– Вован! Открой, дама пришла! Свой крик он усилил еще и разбойничьим свистом, таким пронзительно-звонким, что Ада невольно зажала уши руками. – Ты что, охр… офигел? – вырвалось у нее под довольный хохот фрика. – Понравилось? – не без доли хвастовства осведомился тот. – Сумасшедший… Теперь понимаю, почему эти на звонке экономят: ты у них вместо него. – Угадала, детка. Я колокольчиком на полставки подрабатываю. Но хочу, звоню, хочу – не звоню. – Не все у тебя фейсконтроль проходят? – насмешливо осведомилась Ада. И собралась уже было повернуться и уйти, как дверь распахнулась, и на пороге предстал Вовчик собственной персоной. – Ада? – изумился он. Девушка в свою очередь тоже удивилась: в этот раз на Вовчике был уже не представительный костюм, рубашка и галстук, а черные брюки, заправленные в высокие ботинки на шнуровке и из той же ткани, что и брюки, рубашка-куртка с желтой нашивкой на рукаве «ЧОП «Ураган». Вот тебе и сыщик! Самый обыкновенный охранник в сомнительного вида конторе – вот почему и мобильный у Вовчика был такой непрезентабельный, и «материал», им собранный, отнюдь не соответствовал работе профессионала. Ада, раскрыв обман, заулыбалась медовой улыбкой, но не от радости, что Вован оказался таким простым парнем, а потому, что наслаждалась неловкой ситуацией, в которую он попал: она ненавидела, когда ей врали и пускали пыль в глаза. Хотя, зная, что у них с Вовчиком общее, такое непростое прошлое, могла бы сделать скидку – но принципы, черт их побери, принципы! – Не чертыхайся, – раздалось вдруг за спиной. Ада удивленно оглянулась и увидела «Джека», который продолжал неторопливо обмахиваться веером. – Я не чертыхаюсь, – не нашлась она, что сказать. – Чертыхаешься. Я же слышу. – Я ничего не говорила вслух! – Ага, призналась, что чертыхнулась! Хоть и не вслух. – Эй… послушай… Как там тебя? – Это неважно, – фрик сложил веер и, вытянув губы трубочкой, засвистел какой-то мотивчик. При этом на его лице, запрокинутом к небу, разлилось такое выражение блаженства, будто находился он сейчас не в этом дворе среди развешанного на веревках белья, а на теплом тропическом пляже, где наслаждался ласковым шепотом прибоя. – Ада, как ты меня нашла? – вернул ее внимание к своей персоне Вовчик, придя в себя после удивления, но так и не справившись с охватившим его смущением. – Свои люди помогли, – уклончиво ответила она. Прав был Борис, когда говорил ей, что неожиданные визиты открывают истинное положение дел – вот и Вовчиков «секрет» так скоро раскрылся. – Ты что-то вспомнила? – с надеждой спросил парень. – И потому приехала? – Нет. Захотелось на тебя поглядеть да папочку вернуть. Изучила ее содержимое, но ничего для себя интересного не нашла. Впрочем, понятно уже почему, – усмехнулась она, красноречивым взглядом окидывая его униформу. – Я тебе не говорил, кем работаю! Сказал где, но не кем! – как мальчишка бросился оправдываться Вовчик. – А это на самом деле детективное агентство! Ну и что такого, что я работаю в нем охранником? – Он не врет! – подал реплику фрик, но Ада даже не оглянулась. – Ладно, чего уж там. Скажем, я сама сделала ошибочные выводы, – примирительно проворчала она. – Забирай папку. Она протянула пакет Вовчику. – Сама соберу необходимую мне информацию. – Зайдешь? – заискивающе спросил Вовчик, принимая пакет. – Чаем напою. Поговорим… – О чем? – О том, что нам дальше делать. – А что делать, Вова? – пожала она плечами. – Жить, как раньше, ни больше, ни меньше. – Но ведь… – Я поняла, – оборвала она его. Не хватало еще при навострившем уши «пирате» обсуждать щекотливую тему возникшей угрозы. – Я тебе позвоню, не волнуйся. У меня свои каналы, разберемся с этим делом. – Пожалуйста, не откладывай, – попросил Вовчик и жалобно улыбнулся. – Я не откладываю важные дела. А ты, Володя, тоже думай. Вечером созвонимся, и ты мне расскажешь свою версию того, что произошло пятнадцать лет назад. Я же не помню, – развела она руками. Приободренный ее словами парень кивнул, а Ада развернулась, чтобы уйти. Странного, колоритной внешности молодого человека на лавочке уже не оказалось – исчез так бесшумно и быстро, будто растворился в воздухе. А может, его и не было?.. Уже спускаясь в метро, Ада спохватилась, что отдала Вовчику пакет не только с папкой, но и носками, и пожалела об этом так сильно, что даже повернула назад. Но в этот момент в сумочке зазвонил мобильный. – Привет. И все, он мог больше ничего не говорить. Просто молчать в трубку, и она бы наслаждалась этой тишиной, зная, что по ту сторону «провода» – он. Готова была слушать это безмолвие, где есть он, бесконечно. Слушать и дышать. Дышать и замирать. – Ты где? – В метро, – честно ответила