Не пойми меня неправильно, мне стоило, наверное, напомнить ей, что мы тут вообще-то молодого человека вовсю похищаем. Просто она выглядела такой… счастливой. Кэврик, к его бесконечной чести, не жаловался. Даже на меня не оглядывался. Надо полагать, все эти мудреные рукояти и рычаги, которые управляли Вепрем, требовали пристального внимания. Или он думал, что я за это его пристрелю. – Можешь не тыкать в меня этой штукой, – пробормотал он со своего места. – Выстрелишь тут, убьешь нас обоих. Или ему было невыносимо вспоминать, что однажды он смотрел на меня и не видел во мне убийцы. Выбирай любую, все причины хороши. – Есть, конечно, такая вероятность, – отозвалась я, лениво покачивая Какофонию в руках. – Но так ты, по крайней мере, сможешь рассказать своим штабным, что тебя вынудили угнать эту штуку и ты вовсе не предал этот ваш революционный пиф-паф. – Революционный Устав, – выплюнул он вместе с ругательством, к которому я даже не стала прислушиваться. Революционеры все равно годных не знают. Нельзя сказать, что я особенно гордилась тем, что делала, но я женщина расчетливая. Обычная птица – вроде Конгениальности – преодолеет сорок миль в день, если ты не хочешь ее убить или выбесить настолько, что она убьет тебя. Железный Вепрь унесет целый батальон революционеров и за считаные часы преодолеет расстояние вчетверо больше. А мне нужно было добраться еще дальше. Увиденное в Старковой Блажи разъедало меня изнутри. Лица, искаженные смертельным ужасом, рты, раскрытые в мольбах, которые так и не удалось произнести. Кучка тупой деревенщины, что поселилась в богами забытом месте и совсем не подозревала о существовании Враки, не говоря уже о том, что однажды он явится по их души, сгонит их на площадь, как стадо, заберет их детей, наполнит их последние мгновения непостижимой агонией – и все ради того, чтобы призвать нечто, чьего имени они даже не знали. Именно так поступают люди вроде Враки. Им плевать. А вроде Джинду… им не все равно. Но поступают они так же. Такие, как Джинду, хуже. Я вдруг поняла: наверное, он достал средоточие. Жестокие люди, подобно Враки, не поступаются желаниями, чтобы получить необходимое. У таких, как Враки, есть жажда. У таких, как Джинду, есть премудрости. Как и у меня. Правда, мои включали в себя размазывание его по стене кровавым месивом вместе со всеми премудростями и прочим, и прочим. Как только я его найду. И остальных. Существует не так много способов связаться с Пеплоустами. Как и все искусные преступники, они обычно сами тебя находили. Однако кое-какие лазейки все-таки есть. Крайне немного. И, чтобы ими воспользоваться, нужно попасть в строго определенное место, причем очень быстро. Уверена, что попытайся я объяснить все это Кэврику, он бы понял меня. Ну, по меньшей мере не стал бы зыркать на меня через плечо с такой ненавистью. – Думаю, что догадалась. – Лиетт, не обращая внимания ни на нашу беседу, ни на мой мрачный вид, указала на Реликвию. – Она питает внутренности машины, это ясно, и она с ними говорит, верно? Звук, который она издает, он словно… – Лиетт сощурилась, слушая стоны двигателя. – Он похож на… речь. – Реликвии – это великие уравнители, – отозвался Кэврик, явно обработанный тоннами пропаганды. – Их обнаружил Великий Генерал и передал простому люду, чтобы противостоять извращенности магов. Его волей они действуют, и его волей они даруют нам победу. – Он широко распахнул глаза, завидев, как Лиетт потянулась к двигателю. – И они не для… эй! Эй!!! Как только ее пальцы задели поверхность, Реликвия издала вой, полный боли. Машину тряхнуло. Лиетт вскрикнула, повалившись на спину, – и упала мне в руки. Я свирепо уставилась на Кэврика, который пытался совладать со своим железным чудовищем. – Следи за дорогой, будь так добр. – Я поставила Лиетт обратно на ноги. – Ага, – буркнул Кэврик. – Я же совсем не хочу случайно врезаться во все это сраное ни хера вокруг, правда? – Он фыркнул и устремил хмурый взгляд в окно. – Мы направляемся в какую-то глушь. Если хочешь меня убить, могла бы прикончить еще в Старковой Блажи. – Если бы я хотела тебя убить, давно избавила бы себя от всего этого нытья. – Я не