и, нырнув под стол, выложил на столешницу картонную папку на завязках. – Это я покажу тебе потом, – пощелкал он ногтем по твердой корке. – Уж не собираешься ли ты со мной бизнес вместе строить? – усмехнулась Ада. – Нет, у нас не деловые переговоры, – без улыбки ответил мужчина и после недолгой паузы попросил: – Ада, пожалуйста, прими то, что я тебе расскажу, серьезно. Хотя я и сам понимаю, что кое-что может показаться необъяснимым и диким. – Что ж такое ты собираешься мне поведать? – без особого интереса спросила Ада, которой как раз принесли порцию блинчиков, и она с куда большим удовольствием отдалась бы сейчас наслаждению от еды. – Это касается нашего интернатского прошлого, а если быть точнее, той странной истории, которая случилась там с тобой и той девочкой. Как ее звали? – Рая, – мрачно выдавила Ада, у которой сразу пропал аппетит. – Зачем, Володя, ворошить то, что уже давно прошло? Да я и не смогу рассказать ни тебе, ни кому-либо еще о том, что тогда произошло, потому что не помню. Не помнила тогда, не помню и сейчас. – А должна вспомнить! – неожиданно вскрикнул Владимир и неистово рванул застегнутый до последней пуговки воротничок, будто тот внезапно превратился в удавку. Ада подскочила на месте и чуть не уронила нож, которым отрезала от блина кусочек. – Это жизненно важно, Ада! То, что случилось тогда, имеет отношение к настоящему – нашему настоящему! И будущему, которого, если ты не вспомнишь прошлое, может не быть! – Не говори, пожалуйста, такими загадками, ты меня пугаешь, – прошипела она, не напуганная, но разозленная тем, что Владимир испортил ей аппетит неприятной для нее темой, да еще пытается оказать давление, чего она совершенно не выносила! – Светлана Юсупова, – произнес Владимир, и Ада вздрогнула. – Помнишь ее? Девушка отложила столовые приборы и молча кивнула. – Умерла на днях, а точнее – позавчера. При довольно странных обстоятельствах. Отравилась. Хотя на первый взгляд мотивов для самоубийства у нее не было: Светлана была счастлива, собиралась замуж. – Мне очень жаль… ее, – выдавила Ада, которая не знала, что еще сказать. А Владимир продолжал официальным тоном: – Зинаида Рогозина. Ее ты помнишь? – И даже видела не так давно, – хрипло произнесла Ада. – Умерла несколько ранее Светланы, в начале этого года, – бросилась в метро под поезд. – Ее разве не зарезали в драке? Я слышала, что она закончила вот так плачевно. – Нет. Несчастный случай в метро. Вот в этой папке есть заметка, – постучал пальцем по картонной корке Вовчик. Ада перевела взгляд на папку и подумала, что ей не хочется в нее заглядывать. Да что там «не хочется» – страшно! А Владимир тем временем продолжал: – Или самоубийство? Сложно сказать. Темная история. У Зинаиды не было своего дома, а комнату, которую ей выделили после выпуска из интерната, она давно профукала: ввязалась в какую-то сомнительную сделку, доверилась аферистам и оказалась на улице. Неблагополучная судьба – у нее могли быть мотивы для самоубийства. – Но случай мог быть и несчастным, – заметила Ада. – Спустилась в метро погреться, была нетрезвой, покачнулась, упала под поезд… – Может, все так и было, – не стал спорить Вовчик. – Но в свете других историй заставляет призадуматься… Марина Столбова, ее помнишь? Хорошая девушка… была. Скончалась месяцем раньше Зинаиды. Ее тело обнаружил муж, вернувшийся с работы. Марина нигде не работала, занималась домом и, надо сказать, была просто образцовой домохозяйкой: пирожки-супы, чистота на грани стерильности, в общем, она тоже нашла себя в этой, увы, ставшей для нее короткой жизни. – Она всегда любила порядок, – с тоской произнесла Ада. Хотя она и не поддерживала отношений ни с кем из вышеперечисленных, кроме