Ада, приходя в себя. – Встретимся? – Где? – Где скажешь, – усмехнулся он в трубку. – Как обычно. – Давай. Их привычный диалог, в котором все им было понятно, который обманчиво носил налет прежних чувств и интимности, но которому не стоило придавать прежнего значения. Ада выбрала то кафе, в которое они частенько ходили с Борисом, чтобы убедиться, что это место больше не вызывает у нее прежних чувств. А он, возможно, воспринял ее предложение наоборот: что жалеет она о своих словах, произнесенных два года назад, и пытается все вернуть. Сам же Борис никогда не жалел о сказанном, просто потому, что каждая его фраза, каждый поступок были взвешены, наперед просчитаны. И только Ада стала из всего исключением. Его грехом. Его болью. И одновременно счастьем. Его самым большим достижением. И самым большим провалом. Его безграничной Вселенной и его камерой заключения. Всем. И одновременно ничем. Как и он для нее. Боярышники, 1998 год К Новому году готовились со всей тщательностью: на этот раз в интернате ожидалось не просто празднество, а настоящее событие. «Настоящее событие» – это были слова воспитательницы Макароновны, повторенные следом за директрисой. Обычно новогоднее празднование представляло собой концерт самодеятельности в актовом зале, в котором собирались все воспитанники и персонал, а затем следовал праздничный ужин, на который подавали холодец, запеченную курицу с гарниром и пирог. Малышей укладывали спать сразу после боя курантов. А для старших в актовом зале устраивали дискотеку, к которой девочки готовились со всей тщательностью: неумелыми руками вырисовывали жирные «стрелки» в уголках глаз, щедро покрывали веки блестящими тенями, подводили губы яркой помадой. Частенько макияж воспитанниц напоминал боевую раскраску индейцев, а лица казались копией друг друга, потому что использовалась одна и та же косметика «на всех», да и способы ее нанесения не отличались разнообразием и тонким вкусом. Этот вечер был, пожалуй, единственным в году, когда щедро обменивались нарядами, аксессуарами и даже обувью, – претензии за испорченные юбки и блузки «товаркам» выдвигали уже в следующем году. Мальчишки же на дискотеку приходили в том виде, в каком обычно посещали занятия. Они толпились у стен и глупо ухмылялись, глядя на раскрашенных девчонок, выписывающих такие горячие движения бедрами, что позавидовали бы танцовщицы с бразильских карнавалов. А если кто-то из видных мальчишек в итоге отваживался пригласить на медленный танец одну из девочек, это становилось событием, которое долго еще обсуждалось. Хотя бывало по-всякому, и на танец мог пригласить не парень, по которому вздыхали большинство девчонок, а какой-нибудь аутсайдер, и тогда «даме сердца» не избежать было страданий от насмешек. Но в большинстве своем наряжались и красились не ради завоевания мужского внимания, а ради того, чтобы стать на пару недель героиней завистливых перешептываний. В тот год к празднеству готовились с особым старанием и тщательностью, потому что ожидался приезд спонсоров, на средства которых закупили новую мебель, одежду, игрушки, а сын директрисы обзавелся новенькой «Ладой». Ходили слухи, что пожалует на скромный праздник сам директор предприятия, взявшего под шефское крыло интернат. И директриса пребывала в сомнениях, каким показать дорогому гостю опекаемое им детское учреждение. Без прикрас, так как есть, чтобы выбить еще финансовой помощи? Или, наоборот, встретить по мере возможности щедро? И в итоге решила, что одно другому не помешает, поэтому поварам были отданы особые распоряжения насчет праздничного ужина, воспитателям – свои наставления, а с воспитанниками ежевечерне проводились беседы на тему, как вести себя при гостях, участвующие же в концерте репетировали свои номера до изнеможения. Ада талантами не блистала: певческого голоса у нее не было, достаточной пластики для сложных танцев – тоже, поэтому от репетиций она была свободна, тогда как Марину обязали спеть сочиненные воспитателями частушки об интернатовской жизни, Зинаида, имевшая хорошую спортивную подготовку, разучивала трудный танец, а красавице Светлане отвели роль ведущей. Эти вечера, когда соседки по комнате в большинстве своем расходились на репетиции, Ада проводила сидя на подоконнике в спальне и разглядывая в сумеречном свете торчащие из снега голые ветви кустов в палисаднике. Событие, случившееся полгода назад, что-то сломало в ней, будто тогда с Раей погибла и частичка ее самой. И хотя на нее не давили, не угрожали, не запугивали в стремлении выведать правду о гибели девочки, Аде каждый раз от тех разговоров становилось физически больно. Отношение к ней соседок, после того как ее нашли в