ною, – огрызнулся Кэврик. – Ладно-ладно. Ты храбро мне противостоишь. Когда буду излагать сию историю, обязательно всем поведаю, как неистово ты сопротивлялся мне на каждом шагу. – Теперь фыркнула я. – Но изображать тебя буду девчачьим голосом. – Что? Почему де… – Он осекся, помотал головой, не успевая за моей мыслью. – Да ну на хер. Куда ты вообще хочешь попасть? – Говорила же. Река Йенталь. Пара сотен миль на восток. Как увидишь, сразу поймешь – там до хера воды. – Я выглянула в смотровое окошко; солнце клонилось к горизонту. – Давай только жми, лады? – Жать что? – Ну… ту штуку, которая приводит эту штуку в движение. Оно ведь так работает, да? – Только что сказала – это речь! – Лиетт невозмутимо вернулась к Кэврику, бросив на меня суровый взгляд. – Никогда меня не слушаешь. – Слушаю, когда ты не несешь безумную срань, – парировала я, осуждающе ткнув пальцем. – А если это происходит редко, вина в этом только твоя. – Ты носишь невежество аки корону за пиром из тупоголовой феерии лжи, – отбрила Лиетт – и мне однозначно стоило оскорбиться, даже если я не совсем поняла, в чем меня только что обвинили. – Потрудись ты слушать меня почаще, твоя жизнь неизмеримо бы улучшилась. – А почему это мы никогда не говорим о том, о чем хочу я?! – Об оружии, сиськах и виски мы уже обсудили все, что только возможно. Я фыркнула, выдавая свое недовольство сильнее, чем мне того хотелось. – Мне и другие вещи нравятся. – Да это севериум! – вдруг заорал взбешенный Кэврик. – В Железном Вепре – севериум, как и в снарядах для наших штык-ружей. – Он ткнул на Реликвию. – Она определяет, сколько его нужно сжечь, а ей, в свою очередь, указывает вот эта ручка, которая поворачивается, куда мне надо, этим рычагом, а теперь, когда мы все выяснили, можно, пожалуйста, замолчать или пристрелите меня уже наконец. Я уставилась ему в затылок. – А у тебя, Кэврик, девушка есть? Он бросил на меня недоуменный взгляд. – Что? Нет. – Кто бы мог подумать. – Я вздохнула. – Слушай, честное слово, доставишь меня куда мне надо – и двигай на этом куске дерьма куда хочешь. Катись обратно в Нижеград, пиши доклады, рассказывай, что тебя заставила это сделать большая страшная дама-скиталец, плевать. Тела твоих товарищей лежат в таверне Старковой Блажи; падальщики их не достанут. Доберемся до Йентали, и мы в расчете. – Я подняла руку. – Обещаю. – И скольким ты такое уже обещала? – поинтересовался он. Этого вопроса я не ожидала. Как и того, что взгляну на Лиетт. И того, что она задержит на мне взгляд – и отвернется. – Двоим. – И сколько раз сдержала обещание? Я поскребла шрам на лице. – Один. – Ага. Ну да, – проворчал Кэврик и, помолчав, глубоко вздохнул. – Тогда у меня еще вопрос. – Он бросил взгляд поверх моей головы. – Зачем ты взяла с собой эту хреновину? Я подняла голову. Конгениальность хмуро уставилась на меня снизу вверх желтыми глазищами. Раздраженно гукнула. Пришлось малость поуговаривать, малость поругаться и сильно угрожать, но как только мы наконец загнали ее в Вепря, она неплохо обустроилась. По крайней мере, ее всего раз гневно стошнило, что для нее неплохо. – Ну, не могла же я ее бросить. Лучшей компании у меня годами не было. Лиетт выразительно кашлянула. Я вздохнула, потерла лоб. – Эхе-хе. – Кэврик дернул рычаг. Механизмы взревели. – А у тебя, Сэл, есть парень? – Не-а. – Кто бы мог подумать, – пробормотал он. Вепрь с грохотом несся вперед. 20 Шрам Сплю я плохо. Еще одно следствие жизни в Шраме, думаю, наряду со застарелыми ранами, истрепанными нервами и многочисленными ночами, когда я просыпалась с ножом у горла. Выпивка помогает. Кто-нибудь рядом – тоже. В общем, обычно не удается перехватить больше пары часов. Но когда удается… Мне снится алое небо. Оно мне знакомо. Я видела его сотни раз в сотне снов. Карминовое, с прожилками черного дыма, как всегда – бесконечное. И точно такое же море огня внизу. Его рыжие волны плескались, ревниво тянулись к небу, что разверзлось слишком высоко. А среди буйства пламени бежали, кричали, рыдали человеческие фигурки, похожие на черные тени среди яркого света, исчезали в огненном вихре. Город и все его дома, лавки, укрепления обращались в пепел.