Светланы, каждую историю сейчас пропустила через себя: ей будто за шиворот щедро насыпали колотого льда – стало холодно и больно. Ада даже машинально повела плечами и поежилась, словно пыталась избавиться от ледяной крошки. – Муж обнаружил ее повешенной. Мотивов для самоубийства на первый взгляд не было. Записки не оставила, как и Светлана. Три смерти. Не находишь это подозрительным? – официальным тоном, будто следователь, которому поручили расследование серии преступлений, спросил Владимир. – А самой первой жертвой в этом списке стала Оксана Новинская. Жизнь ее была не такой благополучной, как у Марины или Светланы, но Оксана ее выбрала и… что тут уж говорить. В общем, была она девочкой по вызову в одном из этих сервисов, предоставляющих услуги на дому. И считала, что сделала карьеру, уйдя с улицы. – Бедная, – покачала головой Ада, вспоминая бывшую соседку по комнате. Оксана, физически развившись раньше своих сверстниц, в свои четырнадцать-пятнадцать выглядела уже как молодая женщина в соку – парни, переживающие период гормональных бурь и первых сексуальных фантазий, не давали ей прохода. Рано возникшие естественные желания, помноженные на изобилие мужского внимания, привели к тому, что Оксана рано начала активную половую жизнь. – Нашли ее на съемной квартире, которую Оксана делила с одной из напарниц, – продолжал Владимир. – В ванной, с перерезанными венами. Соседка предположила, что Оксана решила себя убить из-за несчастной любви, вроде как в последнее время у нее появился постоянный мужчина. Но этого таинственного незнакомца не нашли, записки Оксана не оставила. Четыре девушки, которые разными способами покончили с собой. У двух из них жизнь была вполне себе благополучной, и видимых мотивов для суицида не было, обе другие вели беспорядочный образ жизни. И все же… Улавливаешь связь? – Слишком уж подозрительно выглядят эти самоубийства, – хмуро промолвила Ада, которой не нравилось, что Владимир теперь не просто рассказывает, но всячески пытается включить в обсуждение и ее. Как бы эгоистично это ни звучало, но девушки уже погибли, и Ада бы предпочла не обсуждать подробности их гибели. Разве Вовчик вызвал ее за этим – посудачить о трагических судьбах ее бывших соседок по комнате? – Подозрительно! – согласился он. – Я вообще не верю в их самоубийства: или их убили таким способом, или довели до этого шага. – Почему ты так считаешь? – вскинула она взгляд на собеседника. – А тебя связь между этими девушками не наводит на подобные мысли? Все они жили в одной комнате в интернате. Что это, такой вирус самоубийства, который поразил их, или простая случайность? В случайности я не верю, в «вирус» – тоже. Но я чувствую, что эти смерти связаны с тем, что случилось пятнадцать лет назад с нами. Он выделил «с нами», и Ада невольно отшатнулась, словно желая выйти из этого круга, в который обобщающим местоимением ее включил Владимир. – А что случилось с «нами»? – не без ехидства осведомилась она. – Ну… Та странная история. Хорошо, не с нами, а с тобой. Ты-то знаешь, что произошло. – Уверен? Я знаю о той трагедии не больше твоего! – Хорошо, хорошо, – пошел на попятную Владимир. – Я прошу лишь вспомнить те события… Если хочешь жить. – Жить я хочу, даже очень. Но не понимаю, с чего ты решил, что к смерти моих бывших соседок по комнате имеет отношение та история! – Ада незаметно для себя повысила голос так, что на нее оглянулась и официантка, принимающая заказ у нового клиента, и парочка у окна. – Тише ты, тише… – Я не понимаю твоей логики, – добавила она, понизив голос. Вовчик ответил не сразу. Отвернувшись к окну, он посидел так какое-то время, молча рассматривая важно расхаживающего по асфальту