отрешенном, полубессознательном состоянии возле тела Раи, тоже изменилось: сочувствовали, но тем не менее еле скрывали жадное, нездоровое любопытство. Произошедшее списали на несчастный случай, и с Ады были сняты подозрения в виновности гибели Раи, но все равно та трагедия так и оставалась окутанной мрачной тайной. А все тайное, как известно, манит. Всем хотелось знать, почему и как погибла Рая, но задавать Аде вопросы врачи и воспитатели строго-настрого запретили. Поэтому девочки частенько «подлизывались», стараясь завоевать ее дружбу в надежде, что Ада в порыве доверия сама расскажет о загадочных событиях той ночи. Да только девочка сама ничего не помнила. Когда к ней в предпоследний вечер перед Новым годом с многозначительной улыбкой подошла Зина, Ада даже не удивилась. – Хочешь надеть это платье? – спросила соседка и протянула синюю «тряпку». Такая щедрость не была присуща Зинаиде: вещами она никогда не делилась, и стоило кому-то хотя бы даже притронуться к чему-то ее личному, как тут же набрасывалась с руганью. Ада молча и непонимающе смотрела на подошедшую к ней девочку. А соседка тем временем развернула платье и потрясла им перед Адой. Сшито оно было самой Зиной, но по виду не уступало магазинному и даже было красивее, потому что Зина вложила в платье свою душу. Цвет берлинской лазури интересно оттенял смуглую Зинину кожу и подчеркивал выразительность ее черных глаз. Девочка выбрала удачный фасон, который должен был скрыть угловатость и худобу и придать немного женственности ее мальчишеской фигуре. Ада как завороженная рассматривала кружевные оборки на лифе и пышную юбку. И даже мысленно представила себе, как кружится в платье по паркетному полу, ловя свое отражение во множестве зеркал. – Нравится? Бери! Даю тебе надеть на Новый год. – С чего такая щедрость? – подозрительно спросила Ада, предполагая какой-то подвох. Зинка в последнее время со своим шитьем не расставалась, пропадала в мастерской все часы отдыха – торопилась закончить платье к празднику. – Я другое надену, – уклончиво ответила девочка, – в этом я по-дурацки выгляжу. Особенно когда ноги в танце задираю. Если бы Макарониха не поставила меня танцевать… – Так на дискотеку бы переоделась. – На дискотеку? В этом? – засмеялась Зина и вдруг, понизив голос, призналась: – Мне хотелось иметь такое платье… понимаешь? У меня никогда такого не было и вряд ли будет. Я просто хотела его иметь. Мерить. Трогать. Знать, что оно у меня есть. Это платье – моя мечта. Но носить я его не смогу. Меня засмеют! Задира Зинка – и в таком прикиде. – А мне, значит, оно пойдет? – насмешливо спросила Ада. И тут же одернула себя: соседка, чего доброго, обидится – рассердить ее у Ады и в мыслях не было. – А ты померяй! – подмигнула Зина. Ада спрыгнула с подоконника. Не то чтобы ей хотелось наряжаться на Новый год, напротив, она собиралась высидеть лишь торжественную часть и ужин, а потом улизнуть в спальню и лечь спать. Но в угоду Зине, которой очень хотелось явить свой шедевр свету, взяла платье и удалилась за шкаф. – Ну как? – спросила Ада, появляясь через минуту перед соседкой. – Шик! – восхищенно присвистнула та, то ли любуясь своим творением, то ли тем, как оно сидит на Аде. – Словно на тебя сшито! И, кстати, оба глаза у тебя теперь кажутся синими! Последний аргумент, оказавшись самым весомым, достиг своего результата. Это синее платье сыграло в ее жизни судьбоносную роль, как бы пафосно это ни звучало. Но Ада, сама не любящая напыщенности, так и звала про себя то Зинино платье судьбоносным… На того мужчину она обратила внимание, едва лишь он вошел в актовый зал. И сразу же, еще до того, как его представили публике, поняла, кто он: тот самый владелец предприятия, название которого Ада не запомнила за ненадобностью – спонсор, почтивший милостью забытый богом уголок. Ада подумала, что мужчине уже хорошо за сорок, судя по щедро посеребрившей его виски седине, и что по возрасту он годится ей в отцы. Под торжественно-восторженную речь директрисы, представлявшей гостя публике, Ада успела немного помечтать о том, как здорово было бы, если бы этот мужчина оказался ее отцом. Она даже придумала себе, чем вызван его интерес к их интернату – тем, что он узнал спустя годы о том, что у него есть дочь, разыскал ее и… Тут фантазия Ады иссякла, потому что дальше надлежало придумать свою реакцию на встречу, но она не смогла. Как и многие интернатовские, девочка мечтала о настоящей полной семье и, чего уж греха таить, частенько перед сном размышляла о том, кто ее отец и где он сейчас. Придумывала различные истории, но только свои возникшие чувства, если бы такая встреча на самом деле произошла, представить не могла.