– И что, Лиетт? – Сэл… – Ее голос был мягче лепестка, упавшего с мертвого бутона. – Почему ты пришла? – Узнать, что в письме и… – Нет, почему ты пришла ко мне? Я помедлила, уставилась на нее. – Потому что ты лучшая. – Я не просто лучшая. – Лиетт не сводила глаз со своих изящных пальцев, лежащих на столе. – Я гениальна. Настолько гениальна, что понимаю – финал письма тебя не обрадует. Давай я просто скажу тебе забрать свой револьвер, забрать свои пули и отправляться куда подальше. Стреляй, убивай, пей, играй, как всегда. Возвращайся, когда кончатся деньги, виски, удача, неважно. Дам тебе новые пули, и будем дальше притворяться, что больше нас ничего не связывает. Лиетт умела говорить красиво. Чего еще ждать от женщины с таким длинным именем. И она была умна – чего еще ждать от женщины с таким количеством книг. И будь у меня хоть половина ее ума, я последовала бы ее совету, забрала пули и отправилась на все четыре стороны. Однако я женщина расчетливая. Расчетливые женщины принимают расчетливые решения. И мое было – сидеть и пялиться на Лиетт, как я делала каждый раз, когда мне было что-нибудь нужно. Солдаты, бандиты, скитальцы смотрели мне в глаза и ссали, выхватывая оружие, понимая, что сейчас умрут. Но Лиетт видела глаза, которыми я смотрела на нее столько лет назад. Такими глазами я смотрела лишь на двоих. И одного из них была готова убить. – Что в письме? Наши взгляды встретились. – Имена. Я медленно кивнула. Полезла во внутренний карман жилета. И там, у самого сердца, нащупала плотно свернутый клочок бумаги. Бережно, чтобы не порвать ветхие края, я развернула его и положила на колени. – Скажи. – Сэл, прошу… – Скажи. В повисшей тишине между нами разбилось нечто. Нечто хрупкое, нежное, о чем я никогда как следует не заботилась. Но Лиетт подняла письмо. Провела по знакам. И его голос запел. – Гальта Шип. Я глянула на свой лист. Там было ее имя. – Рикку Стук. И его, на две строчки ниже. – Занзе Зверь. И он. – Тальфо Плеть. И он. – Креш Буря. И он. – Враки Врата. Лиетт умолкла, а затем проговорила последнее – так, как произносят проклятия. Медленно, с великим сомнением и предчувствием смерти. – Джинду Клинок. В самом верху. Алыми чернилами. Самый первый, о ком я подумала, начав этот список. Семь имен. Семь из тридцати трех. Кажется, немного. Однако в моем списке было еще одно, которое я вычеркнула ценой множества пуль, крови и трупов. Я убила бы и за одно из них. За семь? Сожгла бы дотла весь мир. Я свернула лист, спрятала его обратно. Прошла к вешалке у двери. Закрепила свои ремни на поясе, пристегнула к бедру кобуру. Какофония почти прыгнул в руки, обдал ладонь теплом. Он тоже слышал каждое имя. – Сэл, – тихо позвала Лиетт. – Погоди. Я, промолчав, надела палантин и закинула на плечо сумку. Я не могла слушать. Мы столько раз танцевали этот танец, что стоило музыке заиграть, как ноги уже начинали кровоточить. Не проронив ни слова, я шагнула прочь. – Погоди! Но Лиетт не молчала. – Сэл, – она поднялась со стула. – Я не могу тебя отпустить. – Оставь меня в покое, будь так любезна, – огрызнулась я через плечо. – Теперь ты собираешься толкнуть проникновенную речь о бессмысленности мести? Или цикличности насилия? В любом случае, если ты хоть немного меня уважаешь, избавь меня от этого дешевого, сомнительного оперного дерьма и… – Я не могу тебя отпустить, – перебила Лиетт с нажимом, – потому что ты мне весь пол кровью залила. Я шагнула в сторону. Коврик подо мной характерно хлюпнул. Опустив взгляд, я увидела темную лужу – натекшую из раны вдоль моего бока. Больно было, не подумай. Но Лиетт мне теперь в жизни этого не забудет. 10 Высокая Башня На протяжении своей выдающейся карьеры на службе Революции Третта Суровая вела скрупулезный подсчет казней, к которым приложила руку. Еще капралом она лично пристрелила шестерых солдат за трусость, двоих за кражу и одного за изнасилование. Когда ее повысили до лейтенанта, она осудила на казнь двадцать три человека за дезертирство, одиннадцать за контрреволюционные помыслы и шестерых за пособничество имперским силам. И, достигнув высокого положения военного губернатора, она лично смотрела в глаза каждого осужденного в стенах города. Казнить – приказ безжалостный, но шла безжалостная война на безжалостной земле, и Третта не подведет Революцию и не станет уклоняться от долга. После стольких трупов она редко колебалась, давая отмашку расстрельной команде. Но сейчас?.. У Третты впервые было столько причин казнить человека и ни малейшего понятия о том, как выбрать наиболее существенную. Сэл Какофония, сидящая напротив, хлебнула воды, глянула поверх стакана на озадаченную Третту и вскинула белую бровь. – Чего? – Эти имена… – прошептала Третта. – Которое? Лиетт? – Сэл мечтательно улыбнулась. – Красивое, да? – Нет, кретинка! – Третта хлопнула руками по столу, который только и удерживал ее от попытки удушить пленницу. – Гальта Шип! Рикку Стук! Занзе Зверь! – И Тальфо, и Креш, и Враки. – Сэл зевнула, вновь наполняя стакан из кувшина. – Все такие пафосные, правда? Видишь ли, прелесть Какофонии в том, что это слово интересное и длинное, но не обязательно подразумевает зло, а значит, не звучит так, будто я изо всех сил пытаюсь быть пугающей и… – Мы знаем эти имена, – ледяным тоном произнесла Третта. – Впервые я увидела их три года назад. Они были написаны большими красными буквами в самом верху доклада посыльного, который добирался ко мне всю ночь. И с тех пор они значатся на всяком плакате и газете в Уэйлессе. – М-да? – Сэл ухмыльнулась. – Им было бы приятно узнать, что они столь известны.