голубя. Ада не торопила его, догадываясь, что он собирается с духом для того, чтобы поведать ей что-то еще. – Не знаю, поверишь ли ты мне… – Рассказывай уже! Мужчина расслабил узел галстука, видимо, дышать ему в такой «удавке» было нелегко, расстегнул верхнюю пуговичку воротника и повертел шеей. Затем допил из чашки чай и после таких долгих приготовлений наконец-то начал: – Вряд ли ты примешь мои слова всерьез. Но я расскажу. Вначале это был сон… Я очень редко вижу сны и не запоминаю их. А уж тем более не пытаюсь разгадать. Но этот сон был слишком навязчивым – я видел его ночь за ночью, и мне с каждым разом становилось все тревожнее. Причин для тревог и беспокойств у меня не было, в жизни все шло как обычно. Но тем не менее… Я думал об этих сновидениях постоянно, на работе был рассеянным, все валилось из рук. Начал совершать какие-то поступки, которые мне несвойственны, – так, по мелочам. – Что за сон? – спросила Ада, припоминая свой кошмар. – Я видел помещение, узкое, напоминающее каменный «мешок». Это было всегда одно и то же помещение, повторяющееся в разных снах. И сюжеты тоже были схожи. Отличие состояло лишь в том, что в каждом сне все происходило уже с другой девушкой. Ада невольно стиснула в кулаке черенок вилки. И так же крепко, до боли, невольно сжала челюсти. А Вовчик, не замечая ее напряжения, продолжал: – Как я уже сказал, сюжет всегда был один и тот же. Обнаженная девушка лежала на каменном полу. Вокруг нее кружили какие-то тени. Я не видел людей, лишь хоровод из отбрасываемых на пол темных контуров. А сам наблюдал все это будто со стороны. В какое-то мгновение тени сходились к центру, и фигура девушки «тонула» в их мраке. Когда тени опять расходились, я видел, что девушка умирает, бросался к ней на помощь, но… просыпался. Последнее, что успевал увидеть, так это разворачивающуюся ко мне страшную рожу. – Маску? – машинально переспросила Ада. – Что? – Ты сказал «рожу». Может быть, маску? – Не знаю. Может быть. Но… откуда ты… знаешь? Ада, не ответив, пожала плечами и попросила продолжить. – А недавно во сне я увидел уже себя. Этот сон отличался от других еще и тем, что вокруг меня не плясали тени. Я просто увидел себя лежащим на полу в неестественной позе, будто у меня были переломаны все кости. Но, проснувшись, понял, что это видение определенно связано с предыдущими. Скажешь, что сны – это ничего особенного, так, ерунда. Я бы тоже так думал, если бы потом со мной не произошло нечто странное. Я возвращался домой поздно вечером, уже подходил к подъезду – мне оставалось пересечь двор. И вдруг стало так тихо, словно я оглох: вот еще доносился шум машин с автострады, в чьей-то квартире лаяла собака, кто-то громко выяснял отношения. И внезапно все эти звуки и голоса исчезли – их поглотило абсолютное, непроницаемое безмолвие. Но не успел я удивиться, как ощутил сильный озноб. Ночь была морозной, не спорю, как и все зимние ночи. Но холод, который я ощутил, был другим: словно мне под одежду забрался ледяной ветер, выстудил до кишок. Понимаешь? Ада в замешательстве кивнула. Где была правда, а где художественный вымысел Вовчика – разобраться сложно, да и не это было главным, а сон, о котором он ей рассказал! Он был так похож на ее собственный!.. Ада мало верила в мистику, но верила своей интуиции и своим ощущениям. А сейчас ей было нехорошо. Съеденный легкий, воздушный блинчик будто превратился в тяжелый огромный булыжник, который давил не только на желудок, но и стеснял диафрагму, затрудняя дыхание. Ада незаметно погладила ладошкой себя по животу и постаралась сделать глубокий вдох. Не помогло, наоборот, «булыжник» увеличился в размерах, и у него к тому же оказались острыми грани.